Тверская улица в домах и лицах - Александр Анатольевич Васькин

В доме, кроме своих, живут какие‑то старушки – Марья Тимофеевна и другие, еще слепой старичок Петр Иванович, – «моя инвалидная команда», как не без ласковости называет их Марья Ивановна; за стол садится человек 15, потому что почти всегда из утренних визитеров 2–3 остаются на обед. Всем до последнего сторожа живется сытно и привольно; Марья Ивановна сама любит жить и дает жить другим», – рассказывает Михаил Гершензон в книге «Грибоедовская Москва», вышедшей в 1914 г.

Мария Ивановна Римская‑Корсакова, урожденная Наумова, была типичной представительницей старинного московского дворянства. Кое‑кто за глаза называл ее Фамусовым в юбке. Она овдовела в 1815 г., когда скончался ее муж, камергер Александр Яковлевич Римский‑Корсаков. Женщиной она была приятной во всех отношениях:

«Добра и обходительна, всех умеет обласкать и приветить. Всем домом твердо правит, обо всех думает Марья Ивановна. Ей под пятьдесят. Она совсем здорова, бодра и легка на подъем, но у нее частые «вертижи», темнеет в глазах. Она чрез меру толстеет с годами и слишком многокровна; доктор прописывает ей кровопусканья.

Марья Ивановна встает рано, в 7 час., иногда в 6; только если накануне поздно вернулись с бала, она проспит до 9. Помолившись Богу, она входит в гостиную и здесь пьет чай с наперсницей‑горничной Дуняшкой. Только отопьет чай, идут министры с докладами. Главный министр – Яков Иванович Розенберг; он давно живет в доме и вполне свой человек. Яков Иванович докладывает счета, подлежащие оплате. Марья Ивановна недовольна: расходы огромные, деньги идут как сор, а из деревни не шлют; хорошо, что есть впереди доход, а то смерть скучно: деньги есть, а все без денег сидишь.

Якова Ивановича сменяет главный кучер Астафий; к каждому слову – «позвольте доложить»; нужно терпение Марьи Ивановны, чтобы выслушивать его. Покончив с Астафием, Марья Ивановна идет к ключнице Анисье, пьет у нее кофе, обсуждает с нею дела по кухне и гардеробу и иной раз провозится с нею до обеда, занявшись кройкою на дочерей.

Надо заметить, что Марья Ивановна вечно в долгу у разных поставщиков. Состояние у нее хорошее, – 2500 душ мужского пола в Рязанской, Тамбовской и Пензенской губерниях, – доходы немалые, но живет она не по средствам, уж очень размашисто».

В московских салонах и гостиных про Марию Ивановну судачили: «Должна целому городу, никому не платит, а балы дает да дает». Как ей это удавалось, рассказала Е.П. Янькова, описавшая, наверное, всех, кого только можно, в своих мемуарах «Рассказы бабушки», записанных ее внуком Д. Благово: «Вот, придет время расплаты, явится к ней каретник, она так его примет, усадит с собой чай пить, обласкает, заговорит – у того и язык не шевельнется, не то, что попросить уплаты, – напомнить посовестится. Так ни с чем от нее и отправится, хотя и без денег, но довольный приемом».

Богомольная Мария Ивановна почти каждое воскресенье отправлялась к обедне – благо Страстной монастырь под боком: «Когда возвратится с бала, не снимая платья, отправится в церковь вся разряженная; в перьях и бриллиантах отстоит утреню и тогда возвращается домой отдыхать».

Александр Пушкин не мог не попасть в сети «чрезвычайно милой представительницы Москвы», как он отрекомендовал М.И. Римскую‑Корсакову. Оставшись в Москве после знаменитой аудиенции у Николая I в Кремле 8 сентября 1826 г., когда император назвал его «умнейшим человеком в России», Пушкин стал частым посетителем этого особняка. 26 октября 1826 г. здесь состоялся вечер, устроенный в честь поэта.

М.И. Римская‑Корсакова

Упоминание семьи Римских‑Корсаковых встречается в переписке Пушкина еще до 1826 г., когда ему было позволено возвратиться из михайловской ссылки. Еще живя в Кишиневе, 5 апреля 1823 г. он интересовался у П.А. Вяземского: «Где Марья Ивановна Корсакова, что живет или жила против какого‑то монастыря (Страстного, что ли), жива ли она, где она, если умерла, чего Боже упаси, то где ее дочери, замужем ли и за кем, девствуют ли или вдовствуют и проч.».

А то письмо, где поэт окрестил Марию Ивановну «милой представительницей Москвы», Пушкин направил своему младшему брату Льву, что служил в Грузии, в мае 1827 г. Письмо было написано в доме Марии Ивановны, собиравшейся на Кавказские минеральные воды. Пушкин и попросил ее передать письмо брату: «Письмо мое доставит тебе М.И. Корсакова. Приезжай на Кавказ и познакомься с нею – да прошу не влюбиться в дочь». Мы не можем не обратить внимания на последнее предостережение – из уст Пушкина оно звучит особенно заманчиво. Но прежде чем рассказать о дочери Марии Ивановны, обратившей на себя внимание нашего любвеобильного поэта, добавим краску к портрету «Фамусова в юбке».

Мария Ивановна была любительницей «поездить, посмотреть». По причине своей любознательности, никак не сочетавшейся с менее широкими финансовыми возможностями, она лишилась одного из своих домов на Страстной площади. Упомянутая уже ее приятельница Янькова рассказывала, что Марья Ивановна так хотела поехать в очередное турне, что добыла деньги на поездку, продав меньший из своих двух домов на Страстной площади за 50 тысяч рублей ассигнациями.

В поездки она брала с собою дочерей, тогда еще незамужних. А всего было их у Марии Ивановны четыре: Екатерина, с 1840 г. жена композитора А.А. Алябьева, Наталья, Софья и Александра.

Самая интересная – Александра, та, от любви к которой предостерегал Пушкин своего брата. Может быть, случайно, а может быть, и нет оброненная поэтом фраза дала богатую пищу для размышлений пушкинистам. Некоторые считают, что именно эта Александра присутствует в так называемом донжуанском списке Пушкина.

Александра Римская‑Корсакова – «особенно одна из них, намеками воспетая в «Онегине», была душою и прелестью» – так писал Петр Вяземский, считавший, что именно ей посвящены стихи 52‑й строфы VII главы «Евгения Онегина»:

Глава эта написана Пушкиным в 1827–1828 гг., когда он часто бывал в доме Римских‑Корсаковых. Но романтическое чувство если и было, то ни к чему серьезному не привело. 8 декабря 1831 г. Александр Сергеевич писал жене