В этот-то критический момент налетает с авангардного фланга Бескровный с казаками, отбрасывает горцев пиками и отбивает уже захваченные пушки. Обратив врагов в бегство, атаман погнался за ними в лес; но бежавшие черкесы были встречены значительною партией, спешившею им на помощь, и всеми силами своими ринулась на команду Бескровного. Горсть казаков, отбиваясь пиками, подавалась назад. Отважный атаман, бывший впереди казаков, с отступлением последних остался назади. Вдруг под ним падает конь, сраженный черкесскими пулями; Бескровный окружен со всех сторон. Предпочитая славную смерть постыдному плену, неустрашимый атаман решился защищаться до последней крайности. Первый выстрел его поверг мертвым главного предводителя горцев, Маамкирея Цоко-Моко, еще двух заколол он пикою, но пика мгновенно была изрублена шашками; сам Бескровный получил три раны: в грудь, в голову, с повреждением черепа, и в правое плечо, с повреждением кости. Он продолжал, однако, обороняться саблею и ранил еще нескольких черкесов. К счастью, на выручку атамана прискакали хорунжие Могукоров и Золотаревский и несколько казаков. Могукоров и разжалованный из хорунжих Григорий Сотниченко первые врубились в толпу горцев, пробились сквозь их к Бескровному, схватили своего атамана, лишившегося чувств от потери крови, и благополучно добрались до отряда, — на флангах которого кипел ожесточенный бой. Все усилия горцев были направлены к тому, чтобы задержать колонну в лесу до ночи. Полумертвый Бескровный велел войскам тихим шагом отступать. В четыре часа пополудни колонна начала пролагать себе путь оружием сквозь густые толпы неприятеля; наседавшие одновременно на наш арьергард и фланги черкесы были отражаемы ружейным и артиллерийским огнем, и, наконец, прогнаны в лес.
Этот кровавый бой продолжался, с перерывом на несколько минут, с семи часов пополуночи до пяти часов пополудни. В нем участвовало горцев до 4000 человек. Сорок пять тел их осталось на месте; более сотни было подобрано убитых и до двух сот раненых; убито и ранено лошадей до трех сот; сожжены один большой аул и до 35 хуторов; хлеба и сена до 650 стогов и взято восемнадцать голов рогатого скота. С нашей стороны убито: казаков три; лошадей 14; ранено: генерал Бескровный; обер-офицеров два; унтер-фицеров два; казаков и солдат 29; лошадей 37.
Атаман Бескровный еще в 1829 году, с согласия генерала Емануеля, закрыл по кордонной линии меновые дворы, где, в числе прочего, менялась горцам и соль. Прекращением отпуска этого необходимого продукта Бескровный рассчитывал склонить горцев к покорности; но высшее начальство отменило принятую им меру, как стеснительную для горцев, и предписало обходиться с ними самым дружелюбным образом. Получая свободный доступ на нашу сторону, горцы имели на меновых пунктах приятелей, которые во всякое время могли указать им удобные для вторжения пункты на кордонной линии. Черкесы, разумеется, усилили свои хищнические набеги. Нередко попадались в руки казаков такие приятели, которые не далее как того же дня смиренными агнцами являлись на меновых дворах, и после ночных разбоев спокойно приходили вновь на сатовку. (меновый двор. — Примеч. ред. )
С назначением на Кавказ главнокомандующим графа Паскевича дела на Кубанской границе приняли другой оборот. Приказано было строить укрепления за Кубанью, чтобы иметь опорные пункты в неприятельской стороне. Это возложено было на наказного атамана Черноморского войска Бескровного.
В 1830 году генерал Бескровный выстроил три укрепления: первое на Кубани Алексеевское, — названное именем самого Бескровного; второе, в честь имени Паскевича, Шебско-Ивановское, а последнее — на р. Афипе, по имени Емануеля Георгие-Афинское. Из этих укреплений Шебское было признано неудобным и упразднено; остальные и позже выстроенные: Абинское, Варенгиковское и Ольгинское — существовали до упразднения Черноморской кордонной линии.
Тяжелое это время было для Черномории. Строевые части все были раскомандированы, то в походах, далеко от дома, в чужих краях; то в закубанских отрядах, так что на кордонной линии оставалось казаков очень немного. Оказалось необходимым вызвать из внутри Черномории и седовласых ветеранов и малолетков. Как теперь, так и всегда, подобного рода экстренные вызовы на границу делали немалое расстройство в домашнем быту казаков, и без того нуждавшихся в рабочих руках. И однако все черноморцы, от старого до малого, способные носить оружие, спешили, по призыву войсковых властей, на Кубань стать защитою родного края от горцев. Зато любая казачья хата являла грустную картину казачьей жизни: там плачет казачка с малыми детьми, проводившая старого свекра, бывшего единственной опорой в семействе, — муж уже давно был на службе; там престарелая мать, не дождавшись с кордона служивого сына, проводила туда же и малолетка своего, единственного помощника в домашних трудах. И каких сцен не было за кулисами семейной жизни черноморских казаков! Кроме суровой прозы, можно было встретить и поэтическую сторону быта черноморцев, выразившуюся в народной песне:
За Кубань иду!
Гей, коню мий, коню! заграй пидо-мною!
Дивчино прощай, дивчино прощай!..
За Кубань идешь, мене покидаешь,
Чого ж ти, мий милий, чого там шукаешь!
Хиба тоби, милий, чужа сторона
Гидниша, милиша своей вона?
Иду туда!
Де роблят на диво червоное пиво
З крови супостат, з крови супостат!
Хиба ж ею хочешь, мий милий, упиться;
Хиба же ти схотив за мной разлучиться.
Испий мои слезы, испий мою кровь,
Тилько не кидай за вирну любовь!..
Дивчино не плачь!
Не рви мого сердя! як пир сей минеться,
Прийду я опять, прийду я опять.
Тавжеж тоби, милий, назад не вертеться,
Там тоби, серденько, там оставаться.
Он бач пид тобою щось твий кинь поник,
У поли червоним заснешь ти на вик…
Як ворон в виконце
До тебе закряче, из-за гир прескоче
Казаченько твий, казаченько твий.
Як явив велений головоньку склоне,
Зозуля кукукне, диброва застогне,
Твий кинь пид тобою спиткнеться вздихне,
Тоби вже, мий милий, не буде мене…
Корпусный командир, граф Паскевич, желая лично ознакомиться с положением Черноморской кордонной линии и вообще с положением Кубанского края, 10 декабря прибыл в Черноморию и расположил свою штаб-квартиру в Екатеринодаре. К приезду его все действовавшие в Черномории войска, казачьи и регулярные, были собраны в один большой отряд, с которым Паскевич 12 октября двинулся в горы и прошел шапсугские владения. Разорив несколько аулов, он возвратился к Кубани. При этом движении отряда все нападения горцев едва были заметны. Масса войск, которыми начальствовал Паскевич, держала в страхе.
11 ноября корпусный командир, по жалобам некоторых лиц на Наказного атамана Черноморского войска, удалил Бескровного от должности, назначив на его место генерал-майора Заводовского.
Лукавый попутал корыстью одного из лучших генералов Черноморского войска, известного своими военными подвигами еще с Отечественной войны. Израненный в боях, имея за военные отличия, кроме прочих наград, золотую саблю, бриллиантовый перстень и офицерский крест св. Георгия, Бескровный был вместе с тем и отличный администратор. Нужно было видеть, как он, приняв в управление Черноморское войско, разоблачил издавна вкоренившиеся беспорядки, сменил виновных членов, внушил избранным на место их чувства служебного долга, чести и пользы войску и правительству. Молодой, видный собою, красноречивый генерал Бескровный был душою общества, где встречались люди, искавшие его покровительства. Бескровный готов был содействовать просителям, которые, в свою очередь, приносили атаману подарки. Эти-то искатели благосклонности атамана и, как тогда говорили, оскорбленные супруги и отцы были главными виновниками падения Бескровного.
Постройка за Кубанью укреплений, введение в них гарнизонов от Черноморского войска и беспрестанные движения наших отрядов по черкесской земле дали горцам почувствовать твердое намерение покорить их русской власти; но, подстрекаемые турками и надеясь на свои недоступные горные трущобы, не верили в возможность торжества русских войск. Были, однако, и сторонники мира и покорности, впрочем, немногочисленные. Масса народа желала войны, слыша от своих вожаков уверения в бессилии русских и посулы помощи могущественного падишаха. Приезжавшие из Турции купцы с товарами, а иногда и с военными запасами, или в видах личной пользы, или по поручению своего правительства поддерживали между черкесами дух ненависти к русским.
Осенью 1831 года, когда Кубань обмелела, скопища горцев неоднократно бросались на Кордонную линию; но крепкая стража наша отбрасывала хищников, и в схватке 27 сентября отбила значок. Волнение в горах усиливалось; слухи и вести, одни других нелепее, распространялись с необыкновенною быстротою.
