В соперничестве за влияние на молодого государя верх взяли придворный проповедник Сильвестр и инициатор реформ Адашев, тогда как Захарьиным пришлось пожать плоды своих неудач.
Захарьины руководили ближней думой как родственники царицы. После 1553 г. их место в Избранной раде занял князь Дмитрий Курлятев — Оболенский. В письме Курбскому Иван IV гневно упрекал Сильвестра и Адашева за то, что они «пустили» в его думу родовитого боярина Курлятева. Последний использовал свое влияние, чтобы насадить свою родню в Боярской думе. Одновременно с ним в думу вошли В. С. Серебряный и К. И. Курлятев, позднее — П. С. Серебряный, Д. И. Немого — Оболенский, И. В. Горенский, Ф. И. и Ю. И. Кашины, М. П. Репнин. По сравнению с другими княжескими домами Оболенские имели наибольшее число представителей в думе.
В письме Курбскому Иван IV жаловался на то, что Сильвестр и Адашев, пользуясь покровительством Курлятева, «с тем своим единомысленником нача злый совет утвержати, и ни единыя власти оставиша, идеже своя угодники не поставиша…»[489].
В начале 1550‑х гг. реформы в государстве проводились под эгидой бояр Захарьиных, в середине десятилетия — Д. И. Курлятева и других вождей Избранной рады. Но как на первом, так и на втором этапе преобразований самым крупным проводником реформ оставался Адашев. Большое влияние на личность царя в период реформ оказал также Сильвестр. Благовещенский поп обратил на себя внимание царя в дни московского пожара. В то время как придворные старались «ласкательством» завоевать расположение молодого царя, Сильвестр (по словам Курбского) избрал роль сурового пастыря и обличителя, не боявшегося сказать правду в лицо государю. В дни бедствий священник явился перед Иваном, «претяще ему от Бога священными писаньми и срозе заклинающе его страшным Божиим судом». Ради спасения царя поп «кусательными словесы нападающе» на него, как бритвою «режуще» непохвальные нравы питомца[490].
Курбский изобразил «блаженного» пастыря и закоренелого грешника Ивана в традициях житийной литературы. Но суть их взаимоотношений он выразил верно. «Кусательные слова» царь не забыл до последних дней жизни. В юности Грозный терпел и даже ценил резкость наставника, зато после разрыва с ним воспоминания о пережитых унижениях стали для царя источником невыносимых душевных терзаний.
Сильвестр ничего не домогался для себя лично. Священник проявлял полное бескорыстие, что придавало его обличениям особую моральную силу. К концу жизни он занимал то же положение, что и в начале своей карьеры в Москве. По крайней мере дважды оставался вакантным пост протопопа Благовещенского собора, исполнявшего обязанности царского духовника. Но то ли Сильвестр не хлопотал о повышении, то ли Иван предпочитал иметь духовником людей более терпимых и менее резких. Священник так никогда и не стал протопопом. Фигурой политической священник сделался не сразу. Лишь сближение с главным деятелем реформ А. Адашевым открыло перед Сильвестром более широкое поле деятельности. Об их сближении царь подробно писал в письмах к Курбскому. Но об этом сообщает также источник независимого происхождения — пискаревский летописец. «В ту же пору был поп Сильвестр и правил Рускую землю с ним (Адашевым. — Р. С.) заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения»[491]. Сильвестр служил, как и положено попу, в Благовещенском соборе, а Адашев судил в Приказной избе, стоявшей напротив названного собора. Однако основной факт — тесное их сотрудничество — летописец, по–видимому, уловил верно. В «Повести о мятеже» царь изображал Сильвестра как единоличного правителя государства. По его словам, Сильвестр «всякия дела и власти святителския и царския правяше, и никто же смеяше ничтоже сътворити не по его велению, и всеми владяше, обема властми, и святительскими и царскими, якоже царь и святитель…»[492]. При всей тенденциозности Грозный верно указал на два источника влияния придворного проповедника. Во–первых, «никто же смеяше ни в чем же противитися ему ради царского жалованья», и, во–вторых, он был «чтим добре всеми». Будучи не столько политиком, сколько церковным пастырем, Сильвестр пользовался большим моральным авторитетом.
Церковь внесла свою лепту в создание политической теории самодержавия. Митрополит Макарий развивал мысль о божественном происхождении царской власти. Сторонником той же теории выступил и Сильвестр. Царь никогда бы не простил советнику его бесконечных наставлений, если бы не это обстоятельство.
Период реформ был подлинной школой для Ивана IV. Его захватили смелые проекты реформ. Но он по–своему понимал их цели и предназначения. Грозный рано усвоил идею божественного происхождения царской власти. В проповедях пастырей и библейских текстах он искал величественные образы древних людей, в которых, «как в зеркале, старался разглядеть самого себя, свою собственную царскую фигуру, уловить в них отражение своего блеска или перенести на себя самого отблеск их света и величия»[493]. Сложившиеся в его голове идеальные представления о происхождении и неограниченном характере царской власти, однако, плохо увязывались с действительным порядком вещей, обеспечивающим политическое господство могущественной аристократии. Необходимость делить власть со знатью воспринималась Иваном IV как досадная несправедливость.
В проектах реформ царю импонировало прежде всего то, что их авторы обещали искоренить последствия боярского правления. Не случайно резкая критика злоупотреблений бояр стала исходным пунктом всей программы преобразований. Грозный охотно выслушивал предложения об искоренении боярского «самовольства». Такие советы поступали к нему со всех сторон. Но царь не мог следовать им, оставаясь на почве традиционного политического порядка. В этом и заключалась конечная причина его охлаждения к преобразовательным затеям.
Дворянские публицисты и приказные «дельцы», все без исключения, рисовали перед Грозным заманчивую перспективу укрепления единодержавия и могущества царской власти. Но их обещания оказались невыполнимыми. На исходе десятилетия реформ Иван пришел к выводу, что царская власть из–за ограничений со стороны советников и бояр вовсе утратила блеск.
В своих политических оценках Иван следовал несложным правилам. Только те начинания считались хорошими, которые укрепляли единодержавную власть. Конечные результаты политики Избранной рады не соответствовали этим критериям. Обманутый в своих ожиданиях, Иван IV отказался от курса реформ, которым посвятил лучшие годы жизни.
Покорение Казани повлекло за собой затяжную войну с Крымом. В то время как Адашев настаивал на продолжении активной восточной политики, Иван IV выдвинул планы завоевания Прибалтики.
Со времени появления англичан на Белом море (в 1553 г.) и установления регулярных торговых сношений с Англией интерес России к европейской торговле резко усилился. В июне 1556 г. московское правительство позволило англичанам устроить «пристанище корабельное» на Белом море и разрешило им «торг по всему государству поволной». Однако суровые природные условия стесняли развитие торговли на Белом море. Условия навигации на Балтийском море были более благоприятными.
Ивану IV не надо было прибегать к войне, чтобы получить доступ на Балтику. Русское государство на протяжении многих веков владело значительной частью Балтийского побережья и всем течением реки Невы, по которой проходил древний торговый путь «из варяг в греки». России принадлежал также правый берег реки Наровы, в устье которой заходили корабли многих европейских стран. Таким образом, государство имело широкий выход на Балтийское море перед началом Ливонской войны. Однако русские не могли использовать его, не имея морского флота и гаваней. В апреле 1557 г. Москва приступила к осуществлению программы мирного утверждения на Балтийском море. Дьяк Разрядного приказа И. Г. Выродков прибыл в устье Наровы для строительства морского порта. К июлю того же года на низменном правом берегу Наровы был построен «город для бусного (корабельного. — Р. С.) приходу заморским людям». Однако московские власти не проявили последовательности при осуществлении планов мирного утверждения на берегах Балтийского моря. На первый план была выдвинута задача завоевания ливонских гаваней и захвата Ливонии. Орденское государство, основанное немецкими крестоносцами на землях эстов и ливов, находилось в состоянии разложения и упадка, что вдохновляло сторонников войны в Москве.
22 января 1558 г. русские войска пересекли ливонскую границу в районе Пскова и, разорив окрестности Дерпта и Нарвы, ушли в Ивангород. Нападение московитов вызвало панику по всей Ливонии, но оно имело значение военной демонстрации.
В конце апреля 1558 г. орден направил на Русь послов со всей суммой затребованной у него контрибуции. В середине мая послы прибыли в Москву, но к тому времени ситуация на западных границах полностью изменилась.
