Интересно, что в своих писаниях Марко Поло не упоминает Великую Китайскую стену, которую никак не мог бы не заметить, если бы на самом деле посещал Китай; также не упоминает он важнейшие города Ирана, а именно Хоросан и Хузистан, которые не мог бы миновать на своем пути. В то же время в его книге немало сведений, почерпнутых из чужих рассказов, о землях, в которых сам он явно не был. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать его сообщения о собакоголовых и хвостатых людях.
Современный историк Френсис Вуд утверждает, что в книге Марко Поло многие страницы напоминают отрывки из сочинений Рашид-ад-Дина и что в Китае Марко Поло вовсе не был.
Следующий «свидетель» – черногорский архиепископ Иоанн де Плано Карпини. Книга его была опубликована в 1598 году (через два года после подписания унии на Брестском соборе); в ней он первым отождествил крестоносцев с монголами, конечно же основываясь на греческом слове Моголы, Великие, и зная, что католические авторы уже до него расселили жутких завоевателей аж до Китая. При его географической необразованности нетрудно было посылать русских князей на поклон к забайкальским ханам.
Ученому-монаху Рубруку, обладавшему уже лучшими географическими познаниями, такая нелепость, надо полагать, показалась неприемлемой, и он перенес «Золотую Орду» ближе к Руси. Но прозвать пришельцев монголами он теперь уже не мог и воспользовался тем, что русские летописи называли их татарове (жители страны Татар). Татарами объявил он безобидных скотоводов Нижней Волги. Всё за то, что эти книги, да и многие другие – фальсификация римских клерикалов XV–XVI веков для устранения возражений тогдашних славянских грамотеев против унии церквей, боявшихся, что унией латиняне хотят восстановить «адское иго».
Географическая и этническая нестыковка китайской Монголии с нижневолжской Татарией требовала объяснений, но средневековые «путешественники» объяснениями себя не утруждали, а поздние историки… попросту «объединили» население мифической Монголии с населением не менее мифической Татарии, придумав какой-то немыслимый этнос, монголотатар.
Создатели русской истории в XVIII–XIX веках оказались в трудном положении. Им приходилось увязывать концы с концами, ориентируясь на уже ставшие традиционными представления о восточном происхождении пришельцев. Вот что получилось у С. М. Соловьева; перед вами ПЕРВЫЙ абзац главы о нашествии:
«В 1227 году умер Чингисхан; ему наследовал сын его Угедей (Октай); старший сын Чингиса – Джучи, назначенный владельцем страны, лежащей между Яиком и Днепром, Кипчака, прежних кочевьев половецких, умер при жизни отца, и Чингис отдал Кипчак сыну его Батыю (Бату). Еще под 1229 годом наши летописи упоминают, что саксины и половцы прибежали с низовьев Волги к болгарам, гонимые татарами…». Кто таков Чингисхан – ни слова. Где он правил – тишина. В книге С. М. Соловьева действуют только татары; никакие монголы у него не упоминаются, даже слова такого нет. Вообще все российские исторические книги о том периоде наполнены эдакой таинственной атмосферой, недосказанностью.
Вернемся к епископу де Плано Карпини, который во времена Брестского униатского собора «догадался» отождествить крестоносцев с монголами. Он призвал даже самого Бога в свидетели, в подтверждение своего неожиданного для славян заявления, что татарове их летописных сообщений вовсе не европейские рыцари духовных и светских орденов, а далекие монголы, нахлынувшие внезапно не только на Киев, Москву и Новгород, но и на Польшу, и на югославянские земли, и даже на саму Венгрию. Вот заключительные слова его предисловия, обращенного к читателям стран, непосредственно переживших нашествие: «Если в нашей книге мы пишем нечто такое, что неизвестно в ваших странах, то вы не должны ради этого именовать нас лживыми».
Монах Вильям (Вильгельм) Рубрук, якобы путешествовавший в XIII веке в тех же странах, что и Плано Карпини, один стоил десятков очевидцев. Ведь, можете себе представить, он отправился в путь по приказу его величества Людовика Святого, короля французского! Тот самый король, который дважды ходил на сарацин Крестовым походом, лично поручил Рубруку разведать, что там происходит в дальних странах, и сообщить ему. С чего же начинает монах книгу, свое послание? Он сообщает королю о смысле его собственного королевского приказа:
«Превосходительнейшему и христианнейшему государю, Людовику, Божией милостью славному королю Франков, брат Вильгельм де Рубрук, наименьший в ордене братьев миноритов, (шлет) привет и (желает) всегда радоваться о Христе.
Писано в Екклесиасте о Мудреце: «Он отправился в землю чужих народов, испытает во всем хорошее и дурное».
Это дело свершил я, господин Король мой, но, о, если бы как мудрец, но не мудро, а более глупо; боюсь, что я принадлежу к их числу. Все же, каким бы образом я ни свершил это, но, раз высказали мне, когда я удалялся от вас, чтобы я описал вам все, что увижу среди тартар, и даже внушили, чтобы я не боялся писать вам длинных посланий, я делаю то, что вы препоручили, правда, делаю со страхом и почтением, так как у меня не хватает соответствующих слов, которые я должен был бы написать вашему столь славному величеству». Далее следует описание всего его путешествия без всяких дополнений. Наличие в книге этого предисловия и сам стиль изложения ясно показывают, что это попросту роман, а не последовательные записки путешествующего.
Можно подумать, что автор лично представил свою книгу Людовику. Напомнил в предисловии о смысле командировочного задания, представил текст в виде отчета… и вдруг В ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЕ бесстрашно обошедший всю Ойкумену монах сообщает, что НЕ СМОГ вручить послание своему славному королю, потому что на Кипре его перехватил некий «Провинциал», местный католический священник, и ЗАПРЕТИЛ ехать к королю, определив ему местом жительства Акру:
«… Прибыли мы в Триполи, где, в день Успения Святой Девы, имели собрание нашего ордена, и Провинциал ваш определил, чтобы я избрал (для жительства) монастырь в Акре, не позволил мне (что совершенно невероятно!) ехать к вам и приказал, чтобы я написал вам то, что хочу, через подателя сего послания. Я же, не смея противиться обету слушания, составил как мог и умел эту книгу, прося прощения у вашей несравненной кротости как за лишнее, так и за нехватки, или за сказанное не совсем умно, а скорее глупо, так как я человек не достаточно умный и не привык составлять такие длинные повествования. Мир божий, который превосходит всякое понимание, да хранит ваше сердце и разумение ваше! Охотно я повидал бы вас и некоторых особенно близких мне друзей, которых имею я в королевстве вашем. Поэтому, если это не противно вашему величеству, я хотел бы молить вас, чтобы вы написали Провинциалу о позволении мне явиться к вам, под условием скорого возвращения в Святую Землю».
Но почему же Рубрук, которого насильно не пустил в Париж к королю какой-то «провинциал», не написал ему об этом тотчас же, если не отдельным письмом, то хотя бы в своем предисловии, а отложил до окончания чтения королем 53 глав его большой книги? Ведь всю книгу король должен был читать, совершенно не понимая, почему его собственный посланец не возвратился лично к нему!
Ведь при медлительности чтения рукописной книги и невозможности читать с утра до вечера, отбросив всякие домашние и королевские дела, пришлось бы его величеству потратить не один месяц, чтобы в самом конце книги обнаружить, что посланец задержан и желает повидать короля своего и близких друзей, о дозволении чего и молит короля.
И как это вообще можно себе представить: личного королевского посла задерживает представитель местной власти, и он соглашается! Да ведь если так, то его могли задержать вообще где угодно. Или запретить писать свою книгу для короля. Если посол на это соглашается, то никакой он не посол.
Совершенно понятно, что перед нами не запись путешествовавшего по приказу короля монаха, а приключенческий роман, составленный значительно позже правления Людовика Святого. И начальное обращение Рубрука к королю, и заключительное обращение к нему же сделаны не для Людовика, а выдуманы для читателя, чтобы придать в его глазах достоверность и авторитетность книге, которую автор сочинял, не выходя из дома. А кстати снимается вопрос, почему же в архивах короля ни о чем подобном нет сведений. Это очень старый наивный литературный прием. Вся книга – чистое сочинительство, сделанное не по личным впечатлениям, а как домашняя компиляция всего прочитанного автором у разных путешественников, снабженная для большей убедительности небывалыми приключениями и воображаемыми личными впечатлениями автора. Точно так же писал и Жюль Верн, никогда не покидавший Парижа.
