бывают иногда маленькие объяснения в любви, вознаграждаемые изъявлением согласия, чтоб проводили из театра домой или угостили ужином у Печкина», - свидетельствовал Павел Вистенгоф.
Нередко компанию зрителям составляли и актеры. У Печкина любили отмечать премьеры. Шумный и шикарный банкет был дан 25 мая 1836 года по случаю первой постановки на московской сцене гоголевского «Ревизора». Городничего играл Михаил Щепкин, Хлестакова -Дмитрий Ленский. Последний был еще и недюжинным литератором, автором более ста драматических сочинений и либретто. Наибольшую известность принес ему водевиль «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка», сочинявшийся им в том числе и у Печкина.
Охотный ряд, конец XIX века
Ленский по-своему отблагодарил трактир и его гостеприимного хозяина, придумав ироничное посвящение:
Ей-богу, никуда я больше не гожуся: Таким лентяем стал, что сам себя стыжуся. Сутра до вечера занятие одно: У Печкина сижу и пью себе вино. Привычка вредная, без всякого сомненья, Достойная вполне хулы и осужденья, Но вы, мой добрый друг, по сердцу мне родня, Так строго осуждать не станете меня...
Как-то актеры Малого театра собрались в трактире у Печкина, чтобы отметить совсем не творческую победу своего коллеги Михаила Докучаева. Дело в том, что Докучаев побил известного карточного шулера Красинского, и ему ничего за это не сделалось.
Вот как он сам об этом рассказывал: «Это было под Курском, на Коренной ярмарке... Тогда съезжались помещики из разных губерний, из Москвы коннозаводчики бывали, ремонтеры. Ну, конечно, и шулерам добыча, игры тысячные были. А мы в то лето с Гришей (коллега Красинского, Григорий Кулебякин. - А.В.) в Курске служили - поехали прокатиться на ярмарку. Я еще совсем молодым был. Деньги у меня были, только что бенефис взял. Приехали, знакомых тьма. Закрутили. Захотелось в картишки. Оказалось, что с неделю здесь ответный банк мечет какой-то польский граф Красинский. Встретились со знакомым ремонтером, тоже поиграть к графу идет; взялся нас провести - пускают только знакомых. Большая мазанка в вишневом саду. Человек десять штатских и офицеров понтируют, кто сидит, кто стоит. Пол усыпан картами. На столе груды денег. Мечет банк франт с шелковистыми баками и усиками стрелкой. На руках кольца так и сверкают. Вправо толстяк с усами, помещичьего вида, следит за ставками, рассчитывается, а слева от банкомета боров этакий, еще толще, вроде Собакевича, в мундире. Оказалось после - исправник, тоже помогал рассчитываться. Кулебякин сел за стол и закурил сигару; он не любил карт. Я сразу зарвался, ставлю крупно, а карта за картой все подряд биты. “Пойдем, шулера”, - шепчет мне Гриша. Я от него отмахиваюсь и ставлю. Разгорячился. Опять все карты - крупная была ставка - биты. Подается новая колода карт. Вдруг вскакивает Гриша, схватывает через стол одной рукой банкомета, а другой руку его помощника и поднимает кверху: у каждого по колоде карт в руке, не успели перемениться: “Шулера, колоды меняют!” На момент все замерло, а он схватил одной рукой за горло толстяка и кулачищем начал его тыкать в морду и лупить по чем попало... Граф заорал: “Цо?.. Цо?.. Разбой здесь”, - и ловит за руку Гришу. Тогда ужя его по морде. С ног долой. Кругом гвалт, стол опрокинулся, а Гриша прижал своего толстяка к стене, потянулся через стол и лупит по морде кулаком. Исправник бросился на меня. Я исправника в морду. Стол вверх ногами. Исправник прыгнул к окну и вылезает. Свалка...
Графа бьют... Кто деньги с полу собирает... Исправник лезет в окно - высунул голову и плечи и застрял, лезет обратно, а я его за ноги и давай вперед пихать. Так забил, что ни взад, ни вперед... голова на улице, ноги здесь, а пузо застряло. Потом пришлось стену рубить, чтобы его достать. Когда я приехал зимой в Москву, все уже знали. Весь Малый театр говорил об этом. У Печкина в трактире меня актеры чествовали. Сам Михаил Семенович Щепкин просил рассказать, как все это было. А узнали потому, что на ярмарке были москвичи - коннозаводчики и спортсмены и рассказали раньше всю историю. Оказалось, что граф Красинский вовсе не граф был, а шулер».
Было за что чествовать Докучаева в трактире Печкина! История эта получила такую известность, что имя героя стало нарицательным. Драматург А.В. Сухово-Кобылин даже упомянул ее в «Свадьбе Кречинского» устами Расплюева: «Вот как скажу: от вчерашней трепки, полагаю, не жить; от докучаевской истории нежить!»
Кроме театралов и актеров, хаживали к Печкину и чиновники судебного ведомства, и стряпчие (адвокаты), обделывавшие свои делишки непосредственно за обедом. Дело в том, что неподалеку от трактира стояло здание присутственных мест, на задворках которого помещалась печально знаменитая тюрьма Яма - подвал, куда засаживали московских должников и банкротов, в основном мещан, цеховиков и прочую несолидную мелкоту. Уже само название наводило оторопь, в Яме, как в могиле, было холодно и уныло. Водевилист Ленский не удержался и написал:
Близко Печкина трактира; У присутственных ворот, Есть дешевая квартира, И туда свободный ход...
Эти стихи исполнялись на мелодию из популярнейшей тогда оперы «Аскольдова могила» композитора Верстовского. Не кривя душой, скажем, что и в те времена даже в тюрьме можно было жить по-человечески, главное - были бы деньги. Для состоятельных должников (парадокс!) отводили особую камеру - так называемые купеческие палаты. Туда доставляли обеды и ужины от Печкина, присылали музыкантов, а на ночь даже могли отпустить домой. Такое вот исправительное учреждение.
Заходил в трактир и мелкий служащий московского суда Александр Островский, еще не помышлявший о карьере великого русского драматурга, а пока лишь присматривавшийся к обстановке. Очень интересовала его трактирная жизнь, которая впоследствии найдет свое отражение в ряде пьес. Например, в «Доходном месте», где как раз речь идет о том, как делаются дела с нужными
