сверх того к экономическому закабалению и закрепощению и самой личности земледельца.
Наиболее обычным и распространенным средством к приобретению земельного надела и земельной собственности и к закабалению и самой личности земледельца являлась ссуда, причем неисправный должник в случае несостоятельности (а это, конечно, при бедности массы крестьянства было обычным явлением) обращался в рабство, земельный же участок, если у него имелся таковой, точно так же в уплату за долги поступал в собственность заимодавца. Ссужались при этом в большинстве случаев не столько денежные средства, сколько земля, годная к обработке, мертвый и живой инвентарь, зерно для посева и пр. В результате в короткое время почти вся масса неимущего и малоимущего земледельческого населения оказалась в полной и безусловной экономической зависимости от сильного землевладельческого класса. Последний сделался, таким образом, всецело господствующим как в области общественно-политических, так и экономических отношений.
Именно этот процесс, процесс роста крупного землевладения за счет мелкого и одновременного закабаления и закрепощения массы земледельческого населения, и имеют прежде всего в виду пророки этого времени в своих писаниях, и связывать столь часто встречающиеся у них жалобы и сетования по поводу задолженности бедного люда и растущего зависимого положения его с развитием торговли и с обусловливаемым будто бы ею ростом денежного богатства в стране, во всяком случае, было бы крайним преувеличением. Мы слышим от пророков не о насилиях со стороны денежных капиталистов или собственно ростовщиков (пи о тех, ни о других мы вообще почти не встречаем упоминаний в это время), но о насильственных поступках и притеснениях прежде всего со стороны представителей знати и сильных мира сего и о несправедливых действиях и приговорах судей, в большинстве случаев по своему социальному положению принадлежащих к составу тех же аристократических кругов. Не столько на денежные взыскания и на взимание высоких ростовщических процентов с одолженных денежных капиталов жалуются защитники притесняемых бедняков, сколько прежде всего и главным образом на земельные захваты со стороны сильных людей и на обмеривание и обвешивание ими бедняков при продаже или, что, по-видимому, должно было чаще случаться, при имущественной недостаточности покупателей, ссуде им в долг хлеба. И нам кажется, что именно в этом смысле, а не в смысле какого-либо особенно широкого развития торговли, следует понимать относительно часто встречающиеся в писаниях пророков этого времени указания на неправильность и злоупотребления в применении мер и весов, ибо, очевидно, не за интересы же финикийских торговцев вступаются в данном случае пророки [24].
Это прежде всего всесильные представители землевладельческой аристократии, стремясь расширить и увеличить свои земельные владения, «передвигают межи дальние, установленные отцами», «прибавляют дом к дому, поле к полю, так что другим не остается места, будто они одни поселены на земле», «попирают бедного и берут от пего подарки хлебом», «едят лучших овнов из стада и тельцов с тучного пастбища», «обирают человека и его дом, мужа и наследие его», намеренно удерживают у себя хлеб, выжидая удобного момента, чтобы открыть житницы тогда, когда можно будет, уменьшив меру, поднять цену на хлеб и продавать его, обманывая притом бедняков неверными весами, чтобы таким образом «покупать неимущих за сребро и бедных за пару обуви, а высевки от хлеба продавать», очевидно, прежде всего тем же неимущим беднякам, ибо люди состоятельные не стали бы, конечно, покупать высевков.
Не денежные капиталисты, а именно князья и аристократы закабаляли за долги и обращали в рабство своих соотечественников. Что в сообщениях о насилиях над неимущими должниками имеются прежде всего в виду не люди, обладающие крупными денежными средствами, но именно наиболее сильные и могущественные представители землевладельческого класса, можно заключать не только из отдельных косвенных намеков и указаний, встречающихся у пророков, но и непосредственно на основании типичной картины закрепощения неимущих бедняков-земледельцев путем сдачи им земельных участков и ссуды на хозяйственное обзаведение и последующего обращения их затем в рабство в качестве неисправных должников, картины, какую находим мы во Второзаконии: «Если будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, в одном из жилищ твоих, на земле твоей, которую господь бог твой дает тебе, то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим, но открой ему руку твою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нуждается». Далее идет речь о продаже и об обращении в рабство неисправного должника с тщетным, увы, пожеланием более мягкого обращения с таким задолжавшим «братом» и об освобождении неимущих должников каждый седьмой год [25].
Что в данном случае мы имеем дело не с засильем со стороны денежной аристократии, свидетельствует факт относительно незначительного влияния и значения, какое имело в описываемую эпоху денежное хозяйство в жизни страны. Выше приводилась уже почерпнутая нами из одного позднейшего литературного памятника картина домашнего хозяйства, руководимого добродетельной женой и идеальной хозяйкой, картина, являющаяся, в сущности, изображением типичного натурально-хозяйственного строя. Богатство, как свидетельствует другое аналогичное современное произведение, приобретается не путем быстрой и легкой наживы, как несомненно было бы при господстве денежно-хозяйственных отношений, но «осмотрительностью и бережливостью».
Чрезвычайно показательным в этом отношении является и то обстоятельство, что в относящихся к этому времени книгах Ветхого Завета мы не находим никаких свидетельств не только о производстве денежных и торговых операций в сколько-нибудь значительных и широких размерах (что засвидетельствовано, например, относительно соседнего вавилонского царства), но и вообще о типичной для этих последних страсти к наживе самой по себе, равно как и к безграничному накоплению капиталов, как непосредственной цели жизни. И представления о богатстве отличаются в это время прежде всего еще чертами, характерными скорее для эпохи господства натурально-хозяйственных, чем денежных отношений. Богатство, в том числе и денежное богатство, поскольку об этом последнем может вообще идти речь, не является, судя как по общему впечатлению, оставляемому писаниями пророков, так и согласно множеству отдельных рассеянных в них непосредственных указаний, целью само по себе, но ценится преимущественно и прежде всего с точки зрения доставляемых им материальных благ, как средство удовлетворения страсти и стремления к роскошной и широкой жизни или даже просто к жизни, свободной от каких-либо лишений и недостатков. Рассматриваемое с этой точки зрения богатство является не столько результатом наживы или торговой прибыли, сколько прежде всего «даром божиим». «И если какому человеку бог дал богатство и имущество, — читаем мы в одном поучительном ветхозаветном произведении, относящемся к этому времени, — и дал ему власть пользоваться от них, и брать свою долю, и наслаждаться от трудов своих, то это дар божий» [26].
Равным образом
