Тем не менее 27 августа Румыния вступила в войну. Она явно переоценивала возможности своих армий из двадцати трех дивизий, сформированных из равнодушных крестьян, и пребывала в убеждении, что русское наступление, развернутое к северу от Прилятских болот по направлению к Ковелю, должно предотвратить переброску немецких резервов в Венгрию, в то время как группа армий Брусилова, продолжающая свое наступление, удержит австрийцев. Румыны, казалось, делали некоторое допущение на случай болгарской или, если на то пошло, турецкой интервенции. Однако и здесь они переоценивали возможности своих вооруженных сил. Последние были слабо оснащены и обязаны своей военной репутацией успеху во Второй балканской войне, когда Болгария находилась в тяжелом положении, поскольку испытывала также давление со стороны Сербии, Греции и Турции. Алексеев, начальник русского Генерального штаба, в редкостном проблеске реализма, активно оспаривал значение румын как союзников, справедливо полагая, что они будут опустошать, а не пополнять русские резервы, Он, несомненно, не прилагал особых усилий, чтобы помогать им. Этого не стали делать также ни французы, ни британцы в Салониках, чьи планы развернуть отвлекающее наступление было для Румынии главным аргументом в пользу того, чтобы вступить войну. Их атаку опередили болгары; предупрежденные очевидными приготовлениями союзников, они при поддержке немецких и турецких дивизий, обескуражив неприятеля неожиданностью своего нападения, 17 августа разгромили армию сербских беженцев во Флорине. В результате начало франко-британского наступления было отложено до середины сентября.
Брусиловский прорыв.
Несмотря на подобное ухудшение обстановки, Румыния, тем не менее, начала наступление, но не, как ожидали, военачальники в Салониках, против Болгарии, где оно получило бы поддержку и где можно было рассчитывать на подкрепление собственными резервами, но против Венгрии, через перевалы Трансильванских Альп. Возмездие не замедлило последовать. Австрийцы быстро преобразовали местные силы обороны в Первую армию под командованием генерала Арца фон Штраусенберга. В это время немцы нашли войска, в том числе болгарские, чтобы разместить две армии — Девятую под командованием бывшего начальника Генерального штаба Фалькенгайна и Одиннадцатую, возглавляемую старым ветераном Восточного фронта Маккензеном, — в Трансильвании и Болгарии. Пока румынские войска, занятые оккупацией восточной Трансильвании, не могли отвлечь силы на что-либо другое, их противник провел всю необходимую подготовку, и нанес удар. 2 сентября болгарские войска захватили Добруджу, румынскую провинцию, лежащую южнее дельты Дуная. 25 сентября армия Фалькенгайна, в состав которой теперь входила грозная горная дивизия, известная как "Альпийский корпус", в котором служил молодой Роммель, переместилась в Трансильванию. Она начала оттеснять румынские войска обратно через перевалы к центральной равнине и столице Румынии — Бухаресту, который пал 5 декабря. К этому времени армия Маккензена пересекла Дунай и также достигла Бухареста. Подвергнувшись нападению четырех противников с трех сторон, поскольку турки морем перебросили 15-ю и 25-ю дивизии к Добрудже, румыны были обречены на полное отступление в направлении Молдавии, их удаленной восточной провинции, между рекой Серет и русской границей. Там, застигнутые зимой, при поддержке русских Четвертой и Шестой армий, они окопались на Серете, чтобы дождаться окончания плохой погоды.
Решение вступить в войну обернулось катастрофическими последствиями. Они потеряли 310 тысяч человек, почти половина из которых попала в плен, и почти всю свою страну. Их наиболее важное богатство — месторождения нефти в Плоешти, в то время единственный значимый источник нефти на Европейском западе Черноморского побережья, — было полностью выведено из строя британскими диверсионными группами прежде, чем они оказались в руках неприятеля. Не менее неосмотрительным было также решение союзников вовлечь Румынию в войну. Прибавление незначительных сил меньших стран — Португалии (которая вступила в войну в марте 1916 года), Румынии и даже Италии — не способствовало усилению союзников, но, наоборот, даже ослабило их. Неизбежные поражения, которым подверглись армии этих стран, требовали привлечения все новых ресурсов для их поддержки. Поражение Румынии не только потребовало, как предвидел Алексеев, вмешательства русских армий, чтобы спасти ее от полного краха. Оно также дало Германии в течение следующих восемнадцати месяцев миллион тонн нефти и два миллиона тонн зерна — ресурсы, которые сделали возможным продолжение войны до 1918 года. Присоединение Греции к союзникам, посредством государственного переворота, совершенного Венизелосом, но разработанного союзниками в июне 1917-го, также не создало для последних никакого преимущества. Установление сильного националистского и антитурецкого правительства в Афинах привело к мобилизации Греции под флагом "Великой идеи" — восстановления греческой империи на востоке, — что должно было осложнить усилия союзников по установлению мира в Европе на многие годы после окончания войны.
Лицо войны в начале 1917 года мало отличалось от того, каким оно явилось миру в начале 1915-го, когда полоса окопов разделила Европу на два вооруженных лагеря. На востоке линия окопов переместилась почти на 500 километров, в ее южное плечо теперь упиралось в Черное море вместо Карпат, но северное все еще оставалось на Балтике. Появились два новых укрепленных окопами фронта — один на границе Италии с Австрией, второй — на греко-болгарской. За это же время появились и исчезли окопы в Галлиполи и Куте. На Кавказе пояс застав и опорных пунктов беспорядочно тянулся между Черным морем и северной Персией. На Синае неудобная нейтральная полоса отделяла британцев, защищавших Суэцкий канал, и турецкий гарнизон Палестины. Здесь мало что изменилось с 1915 года. Во Франции и вовсе не было никаких изменений. Географические объекты, на овладение которыми воюющие армии затратили свои последние силы в ходе наступлений 1916 года — Изер, низкие фламандские холмы, хребет Вими, меловые нагорья Соммы, Эна и "Дамская дорога", река Мез под Верденом, леса Аргонн, горы Эльзаса — по-прежнему пересекали линии окопов, теперь значительно укрепленных, даже на самых узких участках, установкой проволочных заграждений и дальнейшей выемкой грунта. Большей частью земляные работы и натягивание проволоки выполнялись очень тщательно, особенно на германской стороне, где защитники стремились тщательной подготовкой обезопасить перед нападением противника свои позиции, к 1917 году обычно имевшие три полосы в глубину и усиленные бетонными дотами. Однако значительная часть рытья осуществлялась поспешно и импровизированно, чтобы соединить окопы на отвоеванной у противника территории с уже существующей системой.
Чем глубже становилась система окопов, тем меньше была вероятность, что она будет нарушена даже самым упорным наступлением. Главным эффектом двух лет артобстрелов и сражений "окоп на окоп" через нейтральную полосу стало появление опустошенной зоны огромной протяженности, почти 700 километров между Северным морем и Швейцарией, но узкой — два-три километра с каждой стороны нейтральной полосы и еще на столько же — почти полностью разрушенные строения, уничтоженные взрывами. Под Верденом, на Сомме и в Ипрском выступе целые деревни исчезали, оставляя только пятна кирпичной пыли или груды камней среди развороченной земли. Ипр и Альбер, довольно большие города, лежали в руинах, Аррас и Нуайон тяжело пострадали, в Реймсе было множество разрушений. То же самое можно было сказать и о деревнях вдоль линии фронта. Позади зоны поражения тяжелой артиллерии, самое большее в 10 тысяч метров, как города, так и сельская местность оставались нетронутыми.
Переход от этой неповрежденной зоны к месту смерти был внезапным, особенно из-за благополучия, господствующего "в тылу". Вместе с армией пришли деньги, и магазины, кафе и рестораны процветали, по крайней мере, на стороне союзников. В зоне немецкой оккупации военная администрация установило строгий экономический режим, заставляя каменноугольные шахты, ткацкие фабрики и сталелитейные заводы работать на полную мощность, используя для своих нужд труд на земле и в промышленности, реквизируя сельскохозяйственную продукцию и направляя ее в Рейх. Для женщин северных районов, давно не получавших новостей о мужьях и сыновьях, сражавшихся по другую сторону линии фронта, предоставленных самим себе, война стала тяжелым временем. Всего лишь в нескольких километрах, во французской "военной зоне", был настоящий бум военной экономики. За пределами полосы разрушений по дорогам туда и обратно длинной чередой двигалось множество гужевого и моторного транспорта, а на полях, обрабатываемых фермерами в двух шагах от тех мест, где падали снаряды, вырастали настоящие города из палаток и бараков, готовые вместить миллионы тех, кто приходил и уходил в окопы почта как фабричная смена. Четыре дня на передовой, четыре дня в резерве, четыре — для отдыха. В такие дни молодые офицеры, как Джон Глабб, могли взять лошадей и отправиться, "как прежде, в давно откладываемую поездку, когда всюду над моей головой шатер ослепительной светло-изумрудной зелени. Под ногами хрустят буковые орехи, земля везде покрыта ковром анемонов и первоцветов. Спокойно покачиваясь в седле, я направляюсь в сердце леса, где невозможно уловить никаких звуков, доносящихся из внешнего мира, кроме звона мундштука моей лошади и ропота деревьев".
