Богров сказал, что террористы дали ему прежнее задание — выяснить приметы министров. Нелепость этого была очевидной — портреты Столыпина продавались на каждом углу. С этой целью агент «Аленский» отправился в театр. Вопрос о том, как же он получил пригласительный билет, крайне запутан. Впоследствии полковник Кулябко утверждал, что билет был выдан по просьбе Богрова с разрешения самого генерала Курлова. Однако Курлов утверждал, что даже не подозревал о присутствии Богрова в театре. Таким образом, никто не мог вразумительно объяснить, не только с чьего разрешения, но и с какой целью был выдан билет. Была неуклюжая попытка объяснить, что агенту «Аленскому» дали инструкцию следить за залом и в случае опасности предупредить жандармов. Но каким образом это можно было сделать, если единственный террорист, которого он знал в лицо, был таинственный «Николай Яковлевич», который оставался дома в плотном кольце филеров?
Так или иначе, но примерно за час до начала спектакля Борову доставили билет № 406 в 18-й ряд партера. Допустив своего агента в театр, начальник охраны нарушил циркуляр Департамента полиции от 3 октября 1907 года, категорически запрещавший использовать секретных сотрудников для наружного наблюдения. Кроме того, была грубо нарушена «Инструкция об охране высочайших особ», согласно которой осведомители не допускались в те места, где присутствовал император.
В первом антракте Кулябко отослал Богрова домой посмотреть, не исчез ли «Николай Яковлевич». Агент вышел из театра, перешел на противоположную сторону Владимирской улицы, а затем вернулся назад. Его остановил дежурный жандармский офицер Гинзбург. Он обратил внимание на то, что контроль на билете Богрова уже оторван, и не пропускал его снова внутрь. Но тут вмешался Кулябко и лично провел осведомителя в театр.
Спектакль продолжался. Столыпин вместе с министрами сидел в первом ряду, от императора его отделяли всего пять кресел. Премьер был, как всегда, суров и сосредоточен. В продолжении всего спектакля за ним внимательно следили двое: начальник киевской охранки Н. Кулябко и сидевший в 18-м ряду смуглый молодой человек в модном фраке.
В антракте, после второго акта спектакля, Кулябко незаметным жестом пригласил Богрова следовать за ним. В коридоре у них состоялся короткий разговор, после которого «Аленскому» было приказано немедленно ехать домой. Богров направился к выходу, но пока Кулябко с кем-то разговаривал, за его спиной вернулся в зал. Держа в руках программку, он медленно направился к сцене, возле которой премьер разговаривал с министром императорского двора бароном Фредериксом и графом Потоцким. Не доходя буквально двух шагов до премьера, Богров выхватил из кармана браунинг и навел его на Столыпина. Тот даже не пошевелился, он хорошо видел, как у молодого человека дрожит рука. Прогремели два выстрела. Одна пуля пробила руку премьера и, срикошетив, попала в ногу музыканта Берглера. Вторая попала в орден Святого Владимира на груди Столыпина, изменила при этом направление полета и вошла в правую сторону груди.
Террорист резко повернулся и направился к левому выходу. Создалось впечатление, что он шел не спеша, лишь втянул голову в плечи. Позади уже была половина пути к спасительному выходу. В зале поднялся страшный шум, раздались истерические крики: «Держи его!» В зал бросились зрители, среди которых были и генерал Курлов, и Кулябко. Их опередил полковник Свиридович: «Я вбежал в зал, по стульям достал до министра Столыпина, бросился к преступнику и замахнулся на него саблей». Через минуту элегантного молодого человека смяла толпа. Казалось, вот-вот произойдет самосуд. Жандармам с трудом удалось оттеснить убийцу от разъяренной толпы. Жандармский полковник А. Иванов перекинул террориста через барьер (есть версия, что он таким образом сорвал план охранки, согласно которому Богров должен был быть убит на месте покушения). К задержанному подбежал Кулябко и, взглянув в его залитое кровью лицо, прохрипел: «Это Богров». Из разорванного фрака убийцы извлекли браунинг, в котором было еще шесть патронов и удостоверение на имя присяжного поверенного.
Раненный двумя пулями П. Столыпин сохранял присутствие духа. По словам киевского губернатора Тирса: «Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: „Все кончено!“ Затем он грузно опустился в кресло». К раненому подбежали лейб-медик профессор Г. Рейн и доктор Афанасьев, потом генералы и министры. На балконе появился Николай II. Столыпин повернулся к нему и поднял окровавленную руку, показывая жестом, что все нормально. Затем осенил крестным знамением себя и царскую ложу и тихо произнес: «Счастлив умереть за царя и Отечество».
Столыпин был доставлен в больницу доктора Маковского. После консилиума появилась надежда на его спасение. От мгновенной смерти премьера спас крест Святого Владимира, из-за которого пуля не попала прямо в сердце. Однако она повредила грудную клетку, плевру и печень. Несмотря на все старания докторов и удачно сделанную операцию, 4 сентября состояние Столыпина резко ухудшилось, а на следующий день он скончался.
О смерти премьера Николай II узнал утром 6 сентября и сразу же поехал в больницу Маковского, где присутствовал на панихиде. На этом государь посчитал свою миссию законченной и в тот же день вместе со всей свитой отбыл из Клева.
А что же делала в это время охранка? Сразу же после ареста Богрова поступил приказ немедленно арестовать всех скрывавшихся у него в доме «злоумышленников». Вместе с филерами, сторожившими подъезд, жандармы ворвались в квартиру, но… все 12 комнат были пусты. «Где же ваши террористы?» — спросил ротмистр П. Самохвалов у старшего филера С. Демидюка. «Теперь ясно, что морочил он нас!» — последовал ответ.
Кем же в действительности был Дмитрий Богров? Зачем он совершил покушение, как оно могло произойти и кому было выгодно — все это по-прежнему остается до конца не проясненным.
Попробуем для начала разобраться с личностью убийцы. Дмитрий Григорьевич Богров (он же Мордка Гершкович) родился в 1887 году в богатой еврейской семье. Его отец, Григорий Григорьевич, по специальности был юристом, присяжным поверенным. Он считался видным представителем киевской элиты — на Бибиковском бульваре ему принадлежал солидный дом стоимостью в 400 тысяч рублей. Денег он на ветер не бросал и был довольно-таки скупым человеком.
В 1905 году Дмитрий поступил на юридический факультет Киевского университета, но из-за революционных событий вынужден был на год уехать на учебу в Мюнхен. Вернувшись на родину, в 1910 году он закончил университет. Отец устроил сына помощником секретаря в один из многочисленных комитетов в Петербурге, но адвокатская работа не очень интересовала молодого юриста.
Одновременно с легальной жизнью у Дмитрия Богрова появилась другая — подпольная. Надо сказать, что в семье Богровых всегда господствовало критическое отношение к самодержавию, но если старшее поколение исповедовало умеренно-либеральные взгляды, то младшее было более радикальным (двоюродный брат Дмитрия Сергей и его жена были большевиками и даже якобы поддерживали личные контакты с В. Лениным). По мере взросления взгляды Богрова-младшего менялись: по его словам, с гимназической скамьи он прошел всю гамму воззрений — от либерализма до анархизма. К окончанию гимназии Дмитрий отдавал предпочтение эсэрам-максималистам. Будучи за границей, он увлекся трудами М. Бакунина и П. Кропоткина. В 1906 году юноша примкнул к анархистской группе «Буревестник» и активно участвовал в ее работе. Однако вскоре наступило разочарование, и Богров переметнулся к анархистам-коммунистам. Впрочем, революционная романтика надоела ему так же скоро, как и каждодневная «черновая работа», а отсутствие быстрых результатов борьбы и необходимость соблюдать дисциплину утомляли и все чаще вызывали раздражение. Кроме того, он привык жить «на широкую ногу», а для этого не хватало средств.
Так произошла смена курса — Дмитрий Богров предложил свои услуги охранке, рассчитывая получить за свою службу «излишек» денег. Став агентом «Аленским», он начал получать ежемесячное жалование в 100–150 рублей.
Послужной список двойного агента был довольно внушительным. Согласно полицейским документам, он в разной степени оказался причастным к аресту 102 человек. Было ясно, что Богров дозировал информацию для охранки: скрывал одно и преувеличивал другое — одним словом, пытался вести двойную игру. Но с какой целью? Возможно, он придерживал информацию, чтобы продать ее через несколько месяцев, или старался не преступить определенную черту? Но какими бы ни были его первоначальные намерения, он, как и все агенты-двойники, вскоре начал запутываться в собственных сетях. К тому же каждый арест одновременно укреплял его репутацию осведомителя и подрывал его репутацию революционера.
