Оскар Ратти - Самураи

Греческие и римские легионы были хорошо знакомы с парализующим эффектом внезапного крика, долетевшего из глубин обычно безмолвного леса, на который они отвечали ответными яростными криками или шумной какофонией музыкальных инструментов. В этой связи выдвинутая Гилби теория о происхождении слова «паника» кажется особенной интересной: как говорят, холмы Греции дрожали при звуках крика Пана, когда бог плодородия неутомимо выражал свое жизнелюбие, радуясь новому урожаю, или даже жестокость, совершая акт насильственного осеменения. Эпическая литература Северной Африки и Ближнего Востока, от финикийской до ассирийской, от персидской до еврейской, также наполнена пронзительными боевыми кличами — порой воинов, наполовину обезумевших от своей вокальной концентрации.

Гипнотический эффект такого тотального крика не прошел мимо внимания рыцарей, бившихся на турнирах в течение всего европейского Средневековья. Мусульманские и монгольские орды тоже хорошо знали и уважали его силу. На самом деле, когда европейские рыцари сталкивались с такими воинами, им приходилось прибегать к особому типу психической концентрации, граничащей с фанатизмом, чтобы снизить парализующее воздействие этой звуковой атаки, направленной на барабанные перепонки и бьющей по мозгу с его чувствительными и тонкими рецепторами. Отсюда появилась необходимость в громких звуках цимбал, барабанов и рогов в классические времена; барабанов, труб и пронзительном, леденящем душу завывании волынок в Средние века и позднее и, наконец, грохоте канонады современных войн, чтобы уменьшить, если не полностью устранить крик одного человека на Западе.

На Востоке, от Индии до Китая, Тибета, Кореи и Японии, тактическая ценность крика в определении исхода боя никогда не оставалась недооцененной. По всей видимости, в Тибете, и особенно в Японии, эта техника была доведена до уровня искусства, то есть до такой точки, когда крик мог использоваться как единственное оружие, даже в индивидуальном поединке, а также как решающий фактор во влиянии на успешный исход боевого столкновения, что отличало его от пугающего, но крайне расплывчатого и неразборчивого крика толпы.

На самом деле, крик, который японский воин старался у себя выработать, представлял собой нечто большее, чем простое упражнение, состоящее из контролируемого вдоха и концентрированного выдоха. Это был (на что указывает само название искусства) результат слияния различных факторов, составляющих целостную личность воина (физическую и психическую) — вся присутствующая в нем энергия сливалась воедино и выходила через высоту, тональность и вибрацию его голоса. Более того, на самых высоких уровнях результат даже не зависел напрямую от громкости — качество звука, вырабатываемого фокусировкой всей личности на единственной цели, являлось основной отличительной чертой киай. Требовались многие годы тренировок для того, чтобы произвести точную вокальную композицию, которая, как говорят, могла убить атакующего или остановить его атаку либо даже использоваться в целях исцеления. Харрисон приводит ряд эпизодов, где он описывает применение киай мастером Кунасиге (учитель дзюдзюцу в Синдэн Иссин Рю), который однажды оживил человека, лежавшего бездыханным после падения с большой высоты, использовав при этом характерный концентрированный крик. Но что касается применения криков киай в реальном бою (отличных от тех воплей и стонов, которые можно услышать на соревнованиях по современному дзюдо и карате, в принципе общих для всех существующих в мире видов борьбы) и существуют ли сейчас школы, где это искусство систематически и эффективно изучают и практикуют, то имеющиеся в нашем распоряжении данные, к сожалению, не дают однозначного ответа на этот вопрос.

По мнению большинства ученых, изощренные виды оружия и сложные технические приемы (внешние факторы будзюцу, рассмотренные в части 2), несмотря на всю их внушительность, можно сравнить с видимой частью айсберга, которая привлекает взгляд и часто поражает воображение, но тем не менее представляет собой лишь видимую часть огромной силы, скрытой в глубинах ледяной воды. Хотя владение определенным оружием и базовые тренировки в его использовании порой удовлетворяют отдельных практиков будзюцу (будзин), имеющих ограниченные амбиции и воображение, среди них есть и другие, которые различают за этими внешними факторами боевых искусств значительно более сложные факторы иного рода. Возможно, они менее заметны для невооруженного глаза, но степень практической эффективности оружия и связанных с ним приемов в конечном итоге зависит именно от них. Пренебрежение к этим внутренним факторам может оказаться гибельным, в чем убедился не один самодовольный будзин, который обучался лишь технике обращения с копьем, мечом или любым другим оружием, включая собственное тело. На самом деле, вековой опыт древних боевых искусств не раз ставил перед наставниками будзюцу и их учениками серию настоятельных вопросов, самыми важными из которых были следующие. Когда нужно атаковать противника? Как он (а также я сам) может быть взят под контроль? Какой тип энергии следует использовать и как ее потратить с максимальной выгодой? Наконец, какой мотивацией должен руководствоваться будзин? Подобные размышления выводят на поверхность факторы внутренней природы, которые активируют технические приемы будзюцу изнутри, обеспечивая их эффективным источником энергии, а также предоставляют будзину контролируемую решимость, спокойствие и чистоту намерений, поддерживающие его в бою. Мастера будзюцу сталкивались с этими проблемами (и многими другими), исследовали их диапазон и глубину, а затем пытались найти удовлетворительные ответы для себя и своих учеников. В конечном итоге они обеспечили будзюцу собственной теорией, основные черты которой будут рассмотрены в последующих разделах.

Какую пользу сможет принести острый, хорошо сбалансированный катана или тонкий и технически сложный метод его применения в бою, если будзин — и, в частности буси, который должен быть готов встретить свою смерть в любой момент, — не выработал в себе устойчивую внутреннюю платформу психического контроля, с которой он мог бы действовать и реагировать в соответствии с конкретной боевой ситуацией? Почти все учителя боевых искусств в Японии видели прямую взаимосвязь между состоянием психической стабильности, которое позволяет эксперту будзюцу быстро и хладнокровно овладевать любой ситуацией, одновременно принимая решения о дальнейшем курсе действий, и способностью четко и эффективно исполнять эти решения. На самом деле, все выдающиеся наставники говорили о том, что ни один боевой метод, независимо от его внешних достоинств, не может иметь реальной ценности, если он не помогает выработать в человеке характер, который позволяет ему полностью овладеть своим оружием и стать истинным мастером в его использовании. Эти учителя постоянно искали способы ввести своих учеников в определенное психическое состояние, всегда спокойное и сбалансированное, гарантирующее ту возвышенную чистоту восприятия, которую они считали единственной возможной основой для принятия правильных решений. Эти «пути» или дисциплины, тренирующие ум, всегда являлись объектами активного поиска, поскольку они могли дать контроль над собственным сознанием, который считался необходимым условием для обретения контроля над противником и всей боевой ситуацией. По этой причине многие мастера псе чаще обращались к древним теориям духовного просветления, которые, в их религиозной или философской интерпретации, помогали человеку лучше понимать окружающую его реальность, благодаря чему он мог более эффективно справляться со сложными ситуациями.

Со временем многие дисциплины и упражнения, разработанные последователями этих теорий, были адаптированы к конкретным требованиям будзюцу. В конечном итоге две такие концепции стали краеугольными камнями тренировок на высшем уровне в каждой школе боевых искусств: концепция «Центра» (хара) и концепция «Внутренней энергии» (ки), обе из которых присутствуют, в той или иной форме, во всех восточных философских системах, от метафизики Индии и Тибета до космогонии Китая, Кореи и Японии.

Эти две концепции (обычно абстрагированные от различных религиозных или философских течений, с которыми они были связаны на протяжении всей своей долгой истории) сформировали ядро теории «Централизации» (хара-гэй), а мастера будзюцу тонко адаптировали ее для развития и стабилизации той непоколебимой отваги, которая считалась отличительным признаком буси (а в действительности являлась характерной чертой любого эксперта по будзюцу, независимо от его классовой принадлежности). Удалось ли им это? Если судить только с военной точки зрения, то, несомненно, да.