Тверской бульвар. 1900‑е гг.
На этих цепях я, со всей детской Москвой прошлой, сущей, будущей, качалась – не подозревая, на чем. Это были очень низкие качели, очень твердые, очень железные. – «Ампир»? – Ампир. – Empire – Николая I‑го Империя, Но с цепями и с камнями – чудный памятник. Памятник свободе – неволе – стихии – судьбе – и конечной победе гения: Пушкину, восставшему из цепей». Так писала о памятнике Марина Цветаева в очерке «Мой Пушкин».
Не мог не откликнуться и Сергей Есенин, чье имя мы уже встречали в истории площади, «Пушкину» (1924 г.):
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О, Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь…
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
Сюда же в 1925 г. принесли гроб с телом Есенина, обнеся его вокруг памятника Пушкину, траурная процессия направилась затем на Ваганьково. Таким образом пересеклись посмертные судьбы двух русских поэтов. Сегодня на Тверском бульваре стоит и памятник Есенину.
Близкий к Есенину поэт Иван Приблудный (расстрелян в 1937 г.) в своем стихотворении от 1929 г. «Трамвай № 15» так отозвался о памятнике:
Бронзовый Пушкин, высокий и мудрый,
Но равнодушный к волнению вокруг,
Легкому ветру открыв свои кудри,
«Медного всадника» шепчет не вслух.
А вот еще один поэт с не менее экзотической фамилией Антон Пришелец написал «Москве»:
Москва моя!
Как дорога мне
Твоя бессмертная краса:
И потемневший мох на камне,
И стройки новые в лесах,
И Кремль,
И древнее Зарядье,
И Минин с поднятой рукой,
И грустный Гоголь на Арбате,
И гордый Пушкин на Тверской.
Заметьте, что стихи, писавшиеся в момент реконструкции улицы Горького, содержат в себе упоминание именно о Тверской. Сомнительны лишь слова о бессмертной красе Москвы: о каком же бессмертии можно было говорить, если в этот момент эта красота уничтожалась. Может быть, поэт имел в виду вечную память о былой красе…
От всего перечисленного в стихотворении ничего и не осталось. Древнее Зарядье снесли для постройки высотного дома, так там и не появившегося; памятник Гоголю, пришедшийся не ко двору, переехал во дворик (видимо, предчувствовал, потому и погрустнел); да и Пушкин с Мининым стоят сегодня не на тех местах, куда их определили поначалу.
Вернемся, однако, к недоброй памяти 1937 г. Тогда на постаменте памятника произошли некоторые изменения. Вместо строк Василия Жуковского:
И долго буду тем народу я любезен,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что прелестью живой стихов я был полезен… –
на пьедестале были высечены слова Пушкина:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Во время Великой Отечественной войны многие памятники в Москве были замаскированы, но памятник Пушкину оставался нетронутым, что имело большое моральное значение для жителей Москвы. В 1942 г. поэт Василий Захарченко написал на эту тему воодушевленные стихи:
Словно врублен силуэтом гордым
В небо предрассветное Москвы,
Бронзовую глыбу головы
Поднял он
над затемненным городом…
Пушкин!
Я не знал его таким.
В дни войны он здесь,
он вместе с нами,
Стоя над ослепшими домами,
Над любимым городом моим.
Перед ним
на дальний гром орудий
Вдоль по Ленинградскому шоссе
День и ночь идут на битву люди
К фронтовой гудящей полосе.
Пушкин провожает их на бой
Молча,
с обнаженной головой…
Если б вдруг пришла такая сила,
Чтоб немую бронзу растопила, –
Он такие бы нашел слова,
Что их стоя слушала б Москва!
Дай же голосу такую силу,
Чтоб оглох от силы слова бой,
Чтоб слово сердце возносило
И вело
к победе
за собой!..
Бронзовому Пушкину во время бомбежек Москвы в 1941 г. повезло – его не тронула ни одна фашистская бомба, а вот его соседу на другом конце Тверского бульвара – каменному Тимирязеву оторвало при взрыве голову.
Перенос памятника Пушкина в 1950 г. на место, которое он сегодня занимает, стоит в ряду тех же событий, что и переезд бронзового Гоголя с одноименного бульвара. Но если в первом случае ограничились простым перемещением скульптуры, то во втором все оказалось гораздо хуже – андреевского Гоголя, установленного также по народной подписке, в 1952 г. задвинули так далеко (двор дома 7 по Никитскому бульвару), что, кажется, он еще больше согнулся. А на его месте ныне другой Гоголь, «от советского правительства», работы Н.В. Томского.
А переехал бронзовый Александр Сергеевич весьма просто (большевики целые дома перевозили по улице Горького, а тут какой‑то памятник!). И ведь число‑то какое выбрали – 13 августа, день прославления Страстной иконы Божией Матери! Интересно, это было простое совпадение или сознательное предпочтение?
О том, какую реакцию москвичей вызвал переезд памятника, свидетельствует рассекреченный документ от 27 июля 1950 г. – «Об откликах трудящихся в связи с переносом памятника Пушкину А.С. на площадь». Текст весьма интересный:
«В связи с перестановкой памятника А.С. Пушкину на площадь, около него на бульваре собираются группы трудящихся 5–20–100 человек, и вокруг этого памятника ведутся оживленные разговоры. Днем и вечером в течение 25, 26, 27 июля можно было услышать следующие разговоры. Один средних лет мужчина с седыми волосами заявил:
«Правильно делают руководители, что переставляют памятник на площадь: москвичи это одобряют. На новом месте среди зелени памятник будет выглядеть значительно лучше и красивее. Открытие сквера и памятника на площади явится праздником для москвичей; наверное,
