Кто бы признал ее за бывшую княгиню, да еще светлейшую?
Подол ее юбки треплется в липкой кубанской грязи. Вот она зацепилась за колючий кустарник. Задирается и трещит юбка. На кустарнике остается длинный лоскут.
— Ну и хвотография! — заливается молодой казачонок на неоседланной, видно, только-что украденной лошади.
Бывшая княгиня ничего не слышит. Выбиваясь из сил, она лупит своих одров аршинной хворостиной.
Миновали Северскую, катимся к Ильской.
А сзади в вечереющем воздухе сверкают зловещие метеоры.
Это гостинцы красных — рвущаяся шрапнель.
Стоп, остановка. Дальше нет пути. Где-то впереди овраг, в темноте через него не перебраться. Мигом образовался затор.
Вся мокрая степь покрылась, точно скатертью, сплошным морем повозок.
Я ездил на фуражировку в отдаленный хутор добывать хлеб и отбился от своих, попав в кашу. Чужие обозы затерли меня. Пришлось ночевать прямо на мокрой земле, рядом с лошадью, среди телег, тачанок, кибиток.
С рассветом, гнилым, чуть заметным, закопошилась степь.
Точно гигантское чудовище, точно гад пресмыкающийся, поползла вся бесформенная масса туда, где чернели горы.
Снова серый день, — и голод. Снова ночь, — и убийственная дрожь в болотном ночлеге.
10 марта выглянуло солнышко.
— Цоб-цобе!
— Цоб-цобе!
— Долой с пути: сзади бронепоезд.
— Бум! Бум! — гудят орудия. Трое суток одна и та же музыка.
Не доезжая трех верст до станицы Абинской, я свернул с железнодорожного пути, завидя вдали хутор. Уже надвигалась темнота.
— Эх, выспаться бы!
Других желаний не существовало. Даже голод при безумной усталости почти не беспокоил.
Хутор — пять или шесть пустых лачуг, в которых когда-то жили греки-колонисты. При демократической кубанской власти они разбежались.
Беженцы и здесь. Но я нашел сухое место под навесом. Привязал коня и завалился на сгнившее сено.
Тра-та-та… Что это за странный треск? Во сне или наяву?
Резкий, сухой выстрел из орудия Канэ, чуть не под самым хутором…
Это она, проклятая действительность!
Впереди Абинской кипит бой. Но и сзади, как эхо, отзываются орудия красных.
На Абинскую, залитую человеческим потоком, напали зеленые. Они спустились с гор еще с вечера и ночевали в станице, подчас в одних хатах с теми, на кого пришли охотиться. На рассвете часть их открыла пулеметный огонь, чтобы создать панику. Тысячи людей в безумном ужасе бросились вон из станицы, погоняя своих лошадей и волов. Этого только и ждали хищники. Бурей налетели они на беженскую ленту, разогнали и наспех ограбили людей, и погнали отбитые телеги в горы, в свои логовища.
Этим бандитам эс-эры старались пришпилить свой ярлык и обратить их в свою армию!
Дезорганизация в белых войсковых частях дошла до такой степени, что они даже не защищали свои собственные повозки.
Обнаглев, зеленые повели наступление на станцию, где стоял со своим штабом ген. Гусельщиков и куда только-что подошел сидоринский поезд, охраняемый ротой юнкеров и двумя бронепоездами: «Мстислав Удалой» и «Иоанн Калита».
Орудия Канэ, — солдаты их звали «коневые орудия», — напугали нападавших. Конвойная сотня Гуселыцикова догнала банду хищников, кого порубила, кого забрала в плен. «Стопобедный генерал» приказал тут же перестрелять всех пленников.
Этот абинский бой продолжался часа два. Я ожидал исхода его возле самой станицы, в цепи обозов, которые не могли пройти вперед из-за сражения.
Наконец все кончилось.
Я въехал в Абинскую.
Возле одной хаты, где хохлушка угостила меня куском хлеба, стояла двуколка, заваленная бумагами.
— Охвицери були… Як зашумели гармати, втикли на бричках. А це бросыли. Це, кажуть, барахло, не треба нам.
Я поинтересовался бумагами.
— Денежная приходо-расходная книга 34-го Донского Екатерининского полка! — гласил верхний фолиант.
— Без слов все понятно, — подумал я, — рапортами донесут, что зеленые отбили и деньги, и отчетность.
В Крымской, громадной станице в сорока пяти верстах от Новороссийска, царила невообразимая паника.
— Красные обходят дорогу с запада. Добровольцы бросили фронт и ушли грузиться в Новороссийск.
Лавина по инерции покатилась туда же. Ах, удастся ли пробиться?
XXVIII
НОВОРОССИЙСКАЯ КАТАСТРОФА
В то время, как всевеликое блуждало по кубанским станицам, в Новороссийске свили себе безопасное гнездышко «единонеделимцы».
В феврале сюда беспрерывно приходили поезда. Все, что имело отношение к великой и неделимой, спешно эвакуировалось на самый последний этап.
Здесь под боком синело море. Десятки судов, русских и иностранных, в случае неустойки на Кубани, могли мигом вместить в себя тысчонок пять-десять патентованных патриотов и увезти их за тридевять земель и за тридевять морей от большевиков.
Многие сюда перекочевали прямо из Ростова. Другие — после маленькой остановки в Екатеринодаре.
«Вечернее Время» Бориса Суворина было тут как тут и не переставало спасать Россию.
«Жив курилка!» писало демократическое «Утро Юга» в Екатеринодаре, посвящая неунывающему россиянину эпиграмму:
Беспечен и задорен, Не ведая забот, Опять Борис Суворин Газету издает.
Живя в Новороссийске, Спасает криком Русь. Как встарь капитолийский Неугомонный гусь.
Опять пылает гневом, И в позе боевой Опять грозит он левым Своей передовой.
Помилуйте: ему ли Тужить и горевать: Он может и в Стамбуле Газету издавать.
— Да, я не теряю надежды издавать «Вечернее Время» и в Царьграде и ничего не буду иметь против сотрудничества у меня автора этой эпиграммы, — ответил необидчивый Суворин-сын.
Вокруг Новороссийска уже пала власть Доброволии. Шайки зеленых кружились возле города, как голодные зимние стаи волков кругом человеческого жилища.
В ночь на 21 февраля ушли в горы из тюрьмы все заключенные, в числе четырехсот человек. Офицерская рота сбежалась по тревоге и прибыла к тюрьме, но нашла ее пустой.
Если бы не англичане, в городе давно хозяйничали бы зеленые.
Только британские дредноуты и отряд шотландских стрелков оберегали последний пункт деникинского государства на Кавказе.
«В Новороссийске последний центр монархизма», — писала «Вольная Кубань» еще в январе.
Правильнее было бы сказать:
— В Новороссийске, как в громадной клоаке, собрались все нечистоты белого стана.
Легальные дезертиры, акробаты благотворительности, безработные администраторы, политические деятели и прочая тыловая шпана «формировали» «крестоносные отряды», чтобы наживаться на выгодном деле и чтобы оправдать свое вечное пребывание в хороших городах в хорошем расстоянии от фронта.
«В целях усиления нашей героической армии, — сообщало «Вечернее Время» 10 января,[314] — в Новороссийске началось формирование отрядов крестоносцев. Один из руководителей этой организации, генерал-майор Максимов, сообщает: шесть месяцев тому назад в Одессе группой общественно-политических деятелей основано братство Св. Иоанна Воина, поставившее первоначально идейную борьбу с большевиками. Однако, жизнь вскоре подсказала, что одной идейной борьбы, т. е. — агитации, недостаточно, и что надо с большевиками бороться и оружием (!). Возник проект организации отряда крестоносцев, воодушевленных не только политическими, но и религиозными идеалами. Главнокомандующий согласился, запись дала ощутительные результаты. Крестоносцы — уже реальная сила, которая с каждым днем все крепнет и увеличивается. В ближайшем времени крестоносцы будут сведены в крупную боевую часть и затем выступят на фронт с оружием в руках и с крестом в сердце. Наш отличительный знак — восьмиконечный крест на груди. Настроение крестоносцев — полное самоотвержение и готовность отдать во имя родины все. В сознании предстоящего им подвига крестоносцы постановили наложить на себя трехдневный пост, исповедаться и приобщиться св. тайн. Первое официальное выступление крестоносцев в рядах войск предполагается 12 января, когда они примут участие в торжественном крестном ходе по случаю пребывания в Новороссийске чудотворной иконы курской божьей матери».
В присяге «крестоносцев» были знаменательные слова:
«Я обязуюсь ничего не присваивать себе безнаказанно из боевой добычи и удерживать от насилий и грабежа слабых духом».
Князь Павел Долгорукий тоже «формировал».
«В Новороссийске, — писало «Вечернее Время» 29 февраля,[315] — открылось общество формирования боевых отрядов для отправки их на фронт для пополнения частей Добровольческой армии. Задача — призывать всех русских людей, способных носить оружие, в грозный для России час не уклоняться от долга и поступать в отряды. Членский взнос — 100 руб. Членами могут быть как мужчины, так и женщины. Председатель правления кн. Павел Долгорукий. Товарищи председателя: ген. Обручев и профессор Маклецов. Члены правления Н.Ф. Езерский, П. П. Богаевский, В. И. Снегирев».
