* * *
Эйзенштейн продолжал заниматься с остатками режиссерского курса (некоторые студенты ушли на фронт, некоторые остались в Москве). Мастер приступил к съемкам "Ивана Грозного".
Студенты были голодные, разутые-раздетые. Естественно, Эйзенштейн не возражал, чтобы они снимались в массовках, так что мое общение с ним продолжалось. Надо ли говорить, как мы все следили за его гениальной работой в павильоне. В то же время, работая на своем факультете над отрывком из "Ромео и Джульетты" в роли Кормилицы, я сорвала голос. Надо было срочно лечиться, доставать горячее молоко и инжир. Денег нет. Решилась обратиться к Сергею Михайловичу. Пришла в павильон: он сидит и что-то темпераментно объясняет какому-то актеру. Я нагнулась к его уху и тихо попросила денег на лечение горла. Ноль внимания. Ну, думаю, бесполезно, он весь в работе. Я угрюмо повернулась и пошла прочь. Вдруг слышу окрик: "Кралевна! Кралевна!" Оборачиваюсь - меня догоняет его помощник Борис Свешников и сует деньги от Сергея Михайловича: "Как он сказал - на горло". Со временем выяснилось, что за помощью к нему обращались многие. Вспоминаются и курьезные случаи.
Сергей Михайлович, помимо всех других достоинств, обладал удивительным чувством юмора. Поэтому бывает очень грустно, когда все вокруг делают из него бесконечный теоретический конспект. Помню, на съемках "Ивана Грозного" крутился около него известный сценарист и режиссер Мачерет. Он постоянно отвлекал Эйзенштейна, не давал сосредоточиться. Мастера это злило, и однажды в перерыве между съемками он на обороте декорации из туго натянутых холстов крупно черным углем написал: "Здесь не мачеретиться!" Это несколько остудило пыл коллеги.
Каждый день съемок был праздником. Праздником таланта, юмора, шуток. Это незабываемо.
Уже в конце 44-го в Москве я заканчивала ВГИК. На дипломный экзамен по актерскому мастерству пришел Сергей Михайлович и занял председательствующее кресло. "Где тут моя Кралевна? Я ее принимал, я ее и выпущу",- сказал он, посмотрел отрывок Чехова, снятый на пленку Кулешовым, поставил "5" и подписал мой диплом. Так я стала единственной актрисой кино с подписью Эйзенштейна в дипломе.
Если во мне есть что-то творческое, а оно, наверное, есть, то этим прежде всего я обязана ему.
* * *
А дальше началась целая эпопея, связанная с поступлением в Театр-студию киноактера, не меньшая, чем поступление во ВГИК. В июне 1945 нам объявили, что Михаил Ильич Ромм начинает туда прием, и, невзирая на звания, положение и общественную работу, всем надо показываться и заново держать экзамен. Комиссия: Бабочкин, Ромм, Дикий, Плотников - человек шесть. Из восьми выпускников актерского факультета были приняты человек пять. И театральные артисты приходили, с именами, и все держали экзамен. Несмотря на такие испытания, основная масса студийцев сидела без работы.
Каждое утро мы приходили в театр к 11 утра, слонялись по коридорам. А не придешь - отметка, с зарплаты снимают. И в один прекрасный день я иду по известному коридорчику, где 31-я репетиционная комната, глянула на доску приказов, смотрю - объявленьице, причем какое-то самодеятельное, на листочке из школьной тетради в клеточку. И написано: "Товарищи артисты. Свободных от производства, желающих заняться веселым творчеством, прошу явиться такого-то числа к такому-то часу в 31 репетиционную комнату. Виктор Драгунский".
Я думаю - надо идти. Прихожу, как всегда немножко припоздала, открываю дверь - битком набито. По правую руку - соединенный блок стульев с откидными местами, вынесенный из зала. Сидят Крючков, Андреев, Бернес, Алейников, Дружников. Рояль, стулья. Молодежь, средний возраст... И между всеми мечется Виктор Драгунский. Я вошла, встала к стеночке. Первое, что услышала - бас Андреева: "Вить, а мы-то чего тут будем делать?" Витя ответил: "То же, что и все".- "А что все?" - "А я не знаю. Будем придумывать". Тогда вся эта команда встала, сиденья хлопнули, и они так шеренгой и ушли. Потому что готовились к тому, что им уже написали тексты, скетчи, а ничего этого не было. Виктор сказал: "Будем работать вместе, у меня есть наметки. Вот здесь присутствуют автор Людмила Наумовна Давыдович, концертмейстер Владимир Александрович Чайковский - брат известного композитора Бориса Чайковского. Давайте сочинять..." И как-то все пошло-поехало. Так родилась "Синяя птичка".
Открывался занавес, выскакивала Муся Виноградова в образе Синей птички - клювик на ней маленький, синенькая юбочка - и пела:
Синяя птичка она такая вот,
Синяя птичка в ней все наоборот!
Кого она полюбит, в обиду не дает,
А тех, кого не любит, кусает и клюет!..
Мария Владимировна Миронова потом подошла к ней и спросила: "Дорогая, а вы какую балетную школу заканчивали?.." Все было на высочайшем профессиональном уровне.
Первый номер Драгунский предложил сам: проблема составов. Это номер был очень злободневный, потому что Николай Сергеевич Плотников в это время репетировал Найденова "Дети Ванюшина", и у него на каждую роль было по 3-4 исполнителя. На это явление Драгунский сделал пародию, и "Синяя птичка" открывалась номером "Проблема составов - проблема отцов и детей Ванюшиных". Выходило три Алеши, два отца, три матери, четыре няньки. Тексты были потрясающе смешными. Следующий номер высмеивал модные спектакли - в те годы в Москве почти во всех театрах шла пьеса Константина Симонова "Русский вопрос". И вот Мила Давыдович, которая была моим большим другом, сказала: "Мне нужно пять девушек, которые умеют приплясывать и напевать. Я предлагаю сделать номер "5-Джесси-5"." Это означало, как бы Джесси сыграли в хоре Пятницкого, в "Ромэне", в ЦДКЖ, в народном театре и в оперетте. Тексты все я не помню, но какие-то отрывочки напеть могу. Я делала "Джесси в ЦДКЖессе" - то есть в Центральном доме культуры железнодорожника. Я выходила в картузе начальника станции, с деревянными ложками, и басом начинала:
На Курском вокзале еще не сыграли,
Еще не сыграли "Вопроссс",
Ах очень отстали на Курском вокзале,
А то, что сыграли - не то-с...
Все отбивали чечетку и играли в ложки.
Фольклорные куплеты исполняла Людмила Семенова в бархатном черном платье с жемчужинами, в грузинском головном уборе. Ее выход кончался такими строчками:
Ох, зашел вопрос далеко-о-о,
Репетировать нелегко-о-о,
И сказала да-а-аже Сулико:
"Называй меня Джессико..."
И мы шли грузинским танцем. Заканчивалось все опереттой, Наташа Гицерот, покойная, исполняла. Тоже помню лишь какие-то обрывочки:
И Ярон сыграет в нем Макферсона.
Представляете себе в нем Ярона?
И куплеты на мотив из "Фроскиты"
Вы услышите из уст Гарри Смита.
И сядем мы тогда, укутав носики,
Пойдут у нас с тобой одни вопросики.
Чтоб укрепить весь наш репертуар,
Напишут музыку Жарковский и Легар...
Это то, что я могу на ходу вспомнить. Шикарные номера. Со временем на эстраде появился какой-то звукоподражатель, который как бы крутит ручку приемника и попадает из одной страны в другую. Но у нас же целый номер был - Драгунский написал текст, а покойный Саша Баранов это делал так, что зал хохотал до слез. Со временем появилось много капустников - в Доме архитектора, Жук в Ленинграде целый театр на этом сделал, Белинский книгу написал, Ширвиндт тоже... Но почему-то все забыли, как гремела "Синяя птичка". А когда мы репетировали в ВТО по ночам, в старом здании на Тверской, (кстати, когда там шли наши спектакли, вокруг здания стояла конная милиция - пройти было невозможно), на каждой репетиции в зрительном зале сидел мальчик, лет 12-14. И я у Драгунского однажды спросила: "Вить, это твой родственник что ли?" Нет. Спросили у Эскина: кто это? "Да это Шурик".- "Какой Шурик?" - "Шурик Ширвиндт..."
Жаль, что Виктор Драгунский сам не успел написать. Знаю, что над рукописями работает его супруга, может, что у нее получится... Но я все равно хочу заявить: почти все, что я впоследствии видела в разных капустниках, было у Драгунского в "Синей птичке". Пусть на меня обижаются.
Но надо отдать должное - в Театре киноактера продолжателем традиций "Синей птички" стал Гена Петров. Он автор, поэт и большой юморист. Я тоже делала некоторые номера - "Дом моделей", и "Вход в Дом кино". Сама их придумала и поставила, и Гена был доволен. Но слово "капустник", наверное, сюда не совсем подходит. Это были скорее юмористические сценки с участием профессиональных актеров. Например, "Вход в Дом кино". Не знаю, как сейчас, а в то время ползала Дома кино занимали люди, не имевшие никакого отношения к кино: работники рынков, магазинов, комиссионок... Номер заключался в следующем. Стояли две наши актрисы - Семенова и Самсонова - изображающие вахтерш, очень похожие на них внешне. Прохаживался взад-вперед администратор - Глузский, вертя на пальце связку ключей. Они почтительно пропускали внутрь прислугу Пырьева с авоськой, набитой продуктами, некую даму в норковой шубе... Я выходила в темном платье с лисой, обвитой по талии, на шпильках, вся спина была увешана бижутерией. Глузский раскланивался, и вахтерши недоуменно спрашивали его: "Кто это?" "Комиссионный..." Тогда это было очень актуально. В заключение на сцену вываливались Мордюкова и Чекулаев в сопровождении шестерых детей. Они входили в двери, Глузский считал детишек "по головам" и перечислял, чьи они.
