Моя денацификация, однако не закончилась с оправдательным приговором. Прокурор из страха, что его могут обвинить в том, что он позволил "нацистским бонзам" избежать наказания, выступил против оправдания. Ему удалось отодвинуть нормализацию моей жизни еще на один год: я не получал пенсию, мне не позволили голосовать и запретили печатать свои статьи в американской зоне оккупации, когда веселый офицер из американского пресс-контроля пронюхал, что я еще не полностью и окончательно денацифицирован.
С другой стороны, процессы постепенно прекратились. Апелляционные суды, недостаточно укомплектованные, не могли рассмотреть тысячи и тысячи дел, скопившиеся у них. В конце концов прокурор отозвал свой протест, и отныне я не имею контактов с судами, судебными разбирательствами и прокурорами - по крайней мере, пока. Но этот краткий отчет о личном опыте, о пережитых испытаниях, может помочь объяснить то состояние умов, в котором пребывали немцы в период денацификации, и как они ее оценивали. Денацификация, по моему мнению, стала самым эффективным средством убить в них желание и готовность сотрудничать и породить настроения, доходившие до неонацизма, особенно у более радикальной части населения и среди тех, кто был подвергнут подобному "лечению".
Как только связь с внешним миром была восстановлена, я сразу же попытался заполучить доступ к зарубежным газетам и книгам, чтобы пробить стену духовной и информационной изоляции, которая окружала нас с начала войны. Заново обретя возможность знакомиться с обзорами мировой политики, я начал писать статьи для прессы.
Мне стал доступен даже физический контакт с внешним миром. Так, эти строки были написаны в Швейцарии после продолжительного пребывания в Ирландии. Более гармоничную атмосферу для немца, которому открылись ворота в чужой и странный довоенный мир, трудно себе представить, чем та, что царит в этих двух гостеприимных нейтральных странах. Однако угроза третьей мировой войны давит на них столь же сильно, как и на Германию.
Вымерший вид
Неумолимый поток времени и событий несет меня и всех остальных обитателей земного шара, постоянно возвращая при этом к одним и тем же проблемам безграничной важности, настоятельно требующим своего решения, проблеме противостояния Востока и Запада с безнадежно переплетенной с ней проблемой "германского Востока".
Несколько лет назад, в 1941 году, меня пригласили в город Лигниц, близ Гродицберга, на празднование 700-летней годовщины битвы при Лигнице, где германская армия, хотя и сильно побитая, сумела остановить монгольские орды потомков Чингисхана. На протяжении семисот лет "германский Восток" защищал западную цивилизацию и ее образ жизни от Азии. Ныне этот барьер разрушен навсегда, и Запад беспокойно оглядывается вокруг в поисках кого-то другого, на кого можно было бы возложить эту обязанность. Любой, знакомый с политикой восточных держав, прекрасно знает, что Евразию невозможно задобрить уступками - сдачей стратегических преимуществ линии Любек - Вена, которую ей позволили занять по непонятным, непостижимым причинам.
В то время как функция Пруссии как стража и аванпоста Запада против Востока в основном недооценивалась, последствия ее уничтожения для внутреннего состояния Германии переоценены. Застарелые, пренебрежительные и неактуальные лозунги типа "пруссизм", "юнкеризм" и т. д. затмили тот факт, что уже со времен основания Бисмарком Германской империи, с тех давних пор принципы, лежавшие в основе государственной политики и жизнеустройства Пруссии, были восприняты, пусть до некоторой степени бессознательно и не по своей воле, но всей Германией. Солдат любого германского полка демонстрирует те же мужество, стойкость духа и дисциплину, что и прусский. Прусский тип офицера характерен теперь для офицеров по всей Германии. Управление на территории всей Германии стало столь же эффективным и неподкупным, каковым оно было в Пруссии. Даже основополагающие, фундаментальные принципы прусской философии государства были усвоены другими германскими государствами, хотя и в несколько смягченной форме. Пруссия, чьи земли до 1866 года, когда были аннексированы Ганновер и часть Гессе, представляли собой в Западной Германии лишь раздробленные анклавы, растворилась в единой Германии после основания рейха и стала, скорее, символом, уже не существующим в реальности. И нет ничего более лживого, чем утверждения о ее гипернационализме и о том, что именно Пруссия является колыбелью национал-социализма. Беспочвенность последнего утверждения доказана не раз позицией, занятой по отношению к национал-социализму представителями так называемого "пруссизма" - офицерами, чиновниками и землевладельцами. Большинство из тех многих тысяч людей, что пожертвовали своими жизнями, чтобы освободить Германию от этого ужаса, были выходцами именно из этих классов.
Пруссия никогда не возродится. Даже если территории Восточной Германии вновь воссоединятся с Германией, Пруссии не будет. Эти территории станут частью старой родины-матери на правах федеральных земель. Однако жители этих территорий не исчезли с уничтожением Пруссии. Опустошенные войной и жестокостями выселения, потерявшие здоровье, с разграбленной собственностью, набившиеся в неприспособленные для жизни дома и жилища, еще более ограбленные антиобщественной монетаристской реформой экспроприационного характера, разбросанные по всей Западной Германии, десять миллионов из них еще живы. И если десятью тысячами отверженных можно было бы и пренебречь, то десятью миллионами - не удастся. Проблема этих десяти миллионов изгнанников стоит в ряду самых насущных проблем Европы, какой бы в дальнейшем ни оказалась судьба старого континента.
Попытки ассимилировать изгнанников в новой среде обитания потерпели неудачу. Даже если бы Западная Германия и была бы более привлекательной и гостеприимной, чем может быть революционизированная, разрушенная войной страна, даже если бы статьи Потсдамского соглашения не обеспечили законного основания для требований возвратить Восточную Германию рейху, эти десять миллионов все равно никогда бы не отреклись от мысли возвратиться в свои дома. Если Германия останется и впредь расколотой на Западную и Восточную части, они и тогда будут "третьей силой", которая может сыграть значительную роль в грядущих событиях.
Пока еще все они страстные антибольшевики, настроенные стойко антирусски, и искренние приверженцы Запада, стремящиеся к западной цивилизации. Но было бы ошибкой для Запада принимать эту приверженность как данную раз и навсегда. 95% всех немцев ныне живут много ниже стандартов западной цивилизации во всем, что касается питания, жилья, одежды и всего необходимого для жизни. Более молодое поколение, начавшее жизнь на пустом месте, с нуля, и лишенное каких-либо преимуществ, более независимо и настроено довольно скептически в отношении прелестей и удобств этой цивилизации. Главный вопрос - сможет ли Запад сохраниться без этой цивилизации, остается без ответа. Поставленное перед альтернативой принадлежать к западной цивилизации, лишившись при этом возможности вернуться домой, или же вернуться в Восточную Германию, но без сохранения западных стандартов жизни, подавляющее большинство изгнанников выберет последнее, при условии, что советское или польское правление будет отменено. Это правление и сегодня есть главное препятствие к возвращению.
Однако, если русские не совершат невероятной глупости, угрожая Германии еще более грубо и жестоко, чем Чингисхан, если бы они предоставили Германии полуавтономию, как Финляндии и Восточной Германии, то возможно, что и вся Германия присоединилась бы к Восточному блоку.
Даже сейчас ненависть к большевизму, питаемая этой "третьей силой", охлаждается рассуждениями, основанными на Realpolitik. Скептицизм в отношении готовности западных держав стоять до конца в деле помощи Германии и не выходить в один прекрасный день из игры, обменяв ее на более прибыльные объекты, не ослабевает. Мысль, что в конце концов Германия географически принадлежит Востоку, что огромные неосвоенные ресурсы России могут дать средства к существованию, работу и благосостояние, приходит в голову многим немцам, и они, пусть и неохотно, но готовы склониться к смирению в уверенности, что это послужило их интересам, если они сумеют договориться с Востоком. Воспоминания о традиционной политике прусских королей - жить в дружбе с восточным соседом - еще живы среди исторически мыслящих немцев. Чем дольше Германия остается камнем преткновения для всего мира, чем дольше западные державы продолжают политику навязывания своих решений Германии, не позволяя ей самой строить собственную судьбу - пусть и под их наблюдением, тем сильнее будут становиться эти тенденции.
Все политически мыслящие немцы убеждены - и это первостепенной важности факт, с которым необходимо считаться, - что нынешнее положение дел всего лишь краткая прелюдия, за которой вскоре последует нечто другое. Столь же глубока и уверенность, что без восстановления территориального status quo ни Германия, ни Европа не встанут на ноги. Последний тезис в германском политическом кредо - это уверенность в том, что воссоединение Германии и Европы может свершиться лишь в рамках Соединенных Штатов Европы. Таково сейчас политическое кредо изгнанников. Но оно может очень скоро измениться.
