- Вы достаточно рано стали играть роли стариков. По-моему, вас даже чересчур эксплуатировали в этом амплуа, как и Милляра.
- Это не удивительно. Это особенность характерного актера. Была такая актриса Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина. Она с самого начала играла старух - и играла блистательно. Тут надо сказать, что, вероятно, сейчас в России не найдется человека, который мог бы сказать, что участвовал в одном спектакле с такими людьми, как Блюменталь-Тамарина, Николай Мариусович Радин, Борис Самойлович Борисов. А я участвовал. Плятт играл там какого-то пижона, а я играл маленькую роль клерка. Это было в помещении мюзик-холла где-то недели две. Игрался спектакль "Хорошо сшитый фрак" - любимая пьеса Радина, его конек.
- Честно говоря, мне было как-то странно слышать, что вас узнают на улице - со своим лицом вы довольно редко появлялись на экране.
- Да, на того же Водокрута меня гримировали долго. Это надо было втереть грим так, чтобы он не отличался от цвета лица, нос наклеить, бороду длинную, и чтобы все волосики естественно располагались - это часа два продолжалось. Так что надо было приходить на грим задолго до остальных. А после съемки задерживаться. Представляете, Миша Кузнецов снял усы и ушел, а мне - разгримировываться еще часа два.
Кстати, Водокрута должен был играть Мартинсон. Но он почему-то не мог, и пришлось сниматься мне. И я играл так, как видел этот образ сам. Мартинсон ушел бы, наверное, в эксцентрику.
- А по голосу вас не узнают?
- Как ни странно, узнают. Был такой случай на одной из концертных поездок. Где-то на стадионе, в сумерки, нас осветили прожекторами, и вдруг из огромного зала я слышу женский голос: "А я его знаю с детства!" Я думаю, кто это, откуда меня знает? Как потом выяснилось, она еще будучи в деревне слышала меня по репродуктору.
- Анатолий Львович, а кем была ваша жена?
- Жена моя, Раиса Ефимовна Ельперт-Гальперин, родом из Одессы. Лет в 12-13 она приехала в Москву. Отец ее, инженер-электрик, получал образование во Франции, занимался здесь в тресте противопожарного оборудования "Спринклер". После его смерти она решила продолжать профессию отца. Окончила противопожарный техникум и занималась проектированием оборудования. Мы поженились, в 1936 году у нас родился сын. Мы старались, чтобы он не пошел в театр, так оно и получилось. Он окончил архитектурный институт, и сейчас руководит мастерской в "Моспроекте".
Жена жила на улице Мархлевского, которая раньше называлась Милютинским переулком. Это был двор Польского костела. Окружающие строения сплошь занимали польские товарищи, которые там жили и работали. Занимали мы втроем девятиметровую комнату. С нами жила еще и собака Джек. Это продолжалось до тех пор, пока я не вступил в кооператив от Театра Маяковского. Совместно с Театром киноактера строился дом на улице Черняховского. Но нужно было платить вступительные взносы, членские взносы... А где взять деньги? В это время я уже начал сниматься, и мне предложили перейти в штат Студии Горького, что я и сделал. И считаю, что правильно. А вот совсем недавно, уже после смерти жены, я переехал в Дом ветеранов кино.
- Ваша жена принимала участие в вашем творчестве?
- Нет, никакого. Я даже больше скажу. Она почти что никогда не давала оценки тому, что я делал на сцене или на экране. Помню такой момент, когда где-то шел "Юбилей" Чехова, и Хирина играл Василий Топорков. А в Театре Маяковского я играл Хирина. Так когда она посмотрела, то сказала: "Ну и что? Толя так же играл". Это перекликается с анекдотом, когда в Одессе тонул мальчик, кто-то бросился его спасать, вытащили, все были рады, а особенно рада была мама, которая спросила: "А вы кепочку там не нашли?".
Она совершенно не годящаяся для искусства женщина. Она даже никогда не улыбалась. Но была порядочным человеком, честным. К ней всегда хорошо относилось начальство, с которым она работала, так как работником она была очень хорошим.
Я вообще никогда никого не спрашивал о своем творчестве, а мне не говорили. Поэтому я не знаю, как к моим работам относились родственники, друзья.
- Вы ведете своеобразный образ жизни. И коллеги говорят о вас, как о несколько замкнутом, скрытном человеке, не входившем ни в какие компании, что никогда вы не были замечены ни в каких скандалах, а спорите только с режиссерами. Это так?
- Да и с режиссерами я не очень-то спорил. У них своя работа, у меня своя. Задача в том, чтобы исполнить роль так, как ты чувствуешь. И все. А компаний я особо никаких и не помню. Мы жили в трудное время и в театральном, и в государственном смысле. Всегда было нелегко материально, сложно с питанием. Мы увлеченно занимались профессией.
- А как так получилось, что вы не имеете никакого звания?
- Наверное, в силу моего характера. Я никогда не предпринимал для этого никаких шагов, действий, а само ничего не приходит. Меня это не интересовало, не волновало, не беспокоило. Не говоря о том, что когда начались все эти награждения, раздача званий, я встретил известного деятеля Художественного театра Владимира Александровича Попова. Он передал мне слова Станиславского, его реакцию на все это: "Ну, искусство кончилось".
Лидия Королева
ПРОСТО КРАЛЕВНА
Кого-то, может быть, это удивит, но речь пойдет о Лидии Королевой.
"Кто такая Королева?! Не знаю я никакой Королевой! Не надо мне никакую Королеву!" - кричал великий киносказочник Роу, когда впервые услышал эту фамилию. Но познакомившись и поработав с этой актрисой, он влюбился в нее на всю жизнь. Да, Лидия Королева никогда не была ни примой, ни премьершей, ни тем более "звездой". Она труженик, рядовой труженик экрана и сцены.
Но и не это привлекает в Лидии Георгиевне. Она удивительный человек. Мудрый, беззлобный, изысканный - при грубоватости голоса и где-то даже внешности. Она никогда не занималась своей карьерой. Играла, что предлагали, не напрашивалась, не выбивала званий и категорий, ни кичилась любовью к ней самого Эйзенштейна, снималась, озвучивала, писала эстрадные номера себе и коллегам.
Впрочем, обо всем по порядку.
* * *
- Меня с детства влекла сцена,- вспоминает Лидия Королева.- Папа приносил из детских магазинов красивые раскладные театрики, и я с удовольствием разыгрывала кукольные представления. Папа был очень одаренным человеком. До 1922 года он работал у купцов Рябушинских в акционерном автомобильном обществе. Старший из Рябушинских папу любил и все время говорил ему: "Егор, хочешь театр? Я дам тебе помещение". И где-то в 19-20-м годах на Народной улице, на Таганке, у Москвы-реки, дал ему подвал. Там папа организовал самодеятельный театр. Сам ставил, пел и декламировал. После 23-го года, когда Рябушинские уехали в Париж, работал в организации "Экспортхлеб" главным бухгалтером. Но театр не бросал.
С мамой они разошлись, но нас, троих детей, папа не забывал. По воскресеньям он брал нас к себе, и мы целый день проводили в Третьяковской галерее. Брат мой, Геннадий Георгиевич Королев, стал народным художником, профессором. За три месяца до смерти ему присвоили академика. Он вел кафедру живописи в Институте имени Сурикова.
По настоянию отца я проучилась 10 лет, за что бесконечно ему благодарна. Наш класс был очень хорошим. До сих пор дружу со школьной приятельницей Марией Павловной Ласкавой, которая сейчас доктор философских наук. Мы любили литературу, ее нам преподавал в единственном классе в Москве профессор Зерчанинов. Так что в этом отношении база у нас была потрясающая. Но самое яркое впечатление школьных лет связано с выпускным вечером: он прошел в Колонном зале, а потом мы вышли и дали ход на Красную площадь. Мы стали первыми выпускниками школы, вышедшими на главную площадь страны.
Моя старшая сестра была более образована технически. Она мне разъясняла теоремы, подсказывала, и я всегда ее слушалась. Поэтому когда она сказала мне: "Подавай в МГУ на математический" - я подала. Решила все задания, проучилась первый год. Но только я перешла на второй курс, в ноябре 1938 года был объявил набор молодежи во ВГИК.
* * *
Надо сказать, что учась в МГУ, я посещала какие-то самодеятельные курсы, и нас периодически смотрели представители министерства культуры, присутствовали на выступлениях, спектаклях. И однажды ко мне подошел пожилой, как мне показалось, человек. (Как потом выяснилось, это был очень известный и влиятельный человек по фамилии Перес, большой друг знаменитого литературоведа Фортунатова, причем было ему тогда всего 42 года.) Он меня отвел в сторону и спросил: "Вы серьезно этим делом занимаетесь?" Я ответила: "Да. Жить без этого не могу". Тогда он говорит: "Я вам сообщаю по секрету: в ноябре-месяце во ВГИКе товарищ Эйзенштейн объявит набор молодежи на режиссерский факультет по распоряжению правительства и лично товарища Жданова. Ему сказали, что хватит заниматься со стариками, давайте рождать свою, молодую советскую режиссуру". Дело в том, что Сергей Михайлович в те годы читал лекции и проводил семинары с уже известными режиссерами, такими как Разумный, Ромм, Пудовкин, Райзман, Довженко, Донской, Савченко, Калатозов, Роу, а теперь вот было решено набрать молодежь. И я пошла.
