«если ругают человека – значит, назначение хорошее, в смысле интересов порядка и народного блага; если хвалят – значит, плохое, в смысле тех же интересов, и выгодное в интересах противников правительства»[1213].
Однако эта логика не убедила председателя Совета министров В.Н. Коковцова. Вернувшись из заграничной поездки, он не согласился с предложенной МВД процедурой обретения Москвой нового главы, считая отказ от выборов выходящим за рамки правового поля, а потому категорически неприемлемым. Свое мнение В.Н. Коковцов изложил императору, подчеркивая, что выступает против предлагаемой меры, а не личности кандидата. В итоге ему удалось убедить Николая II отказаться от этой затеи[1214]. К тому же Б.В. Штюрмер, поняв, какой оборот принимает дело вокруг него, отказался от назначения, чтобы не быть причиною осложнений между императором и председателем правительства, с одной стороны, и между властью и Московской городской думой – с другой. Эпопея закончилась избранием на пост городского главы представителя купечества – члена кадетской партии М.В. Челнокова, который, как выяснилось, настойчиво хлопотал о своем утверждении у Министра внутренних дел[1215].
Одним из наиболее значимых дел третьей думы – на чем стоит особо остановиться – стало рассмотрение законопроекта о старообрядческих общинах; соответствующее положение о них действовало с осени 1906 года и было введено прямым указом императора (по 87-й статье). Принимаемый закон позволял претворить в жизнь знаменитый Манифест о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, провозгласивший новый религиозный курс. Без преувеличения можно сказать, что этого думского решения с большой заинтересованностью ожидало все общество; самые разные его слои связывали с ним свои надежды. И особенно актуальным оно было для московского купечества – выходцев из раскола, которые видели в законодательном утверждении религиозного равноправия воплощение чаяний поколений староверов. Думские обсуждения данного вопроса по своему накалу были соизмеримы с дискуссиями по аграрной проблематике. Однако в литературе они представлены крайне слабо, что никак не соответствует их значимости[1216]. Кроме того, именно эта тема привела к переформатированию всего думского расклада: тогда правооктябристское большинство впервые продемонстрировало серьезные разногласия при рассмотрении вопроса подобного уровня[1217].
Накал страстей ощущался уже при учреждении комиссии по законопроекту о старообрядческих общинах, внесенному в палату правительством. Ряд депутатов, в том числе епископ Митрофан, В.М. Пуришкевич и др. , предлагали просто передать законопроект в общую вероисповедную комиссию Думы и не образовывать для этого специальную структуру. Предложение вызвало волну возмущения; например, крестьянин-старовер Д.П. Гулькин категорически возражал против того, чтобы такое судьбоносное для русского народа дело решалось вместе с магометанскими и еврейскими вопросами. «Старообрядцы просят, чтобы это было отдельно, ибо они тоже православные, искренне любящие своего Государя и Отечество», – взывал он[1218]. Эти просьбы получили поддержку общего собрания: старообрядческая комиссия Государственной думы была учреждена по настоянию адвоката Ф.Н. Плевако, который многие годы занимался юридической защитой раскольников. В состав комиссии вошли пятнадцать человек; председателем был избран В.А. Караулов, его товарищем – А.И. Звегинцев. Тем не менее, из правительства законопроект о старообрядческих общинах поступил не в эту комиссию, а в комиссию думы по делам православной церкви. И только усилиями Караулова, Гучкова и др. его передали по назначению[1219]. Полноценное обсуждение правительственного законопроекта стартовало в феврале 1909 года, с третьего заседания комиссии. Уже здесь прозвучало намерение предоставить старообрядцам право свободно проповедовать свое вероучение, что прямо противоречило взглядам Министерства внутренних дел. Член комиссии священник Н.С. Балаев распространил особое мнение, протестуя против подобных намерений[1220]. Они обеспокоили и МВД: начиная с четвертого заседания комиссии в ее работе постоянно участвовали товарищ министра С.Е. Крыжановский и руководитель департамента общих дел А.Д. Арбузов[1221]. Они старались направить развернувшиеся дискуссии в приемлемое для них русло. Но развитие событий свидетельствовало о все большем отходе от правительственного законопроекта. Помимо права свободного проповедования комиссия большинством голосов высказалась за уведомительный, а не разрешительный порядок регистрации общин, а также за признание старообрядческих иерархов священнослужителями. Эти инициативы были окутаны слухами, будто московское купечество не поскупилось и выделило большие денежные средства ряду депутатов, сполна их отработавших[1222]. При этом пояснялось: те, кто финансово продвигают данный законопроект, принадлежат староверию только по названию, а на самом деле нападают на господствующую церковь для свержения ненавистного им государственного строя[1223].
В итоге рекомендации комиссии поступили на общее собрание Государственной думы, и там развернулись жаркие споры о будущем законопроекта. 12 мая 1909 года наработки комиссии представил ее глава В. А. Караулов. Он обстоятельно привел доводы в пользу открытого и беспрепятственного исповедания староверия, подчеркнул обязанность самих общин, а не полиции вести все акты гражданского состояния, подтвердил необходимость явочного характера их регистрации и т.д.[1224] Аргументация докладчика встретила яростный отпор представителей чиновничества, иерархов господствующей церкви и лидеров правых организаций. С.Е. Крыжановский от имени МВД с государственных позиций оценил изыскания комиссии как неприемлемые[1225]. Ему вторил священник Андрей Юрашкевич, предупреждавший, что старообрядцы отрицают православную церковь, не считая ее христианской, и призывал не идеализировать раскол[1226]. Правый депутат Е.Я. Ганжулевич рассуждал о связи православной церкви и монарха, чью нерасторжимую симфонию никто не сможет разрушить[1227]. Этим благоразумным охранителям отечества ответил один из старообрядцев-депутатов:
«Вы поддерживаете не русский народ, а поддерживаете господ Айвазовых, Сковорцовых, Восторговых и прочих ваших миссионеров, которые благодаря своей службе и положению идут против русского народа»[1228].
В защиту старообрядческого закона об общинах в редакции комиссии решительно выступили представители оппозиции. Впечатляющую критическую речь в адрес РПЦ произнес П.Н. Милюков; он предложил оппонентам проявить энергию прежде всего в реформировании церкви, а не в ограждении ее от других течений:
«Если же вы дорожите будущим России – откройте настежь это затхлое помещение, впустите туда свежий воздух, дайте ему проветриться, и тогда церковь сама увидит, что она может»[1229].
Но, пожалуй, наиболее яркое выступление в защиту староверия принадлежало известному выходцу из раскола А.И. Гучкову. Как он подчеркнул, Государственная дума выслушала не доклад комиссии, а требования, даже мольбу всех русских старообрядцев:
«Господа, не просто закон о старообрядческих общинах мы обсуждаем, не старообрядчество мы судим: мы судим самих себя; и тот приговор, который вы вынесете себе, голосуя по этому законопроекту, тот приговор подпишет вам и история»[1230].
После чего лидер октябристов призвал всех проголосовать за редакцию законопроекта, предложенную не правительством, а комиссией, поскольку лишь она способна навсегда устранить вмешательство администрации и полицейской власти в жизнь староверческих общин[1231].
Острые выступления по старообрядческому вопросу оказали существенное влияние на расстановку думских сил. Уже докладчик комиссии В.А. Караулов обратил внимание на то, что друзья староверов из правых начинают за здравие, а «заканчивают за упокой», т.е. от восхваления их духовно-гражданских добродетелей переходят к невозможности дать им долгожданную свободу, за которую ратовала комиссия[1232]. Аналогичное удивление, только с точностью до наоборот, выказал и видный правый В.Н. Крупенский: он был весьма поражен защитой старообрядчества оппозицией. Ему мерещились попытки оторвать 15 миллионов верноподданных русских от правого лагеря, но – предупреждал оратор – «мы не отдадим их, мы им откроем глаза»[1233].
