Лондоном; или же речь шла о плане постепенной переориентации Москвы на Великобританию? Дополнительным стимулом к проанглийскому демаршу могли быть дошедшие до Кремля слухи о новых мирных инициативах Германии, якобы переданных У. Черчиллю через президента США Ф. Д. Рузвельта. Перспективой советско – английского союзничества могли рассчитывать отворотить Лондон от идеи переговоров с Берлином.
Насколько можно судить, в это время у Сталина появилось намерение снять ярого протагониста германской ориентации внешней политики СССР В. М. Молотова с поста наркома иностранных дел, а потом, возможно, и свалить на него вину за выбор этой линии или, по крайней мере, за мягкотелость в отношении Берлина. М. Смиртюков, тогда помощник заместителя председателя Совнаркома СССР (в дальнейшем управляющий делами Совета Министров СССР) вспоминал: «В смещении Молотова, возможно, не последнюю роль сыграл пакт, который он подписал с Риббентропом. […] Когда стало ясно, что немцы готовятся к войне против СССР, пакт перестал быть большим достижением советского руководства. И пусть не официально, но вину за его заключение Сталин свалил на Молотова» [144].
Действительно, гешефт Молотова – Риббентропа обернулся для СССР сплошными морально-политическими убытками и ухудшением его стратегической ситуации, причем вырыла себе эту яму Москва собственными руками, оказав Берлину всестороннюю экономическую, политическую и военную поддержку осенью 1939-летом 1940 гг. Сменить Молотова должен был заместитель председателя Совнаркома СССР А. Я. Вышинский, назначенный 6 сентября на должность первого заместителя наркома. [178] В самом наркомате, вспоминал Н. В. Новиков, «амплуа первого заместителя наркома рассматривалось как своего рода стажировка перед вступлением на новый пост» [118, c. 46].
Обнадеженное Москвой, британское правительство через посла Криппса 19 октября сделало новые предложения по торговле, а 22 октября передало меморандум, в котором говорилось следующее:
– германское нападение на Великобританию сорвано, и она сама переходит в наступление;
– Великобритания не просит СССР вступать в войну с Германией, но «благожелательный нейтралитет может быть почти столь же ценным, как вооруженная помощь»;
– Германия уже теперь не считается с интересами СССР и тем более не станет этого делать в случае своей победы в войне на Западе;
– Советскому Союзу предлагается распространить благожелательный нейтралитет на Турцию и Иран, продолжать помогать Китаю в войне против Японии, заключить с Великобританией торговое соглашение, а затем и договор о ненападении;
– со своей стороны, Великобритания обязуется консультироваться с Советским Союзом по вопросам послевоенного мирного урегулирования, признать де – факто советизацию отошедших к СССР территорий, развивать торговые отношения, оказывать экспертную помощь в усилении обороноспособности СССР и гарантировать безопасность его границ с Турцией и Ираном;
– стороны принимают на себя обязательство после окончания войны не создавать враждебных друг другу союзов и не участвовать в таких союзах;
– учитывая международное положение Советского Союза, данное соглашение будет оставаться секретным до тех пор, пока правительство СССР не решит его обнародовать [14, с. 702–705].
Как видим, предлагалось сделать первый широкий шаг в сторону создания антигитлеровской коалиции. «Сейчас вся энергия британского правительства (и лично Черчилля), – делился с НКИД своими наблюдениями И. М. Майский, – направлена на отыскание «союзников». Конкретно стоит вопрос о США. В более отдаленной перспективе (несмотря на все наши опровержения, разъяснения и прочее) правящие и неправящие англичане мечтают также об СССР как о «союзнике» [64, ф. 059, оп. 1, п. 326, д. 2237, л. 82].
В конкретных обстоятельствах осени 1940 г. меморандум, однако, не только не привел к улучшению советско – английских отношений, но стал причиной дипломатического скандала между Лондоном и Москвой. Прежде всего, Криппс не смог добиться аудиенции для передачи этого важного, как полагал британский кабинет, документа не только у Сталина, но даже у Молотова. Роль «почтальона» выполнил первый заместитель наркома А. Я. Вышинский. 11 ноября из Кремля последовала отрицательная реакция на меморандум, причем в весьма унизительной форме личного мнения Вышинского, правда, основанного, по его словам, на «настроениях в нашей среде». «Я должен прямо заявить, – сказал он Криппсу, – что не понимаю, чего хочет Англия, т. к. в своем заявлении Англия говорит о таких предложениях, которые дают меньше того, что мы в настоящее время имеем [179] […] Я буквально поражен, как могло правительство Великобритании делать СССР такие предложения, особенно когда Англия находится в осаде».
Оскорбленный отказом Молотова принимать его, посол заявил, что это равнозначно политически недружественному отношению к Англии, и что он считает бессмысленным прилагать новые усилия к улучшению отношений между двумя странами [90, с. 51–53]. Ждать ответа от Молотова Криппсу пришлось до 1 февраля 1941 г. В ходе состоявшейся беседы нарком заявил, что предложения, содержащиеся в британском меморандуме, не могут служить базой для урегулирования советско – английских отношений [90, с. 376–379].
Насколько можно судить, несчастливая судьба меморандума объяснялась тем, что за пять дней до его поступления берлинской «птице Феникс» удалось навеять Кремлю «сон золотой» – совершенно иные планы и расчеты, которые уносили его воображение на германском ковре-самолете в чудесный мир pax sovietica. Речь идет о полученном Москвой 17 октября приглашении присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии и стать четвертым управляющим Восточным полушарием Земли! По сравнению с этой захватывающей дух перспективой британские предложения, действительно, производили жалкое впечатление. В послании на имя Сталина рейхсминистр иностранных дел писал: «Историческая задача Четырех Держав заключается в том, чтобы согласовывать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов» [91, с. 812–813].
То была очевидная попытка вызвать из небытия «дух Рапалло» и гальванизировать политический труп, в который превратился пакт Молотова – Риббентропа, предложив новую программу территориально – политических разделов уже «в мировом масштабе». Для обсуждения этих перспектив, а также всего комплекса двусторонних отношений, правительство Германии приглашало председателя Совнаркома СССР, наркома иностранных дел В. М. Молотова прибыть в Берлин с официальным визитом. Как пишет советник Хильгер, осознав качественное ухудшение советско – германских отношений, «Гитлер поздней осенью 1940 г. принял решение вступить в переговоры с советским правительством, чтобы выяснить его намерения и сделать отсюда возможные выводы» [56, c. 389]. Это было тем более неотложной задачей, что восточный фланг Рейха продолжал оставаться практически беззащитным и держался исключительно на «честном слове», – сталинском представлении о преждевременности удара по Германии.
«Визит Молотова в Берлин не стоял под счастливой звездой»
Получив из Берлина приглашение поучаствовать в очередном «территориально – политическом размежевании», приунывшие было обитатели Кремля вновь почувствовали себя на коне. На берлинские переговоры Молотов и мысленно стоявший за ним Сталин прибыли с ощущением хозяев положения, о чем свидетельствовал привезенный из Москвы
