Узнав о случившемся, Макрин из Антиохии двинулся в Апамею, что лежит на полпути между Сирией и Эмесой. Там находился один из его легионов. Именно здесь цезарь объявил своего сына Диадумениана Августом, то есть соправителем, хотя мальчику пошел всего десятый год. Сделал он это еще и для того, чтобы по данному случаю щедро одарить солдат и тем самым удержать их при себе. Каждому легионеру предполагалось выдать по 20 000 сестерциев, причем из этой суммы 4000 немедленно. Кроме того, цезарь пообещал возвратить армии привилегии, которые он же недавно отменил из соображений экономии. Для жителей города устроил богатый пир. И все это якобы в честь события огромной важности — назначения своего сына соправителем. О бунте в Эмесе официально не упоминалось. А в разгар пиршества перед цезарем появился запыхавшийся солдат с большим узлом, запечатанным печатью префекта Ульпия Юлиана. Солдат заявил, что спешит из Эмесы и везет от префекта в подарок цезарю голову самозваного сына Каракаллы. Когда же развязали окровавленную ткань, все увидели голову самого Ульпия Юлиана. Доставивший ее солдат незаметно скрылся.
Макрин распорядился немедленно возвращаться в Антиохию, а апамейский легион вскоре присоединился к армии Гелиогабала. Оба цезаря занялись лихорадочной агитационной деятельностью, рассылая бесчисленные письма, воззвания, обещания, курьеры с ними мчались во все стороны, во все города. Ко всем наместникам провинций и во все военные лагеря. Особое внимание обоими цезарями, правящим и самозванцем, уделялось восточным регионам, ибо там решалась судьба государства. Послания обоих цезарей были, в сущности, одинаковы, оба подчеркивали законность своей власти и клеймили противника позорными кличками врага народа и самозванца. Гелиогабал обвинял Макрина в убийстве его «отца» Каракаллы, а Макрин высмеивал смехотворные претензии жреца второстепенного бога и узурпатора власти.
Высшие чины империи оказались в очень сложной ситуации и не знали, как поступить. Даже если и склонялись на сторону одного из претендентов, открыто высказываться не решались, не те наступили времени — каждое неосторожное слово было чревато смертью. И нейтральным нельзя было оставаться. Нейтральность тоже наказывалась..
В письме Макрина на имя префекта Рима, зачитанном в сенате, император очень трезво, по-деловому, представил положение, в котором оказалась страна по причине неправильной политики Севера и Каракаллы, приведшей к потере боеспособности некогда самой грозной армии мира. Политика Каракаллы — постоянный подкуп легионов — привела к тому, что в его правление расходы на солдатское жалованье увеличились на 280 миллионов сестерциев, казна пуста, а ничего не платить солдатам — смерти подобно. К тому же есть еще одна причина бунта, и она, по мнению Макрина, заключается в том, что вступающие в армию новобранцы требуют себе такое же жалованье, какое положено лишь заслуженным ветеранам, профессионалам. В письме Макрина были и такие слова, исполненные трагизма: «Я жалею, что у меня есть сын… Утешает же меня то, что я пережил братоубийство, грозившее миру катастрофой. И еще. Знаю, что многие готовы отдать собственную жизнь лишь за то, чтобы увидеть убитого цезаря, но все же не думаю, чтобы кто-то желал моей смерти». В этом месте один из сенаторов, отличающийся особой дуростью, вскричал: «Да мы все мечтаем об этом!» И еще раз долго смеялись почтенные сенаторы, когда им прочитали те слова из письма Макрина, в которых он высмеивает молодой возраст мальчишки-самозванца, провозгласившего себя императором, словно позабыв, что совсем недавно провозгласил цезарем и своего сына такого же возраста.
Как и требовалось, сенат с готовностью утвердил все постановления, которые пожелал внести цезарь. Торжественно объявили войну узурпатору Гелиогабалу и его двоюродному брату Алексиану. Сенат обещал также амнистию всем воинским подразделениям, переметнувшимся к самозванцу. А когда в Риме принимали такие строгие указы, в далекой Сирии проблемы уже разрешились.
Восьмого июня недалеко от Антиохии разыгралась битва между войсками Макрина и Гелиогабала. Когортами самозванца командовал воспитатель последнего, Ганнис, вероятно, не получивший никакого военного образования, но с делом своим справлялся неплохо. В первой фазе боя среди войск Макрина отличились отряды преторианцев, которые начали теснить противника. Увидев это, к отступающим солдатам тут же примчались Меза с Соэмией и, плача, принялись уговаривать солдат держаться, обещая их вознаградить. И тут появился сам Гелиогабал. Он несся на коне в развевающемся плаще, подняв над головой меч, словно и в самом деле намеревался вступить в бой. Во всяком случае, его отступающая армия остановилась, подумала, развернулась и снова кинулась в бой. Проиграл битву, скорее всего, сам Макрин. Наверное, струсил, получив известие о том, что какие-то из верных ему частей перешли на сторону противника. Опасаясь засады, он покинул войска и сбежал в Антиохию. А тем временем оставшиеся без предводителя войска сражались еще несколько часов, пока не обнаружили, что цезаря среди них нет. Только тогда сначала легионеры, а потом и преторианцы согласились перейти на сторону Гелиогабала и теперь служить уже ему.
Макрин примчался в Антиохию, крича, что победил противника, но поражение поспешало за ним след в след. И скоро все узнали правду. В городе начались волнения, сторонники Макрина сражались со сторонниками Гелиогабала.
Ночью Макрин сбрил волосы и бороду, переоделся в грубый плащ и сопровождаемый лишь несколькими верными офицерами отправился в Рим под видом тайного посланца. Он очень торопился в Рим, без отдыха промчался через страны Малой Азии и был уже недалеко от цели. По словам Кассия Диона, доберись он туда, непременно бы спасся. Ведь и сенат, и римляне люто ненавидели Каракаллу, а значит, и его самозваного сына. К сожалению, спастись Макрину не удалось. Его случайно задержали в Халцедоне и отправили назад в Антиохию под стражей, как обычного преступника. Несчастный попытался покончить с собой — ему не дали, и один из центурионов сам убил его. Был убит в Парфии и малолетний сын Макрина, Диадумениан. Всё это происходило в июне 218 года, самое позднее — в начале июля.
После смерти Макрина, а фактически уже с 8 июня Гелиогабал стал единственным правителем Римской империи, и самым молодым из всех ее цезарей, который самостоятельно царствовал в столь юном возрасте, — ему было 14 лет. Разумеется, и раньше в истории Рима были случаи, когда отцы-императоры именовали мальчиков-сыновей цезарями еще при своей жизни: Марк Аврелий — Коммода, Север — Каракаллу, Макрин — Диадумениана. Но в этих случаях такое именование, так сказать, временно фиктивно — назначение цезаря своим соправителем сына производилось для того, чтобы не была утрачена преемственность власти в случае смерти действующего императора. У Гелиогабала же не было никого, кто бы стоял над ним или рядом, так что он представлял собой действительно явление уникальное.
Однако и это была лишь видимость — политикой занимались взрослые люди из ближайшего окружения императора, в данном случае — его мать, Соэмия, бабка Меза, а также Евтихиан и Ганнис. Тем временем задатки мальчика-цезаря с каждым днем давали о себе знать. Это были дурные задатки, совсем не безобидные. Психически неуравновешенный мальчик проявлял ненормальные склонности к ничем не сдерживаемым изощренным желаниям, порой даже преступлениям. Будучи фанатичным поклонником и жрецом почитаемого им бога, мальчик ни о чем не думал, кроме жертвоприношений и развлечений. Это сопровождалось изуверскими обрядами и невероятным расточительством, в том числе шокирующими даже древних римлян небывалыми эротическими оргиями. До сих пор римляне лишь понаслышке знали о таких обрядах, считая их присущими некоторым религиозным культам Востока. Цезарь официально повелел считать главным божеством империи Солнце, чего до сих пор Рим не знал.
Но это произошло немного позже, пока же, на следующий день после победы над войсками Макрина, Гелиогабал во главе своих сторонников вступил в Антиохию. Каждому из воинов он пообещал по 2000 сестерциев. И всю сумму выплатил! Правда, деньги повелел позаимствовать у жителей города. Из сирийской столицы цезарь отправил послание римскому сенату, полное издевок по адресу Макрина и обвинений его в убийстве Каракаллы. Кроме того, в послании Гелиогабал не скупился на обычные в таких случаях обещания, торжественно заверяя, что всегда и во всем будет следовать примеру знаменитых императоров Августа и Марка Аврелия. В послании он повелел даровать ему, новому цезарю, все принятые титулы и звания. Он назвал себя внуком Севера, Пием, то есть Набожным, Феликсом, то есть Счастливым, а также Августом, проконсулом, народным трибуном и т. д.
Он мог спокойно рассчитывать на сенат — тот, как всегда, подобострастно пошел на все условия, признал все титулы нынешнего императора, Макрина же и его сына, еще не зная об их смерти, заклеймил как врагов народа, то есть людей, которые уже не охраняются государственным правосудием. Сенаторы поступили с точностью до наоборот по сравнению со своим же недавним письмом Макрину. По стране принялись явно славить недавно проклинаемого Каракаллу, в храмах просили богов послать удачу его божественному сыну и сделать юношу похожим на достойного отца. И видно, боги послушались.
