Итак, можно утверждать, что по общему правилу некоторые пункты формуляра (в частности, пункт о подсудности грамотчика) видоизменялись в зависимости от того, в чьей юрисдикции находился грамотчик; эту ведомственную принадлежность и фиксировали известные нам пометы на оборотах грамот. Встречаются, однако, и исключения из этого «правила», впрочем, немногочисленные (см. строки 6, 18 и 19 в табл. 3). Например, согласно помете на обороте тарханно-несудимой грамоты Соловецкому монастырю от 2 февраля 1541 г., грамоту приказал выдать казначей И. И. Третьяков, а в самом документе пункт о подсудности грамотчика изложен без учета этого обстоятельства: «…а кому будет чего искати на игумене з братьею, ино их сужю яз, князь великий, или мой боярин введеной»[1395]. Однако это видимое противоречие объясняется просто: грамота 1541 г., как явствует из ее текста, была дана от имени Ивана IV по челобитью игумена Алексея с братией «по тому ж, какова у них была грамота жаловалная отца нашего великого князя Василья Ивановича всеа Русии». Эта последняя подробно пересказывается в тексте нового документа, включая и пункт о суде: «…а кому будет чего искати на соловетцком игумене з братьею, ино их судил отец наш князь великий Василей Иванович всеа Русии или его боярин введеной»[1396]. Таким образом, вероятнее всего, новая грамота была механически переписана со старой, и пункт о подсудности грамотчика остался без изменений.
Сложнее объяснить, почему грамоты, выданные в 1546 г. казначеем И. И. Третьяковым вологодской Глубокоезерской пустыни, а также им и Ф. И. Сукиным — Симонову монастырю, содержат указание на суд дворецкого (стр. 18, 19 в табл. 3). Были ли и эти два случая следствием ошибки подьячих, механически переписавших соответствующие пункты формуляра с прежних грамот, или имело место вмешательство казначеев в юрисдикцию дворецкого, — неясно (к этому вопросу мы вернемся в 9-й главе).
Несмотря на иногда встречающиеся отдельные нестыковки между текстом документов и содержанием дорсальных надписей, сам принцип выдачи грамот по ведомственной принадлежности (территориальной, служебной и т. п.) сомнений не вызывает. А то обстоятельство, что, как было показано выше, ведомственная принадлежность отражалась в формуляре грамот, дает исследователям ключ к определению «авторства» даже тех документов, которые не имеют помет на обороте. Ведь выявленные нами 65 грамот с дорсальными надписями «приказного» типа — это лишь небольшая часть из 571 известной ныне жалованной и указной грамоты 30–40-х гг. XVI в. Если же удается обнаружить в формуляре грамоты следы ее ведомственной принадлежности, то можно попытаться установить, по чьему приказу она была выдана, даже не имея «подсказок» в виде соответствующих дорсальных надписей.
Так, например, в жалованной грамоте Троицкому Усть-Шехонскому монастырю от 3 февраля 1539 г. в обычной клаузуле о подсудности грамотчика говорится: «А кому будет на том игумене и на старцех и на их приказчикех чего искати, и в том их сужю яз, князь велики, или наш дворецкой Большаго дворца»[1397]. На этом основании можно с большой долей уверенности утверждать, что грамоту приказал выдать дворецкий Большого дворца кн. И. И. Кубенский, занимавший тогда эту должность. Аналогично решается вопрос о том, кем была выдана жалованная грамота Соловецкому монастырю от 24 ноября 1547 г.: поскольку в тексте употреблена формула «сужю яз, царь и государь и великий князь, или наши казначеи»[1398], то, вероятнее всего, грамота была выдана по распоряжению казначеев И. И. Третьякова и Ф. И. Сукина (их имена значатся на обороте нескольких других грамот 1547 г., см. строки 20, 22 в табл. 3).
Суммируя сделанные выше наблюдения, следует подчеркнуть исключительную ценность лицевых и дорсальных помет на грамотах 30–40-х гг. XVI в. В сочетании с формулярным анализом изучение этих надписей дает исследователям очень важную информацию по истории внутреннего управления Русского государства. В перспективе было бы полезно составить общий каталог помет на великокняжеских и царских грамотах, выдававшихся на протяжении всего XVI столетия.
4. Путная печать Ивана IV
Наряду с формуляром и сохранившимися на грамотах канцелярскими пометами ценную информацию по интересующей нас теме содержат печати. Возможности их использования при изучении внутреннего управления эпохи «боярского правления» хорошо видны на примере одного малоизвестного эпизода из истории русской дипломатики и сфрагистики: речь пойдет о так называемых «путных» печатях 40-х гг. XVI в.[1399]
Изучая официальные акты 1534–1548 гг., я обратил внимание на необычную фразу в конце некоторых грамот. Так, в жалованной грамоте Ивана IV игумену Троице-Сергиева монастыря Никандру на безмытную торговлю в г. Переславле крестьян монастырского села Нового (Ростовского уезда) от 5 октября 1543 г. сказано: «К сей грамоте яз, князь великий, велел и печать свою путную приложити»[1400]. В известных мне более ранних документах выражение «путная печать» не встречается. Необычно и то, что упомянутая жалованная грамота скреплена не красновосковой печатью, как это было принято в XVI в. для этого типа документов, а желтовосковой. Вот как издатели «Актов исторических» описали эту печать: «…приложена небольшая желтовосковая печать, на которой приметен стоящий человек с простертой рукою; надпись кругообразная стерлась, и печати уцелел только отрывок»[1401]. Обращение к подлиннику[1402] ничего не прибавляет к этому описанию: за прошедшие с момента издания грамоты сто шестьдесят с лишним лет сохранность печати только ухудшилась.
Следующее по времени упоминание путной печати относится к марту 1544 г., когда троицкому игумену Никандру была выдана великокняжеская жалованная льготная грамота по случаю постройки вокруг монастыря каменной ограды. Поскольку грамота сохранилась только в списках XVII в., каким было изображение на печати, мы не знаем; известно только, что печать была «на черном воску»[1403]. Путная печать была приложена также к жалованной несудимой грамоте Ивана IV от 1 августа 1544 г., и вновь ее получателем был Троице-Сергиев монастырь. Как и в предыдущем случае, судить о внешнем виде печати мы не можем: грамота сохранилась только в списках[1404].
Путной печатью была скреплена и грамота на беспошлинный провоз монастырских запасов, которой Иван IV пожаловал 15 марта 1545 г. троицкого игумена Никандра[1405]. Хотя эта грамота дошла до нас в подлиннике, но печать не сохранилась: остался только след черного воска[1406].
Зато на основании упомянутых четырех грамот можно предложить правдоподобное объяснение самому термину «путная печать»: для этого нужно обратить внимание на место издания документов. Первая из интересующих нас грамот — от 5 октября 1543 г. — «писана на Волоце»[1407]; вторая (от 17 марта 1544 г.) «писана у Троицы в Сергиеве монастыре»[1408]; там же, «у Троицы в Сергееве монастыре», написаны третья (от 1 августа 1544 г.)[1409] и четвертая (от 15 марта 1545 г.)[1410] грамоты. Важно, что все эти документы были выданы не в Москве. Таким образом, можно предположить, что путная печать была атрибутом походной канцелярии Ивана IV: в частности, она сопровождала государя во время поездок на богомолье, в данном случае — в Троице-Сергиев монастырь.
Это предположение подтверждается при обращении к следующему документу — жалованной обельно-несудимой и заповедной грамоте, которую Иван IV, находясь «у Троицы в Сергиевом монастыре», выдал 3 октября 1546 г. игумену Ионе. Печать, названная «путной», на подлиннике грамоты не сохранилась: остался только ее след, позволяющий судить о том, что печать, видимо, была черновосковой[1411]. В данном случае известно и имя дьяка, выдавшего грамоту: на склейке имеется надпись: «дьяк Василей Григорьев», — речь идет о Василии Григорьевиче Захарове Гнильевском[1412].
19 ноября 1546 г., во время пребывания государя в Великом Новгороде, была выдана еще одна льготная грамота игумену Троице-Сергиева монастыря Ионе. В конце документа сообщается о его скреплении путной печатью; остатки этой черновосковой печати сохранились до нашего времени, но изображение уже невозможно различить[1413].
В декабре 1547 г., когда царь находился во Владимире, он выдал две жалованных тарханно-несудимых грамоты игумену Троице-Сергиева монастыря Ионе; обе были запечатаны путной печатью (в настоящее время сохранились только обломки черновосковых печатей)[1414].
29 января 1548 г. Иван IV, находившийся тогда в Нижнем Новгороде, вновь пожаловал троицкого игумена Иону «з братьею», выдав им тарханно-несудимую грамоту на монастырские дворы с варницами в г. Балахне. Грамота была скреплена путной печатью, которая, в отличие от всех упомянутых ранее, дошла до нас в хорошем состоянии[1415]. На прикладной овальной черновосковой печати (2,2 х 2,8 см) изображен в профиль, вправо, обнаженный мужчина, который держит левую руку на бедре, а правой опирается на некий предмет, похожий на дерево (этот предмет виден нечетко, так как правый край печати обкрошился). Очевидно, при изготовлении матрицы этой печати была использована вправленная в перстень античная гемма: подобные печати были широко распространены в Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. и в Московском государстве XVI–XVII вв.[1416]
