богатых людей, - писал Петр Боборыкин в 1881 году, - среднее же кулинарное искусство должно стоять ниже уже потому одному, что повара теперь дороги, а кухарки слишком первобытны. Если вы будете ставить ваше небольшое хозяйство на порядочную ногу, вы истратите здесь, конечно, гораздо больше петербургского. Да и вообще, ежедневные расходы человека, выходящего часто из дому, значительные. Чтобы сделать правильное сравнение, следовало бы двум приезжим записывать в продолжении недели свой ежедневный расход одновременно в Петербурге и Москве. Приезжий в Москве непременно истратит больше: и на отель, и на разъезды по городу, и на еду, и на исполнение поручений, и на вечерние удовольствия. Хлебосольство Москвы и постоянная еда в трактирах вовсе не повели к дешевизне. Здесь надо идти основательно завтракать или обедать. Не все хорошие трактиры имеют обеды в определенную цену. Русские трактиры, получившие известность, как, например, трактир Ловашова на Варварке, Московский, Троицкий, Патрикеевский, все это заведения, в которых вы должны составлять себе обед по карте (т. е. меню. - А.В.). Придете вы один и составите себе обед по-европейски, в пять, шесть блюд, он вам обойдется от семи до десяти рублей. Правда, можно в два, три трактира зайти утром завтракать за определенную цену холодным и горячим кушаньем, но забежать закусить на ходу, как это можно в очень многих местах Петербурга, здесь почти что некуда. Типичные трактиры, вроде Московского или Патрикеевского, не держат даже буфета. Вы приходите и должны непременно садиться за стол. Спросить себе рюмку водки и закусить - это уже целая процедура. Вам подадут графинчик и тарелочку с куском ветчины и разрезанным огурцом чуть не четверо половых. Здесь все пригнано к потребностям или обжор и ничего не делающих людей, или торгового человека, любящего приходить в трактир, не спеша, что бы он ни собирался делать, пить ли чай или закусывать».
О том, что Москва - скопище праздных людей, шатающихся из трактира в клуб и обратно, писал еще Лев Толстой в романе «Анна Каренина». Его герой, Стива Облонский - образец бездельника - предлагает Левину: «Вот что: поедем к Гурину завтракать и там поговорим. До трех я свободен». Последняя фраза особенно примечательна - завтрак Облонского мог длиться и до трех часов дня, а затем уже и обед, в другом трактире. Но ведь процесс принятия пищи это тоже в какой-то мере работа, требующая и определенных знаний, навыков, опыта и вкуса, наконец. Мало опустошить кошелек, это дело нехитрое, тут еще и ум требуется. Неудивительно, что в одни и те же трактиры москвичи ходили десятилетиями, храня им преданность, и целыми семьями, передавая эту традицию по наследству. И хозяин трактира становился если уж не родным человеком, то по крайней мере не чужим. Вот почему так повелось в Москве, что многие торговые, питейные и прочие заведения горожане нередко именовали не по названию, а по фамилии владельца, что означало некоторую свойскость. Например, «пойду к Елисееву» или «был у Филиппова». Так же было и с трактирами. Часто говорили: обедал у Печкина или у Гурина - значит, в «Московском», или ужинал у Тестова - а это уже в «Большом Патрикеевском», или пойду разговляться к Егорову, то бишь в «Русский». Уже по разговору можно было догадаться, кто говорит, москвич или приезжий.
Вот и Чехов в «Трех сестрах» устами Андрея Прозорова хвалит один из лучших московских трактиров: «Я не пью, трактиров не люблю, но с каким удовольствием я посидел бы теперь в Москве у Тестова или в Большом Московском, голубчик мой. Сидишь в Москве, в громадной зале ресторана, никого не знаешь и тебя никто не знает, и в то же время не чувствуешь себя чужим». Очень хорошо сказано, особенно интересна последняя фраза. Антон Павлович, сам просидевший немало штанов в трактирах Охотного ряда, знал толк в этом виде времяпрепровождения. И талант свой не пропил ни за чаем, ни за шампанским. И многое написал, сидя за трактирным столом.
В «Трех сестрах» упоминаются сразу два интересующих нас трактира. «Московский» - один из самых старых, его первым владельцем начиная с 1830-х годов был купец Печкин. В те давние времена собственного названия он еще не имел, на вывеске так и значилось - «трактир». А москвичи говорили меж собой: посидим у Печкина или в «Железном». Причем здесь железо? Дело в том, что на первом этаже дома, где обосновался трактир, торговали железом (попробуй-ка нынче купи в центре Москвы железо, а ведь тоже нужный товар). Фамилия Печкина встречается в мемуарах москвичей-гурманов весьма часто, но бросается в глаза, что всегда без имени и отчества, нет подробностей и в примечаниях и комментариях. Даже Владимир Гиляровский, «оберзнайка», как назвал его Чехов, не пишет полного имени купца, что уж говорить о других. Для того чтобы установить личность купца Печкина, автору этих строк пришлось немало часов провести в Российской государственной библиотеке. В фондах ее хранилища обнаружился любопытный «Московский адрес-календарь для жителей Москвы» 1842 года, составленный по официальным документам и сведениям Н. Нистремом и отпечатанный в типографии Селивановского. Этой книге почти сто восемьдесят лет, но она хорошо сохранилась. В третьем томе адреса-календаря приводятся алфавитные списки не служащих чиновников и купцов всех гильдий, среди которых на странице 225 находим: «Печкин Иван Семенович,3-й гильдии (содержатель трактира), Тверской части 4-й квартал, приход Параскевы в Охотном ряду дом Курманалеевой, 342».
Сомнений быть не может - это тот самый Печкин, ибо других в адресе просто нет (оказывается, редкая для Москвы фамилия!). Дом вдовы и действительной статской советницы Надежды Ивановны Курманалеевой он нанимал. Стоял дом в приходе храма Параскевы Пятницы, что очень почиталась всем охотнорядским населением как охранительница их торгового дела. Храм стоял на месте современной Государственной думы. Получается, что, имея в центре Москвы трактир, Иван Семенович Печкин не имел средств купить неподалеку собственный дом. Значит, трактирный бизнес не приносил таких уж огромных барышей, по крайней мере в его руках.
Близость к Театральной площади с ее Большим и Малым театрами обеспечивала трактиру Ивана Печкина и соответствующую публику, занимавшую все столики после окончания представлений. «Когда играют в Большом театре, то во время антрактов в коридорах верхних лож происходят шумные и хохотливые прогулки посетителей и посетительниц, занимающих те ложи. Часто дамы, если не сопровождаются кавалерами, встречая знакомых мужчин (приходящих из кресел нарочно потолкаться в этих коридорах), пристают к ним и просят попотчевать яблоками или виноградом. Тут
