он. – Что касается Финляндии, я вообще не вижу тут проблемы, т. к. мы в принципе не рассматриваем Финляндию как нашу сферу интересов, нам просто не нужна там новая война. Что касается Константинополя и Проливов… здесь тоже при наличии некоторой доброй воли можно легко найти решение вопроса… Решение будет тем вероятней, чем лучше поймут в Москве, что мы ни в коем случае не намерены идти на невыгодные нам уступки» [146, p. 993]. Нет причин сомневаться, что это было его настоящим мнением. Ознакомившись с посланием, Муссолини, в том, что касается отношений с Россией, «выразил полное согласие с оценкой ситуации, данной фюрером» и добавил, что завершение проходивших в то время советско-итальянских переговоров «создаст новый элемент безопасности в этом отношении» [146, p. 997].
Может возникнуть недоуменный вопрос: как однозначно позитивная оценка Гитлером состояния советско-германских отношений сочеталась с утверждением им двумя неделями ранее плана «Барбаросса»? В том то и дело, что это были «не сообщающиеся сосуды», вопросы двух разных уровней – текущей политики и стратегии, и в отличие от Сталина Гитлер не сваливал их в одну кучу. Не потому Гитлер напал на СССР, что «обиделся на Молотова», а потому что того требовала стратегическая ситуация. А она характеризовалась следующими обстоятельствами:
1. У Рейха огромная отмобилизованная сухопутная армия, у которой на Западе на тот момент не осталось достойного противника. А ходить по водам, чтобы вторгнуться на Британские острова, даже Вермахт был неспособен.
2. Бездействуя, эта армия обязательно начнет разлагаться и терять боеготовность, при этом паразитируя на стране и проедая ее ограниченные ресурсы.
3. Между тем, западный противник собирает силы и мобилизуется в военном, экономическом и политическом отношениях. (Из «политического завещания» Гитлера) «… Почему именно 1941 год? Потому что, учитывая неуклонно нарастающую мощь наших западных врагов, если нам суждено было действовать вообще, мы должны были сделать это с минимальной отсрочкой. И обратите внимание, Сталин не сидел, сложа руки. […] Время опять было против нас на двух фронтах».
4. Гитлер мечтал сократить сухопутную армию, чтобы бросить все силы на создание военно-морского флота, способного нанести смертельный удар по главному врагу – Британской империи, а затем не дать «уплыть» в чужие руки ее заморским владениям.
5. Сделать это он не мог до тех пор, пока на его восточной границе стояла другая огромная сухопутная армия – советская.
6. Строительство флота требовало колоссальных ресурсов, которых у самой Германии не было, но которые ждали завоевателя на востоке.
Вопрос: какие шаги следовало предпринять Гитлеру в этой ситуации?
Ответ: напасть на СССР, разгромить его армию и овладеть ресурсами. Как говорится, ничего личного!
Вот такая простенькая задачка из области стратегической арифметики, никак не тянущая на бином Ньютона. Перипетии текущей политики – и со знаком плюс, и со знаком минус – не имели к ней ни малейшего отношения, а потому выносились за скобки и не влияли на конечный результат. Напомним, что впервые Гитлер поделился со своим генералитетом планами нападения на Советский Союз на следующий день после подписания перемирия с Францией, когда еще ни одной черной кошки не пробежало между Москвой и Берлином. [184]Отсюда становится понятно, сколь по-детски наивной и бессмысленной была вся эта политика заискивания перед Германией, возведенная Сталиным в ранг внешнеполитической стратегии СССР после Дюнкерка.
Однако внезапно в советско – германские отношения вмешался Токио, предложив ввести в стратегическое уравнение новый элемент.
К осени 1940 г. Москва и Берлин, собрав урожай скороспелых тактических выгод, которыми их одарил созданный годом ранее геополитически противоестественный альянс, обнаружили, что он же завел их в глубокий стратегический тупик.
Что касается Берлина, то, не сумев летом 1940 г. одним ударом покончить с Британской империей ни в военном, ни в политическом отношениях, он оказался в ситуации цугцванга, из которой не существовало хорошего выхода. Теоретически им могла бы стать успешная операция по десантированию сил Вермахта на Британские острова. Однако эта операция оказалась Германии не по зубам ввиду логистической сложности, но, главным образом, вследствие мощи военно-морских и военно-воздушных сил Великобритании. [185] Более того, даже ее успех не обязательно привел бы к решающему поражению Империи, так как в этом случае правительство Черчилля было готово перенести деятельность на территорию одного из своих доминионов, например, Канады, и оттуда продолжать борьбу.
С другой стороны, проигранная в проливе битва перечеркнула бы все предыдущие военно-политические достижения нацистской Германии, главным из которых стал миф о ее непобедимости, сплотивший нацию вокруг правящего режима и превратившийся в мощнейший инструмент имперской внешней политики. Рисковать этим Гитлер просто не мог. Йодль и Кейтель предупреждали фюрера еще в августе 1940 г., что «операция по высадке (на Британские острова. – Ред.) ни при каких обстоятельствах не должна потерпеть неудачу. Политические последствия такой неудачи в значительной степени превзойдут военные». В составленной в мае 1946 г. аналитической записке об истории операции «Морской лев» фельдмаршал Паулюс также отмечал: «Потеря престижа в случае провала десантной операции имела бы столь значительные последствия, что Гитлер опасался, что ему больше уже не удастся собрать необходимое число сторонников нападения на Советский Союз» [цит. по: 9, c. 380].
Еще одним вариантом продолжения войны против Британии было перенесение боевых действий в район Средиземноморья, включая острова, а также побережье Северной Африки, Передней Азии и Южной Европы. В ходе этой периферийной войны Германия могла, в случае успеха, решить ряд важных для нее вопросов, в частности получить доступ к ближневосточной нефти, а также серьезно «насолить» Великобритании, затруднив ее коммуникацию через Суэцкий канал с Британской Индией и тихоокеанскими владениями.
В стратегическом плане, т. е. с точки зрения исхода «большой схватки» между Германией и Британской империей, такая война, однако, оказывалась заведомо проигранной. Даже если бы Германия одержала верх во всех отдельных ее сражениях, Англия выигрывала время на восстановление боеспособности своих сухопутных войск, а США – на принятие решения о вмешательстве в европейскую войну на стороне британского союзника. Летом 1940 г. Гитлер исходил из расчета, что через пару лет Лондону удастся вооружить порядка 40–50 первоклассных дивизий, после чего островная метрополия станет даже теоретически недосягаемой для германского вторжения [7, с. 115]. Не выдержало бы затяжной войны германское народное хозяйство: превосходство объединенного англо-американского экономического потенциала над германским было огромным.
Двинувшись в августе 1939 г. рапалльским курсом, Германия оказалась в военно-политическом тупике, и за фанерным фасадом Триумфальной арки ее стратегическая ситуация становилась все более безнадежной. Как выразился Кейтель, «я не верю и никогда не верил в то, что Англия когда – либо выпустила бы нас из той
