Могуче ударил колокол храма Баграта. Одновременно, впервые не соблюдая старшинства, затрубили шесть труб.
Главы грузинских царств и княжеств скрепили подписью и печатью военный союз. Последним приложил к свитку кольцо Моурави, сковав шесть звеньев объединенной Грузии.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Два одинаковых послания к шаху Аббасу были зашиты: одно в чоху Махара, другое в архалук пчеловода. Все шло гладко, как задумал Шадиман, но вдруг по пути в Исфакан на гонцов свалились с деревьев, с криками "Зармюран! Зармюран!" "курды", то есть переодетые "барсы". А другие "барсы", с выкриками "Дарбазан! Дарбазан!", ринулись с камнями на мнимых курдов.
Махара, чувствуя нож "курда" у своего горла, отчаянно завопил: грузины, помогите!
Ростом затеял ссору с звероподобными "курдами". В лесу совсем стемнело, поэтому Махара не видел, как переодетые и непереодетые саакадзевцы со звоном скрещивали шашки, едва касаясь ими друг друга. Но он с ужасом слышал стоны, вопли, проклятия и топот убегающих.
Развели костер, Махара, корчась от едкого дыма, умолял сорвать с него веревки и вернуть хотя бы чоху. Внимательно прочел Ростом послание Шадимана шаху, извлеченное из чохи простофили Махара, и, приставив кулак к его лицу, загремел: "Теперь я узнал, какой ты царский мсахури, собачий сын! Свою землю отправился персу продавать?!" И сильным ударом расплющил нос княжескому гонцу...
Ростом и не подозревал, как радовался Махара, заключенный вскоре в башню для малоопасных преступников: "Бог счастье послал, каменный колодец смертью не угрожает, лучше здесь отсидеться. В Марабду спешить или под нож все равно!"
Моурави охоту Ростома оценил высоко. Удалось проникнуть в мысли Шадимана и обнаружить злоумышленников.
Уже за одну такую услугу Шадиман заслужил освобождение из тбилисской крепости. Моурави еще раз перечитал послание к шаху.
Шадиман уверял шаха, что многие князья опять склонили свои знамена к его золотым стопам.
"Змеиный" князь клялся "иранскому льву", что "Зураб Эристави полон расскаяния, и, как только "властелин вселенной" переступит порог Картли, Эристави Арагвский, согретый персидским солнцем, ринется на Саакадзе, осмелившегося изменить шах-ин-шаху, и угрозами принудит к тому же многих князей, оставшихся верными всесильному и милостивому покорителю царств...
Дальше Шадиман, славя шаха Аббаса, витиевато повествовал о своем преклонении перед персидской мудростью: "Каждое дело скрепляй закладом". И вот он, Шадиман, жертвует во имя гибели Саакадзе юной дочерью Магданой, которая сумеет приблизить Арагви к дружественным рубежам Ирана.
Негодующие "барсы" наперебой предлагали утонченные кары, Даутбек ради спокойствия Русудан пытался убедить Саакадзе в лживости "змеиного" князя: подобная низость не свойственна гордому Зурабу. Но Саакадзе, скрывая горечь, решительно возражал: раз поехал к заклятому врагу азнауров - уже изменил. Придется установить за ним слежку и по возможности не допускать к тайным делам царства.
После бурного разговора "барсы" одобрили решение Саакадзе: скрыть все не только от Русудан, но еще больше от Зураба. Пусть тешится мыслью, что Моурави, а значит и "Дружина барсов", в полном неведении, пусть продолжает плести паутину, запутается в ней сам вместе с Шадиманом.
А Магдане надо помочь избавиться от нежеланного жениха. Когда наступит час, "барсы" вспомнят слова Вардана: "Нет несчастнее и пугливее княжны Бараташвили, как нет краше ее и благороднее".
- Не верю! - выкрикнул Даутбек. - Разве может у змеи родиться голубь?!
- Может! И даже у голубя - змея, иначе чем объяснить рождение Зураба у доблестного Нугзара?..
Похвалив Ростома за пример, Саакадзе обсудил с друзьями дальнейшие действия. Он посоветовал Димитрию усилить надзор за Арша, а весной станет известно, где начинается подземная дорога к замку Марабды. Посеянные пчеловодом зерна тыквы дадут если не плоды, то цветы непременно...
Тбилиси ликовал. Эти шестьдесят дней были зенитом славы Моурави. Не только города - все поселения, местечки и деревни приказал оповестить Саакадзе о военно-торговом союзе грузинских царств и княжеств.
Немало способствовали веселью две свадьбы дочерей Саакадзе, которые он праздновал вместе.
Княгиня Нато недовольна: рассеивается внимание; но Моурави торопился свадьбы должны послужить поводом для съезда светлейших и царя Имерети, а это необходимо для закрепления достигнутого им во время поездки соглашения.
Раньше других прискакали "барсы" с семьями, потом, скопом, ностевцы. Наконец приехал и Папуна. Он вздыхал: хотя и тяжело было бросить Тэкле на своеволие сумасшедшей судьбы, но, вернувшись из Картли, Датико передал просьбу Русудан поторопиться, ибо Георгий без Папуна не поведет дочерей под венец, и вот он, Папуна, переодетый шейхом, день и ночь гнал быстроходного верблюда.
Папуна подробно рассказал о происходящем в Гулаби: Али-Баиндур чуть не пустился в пляс, когда азнаур Датико привез от царицы Мариам письмо к царственному пленнику. Золотыми чернилами было старательно выведено, что Тэкле укрылась в монастыре святой Нины, но, увы, молодая царица Картли от горя потеряла память. Пусть светлый Луарсаб утешится, - Тэкле никогда не приносила ему счастья, лучше покориться милостивому из милостивых шах-ин-шаху, и тогда будет у него не одна, а сотни прекрасных жен.
От свирепого хана скрыл Датико, что сведения о Тэкле он сам доставил обрадованной ведьме. А письмо сыну она написала под диктовку настоятеля Кватахеви.
Али-Баиндур тут же собственноручно переписал послание царицы и немедля отправил в Исфахан шаху, с злорадной припиской: "Пусть Булат-бек у себя под усами ищет безумную жену безумного царя, а ему, хану, аллах послал хорошее чутье, и он знает не только что делается в пределах его глаз, но даже в стенах гаремов некоторых надменных ханов..."
Папуна говорил, что в тесном домике Тэкле все облегченно вздохнули, ибо не прошли и две луны, как Булат-бек убрал из Гулаби своих лазутчиков, а тех, кто рискнул остаться, Керим, под одобрительный смех Баиндура, лично выгнал за черту крепости.
И Папуна невесело закончил: пробраться в Ферейдан, посмотреть, как страдают угнетенные шахом кахетинцы, он не успел, ибо в доме несчастной Тэкле свой Ферейдан... Но после свадебного пира он все же проберется к кахетинцам...
Нетерпеливость Теймураза вынуждала торопиться, но нельзя было ничем задевать самолюбие фамилии Мухран-батони. Саакадзе решился наконец на откровенную беседу с Кайхосро. То сочувствуя, то уговаривая, Моурави осторожно добился бесповоротного отречения молодого правителя.
- Мой Кайхосро, если тебя не тронут слезы народа - значит, ты прав: церковь и князья ждут твоего ухода от сложных дел царства. Ты не оправдал их надежд, ибо был со мною, а не с ними... Конечно, благородный Мухран-батони прав, - можно заставить оружием покориться правителю. Пожелай - и я заставлю.
- Честолюбие деда не имеет границ. Нельзя подвергать Картли междоусобию. И потом, я уже определил.
Выслушав Кайхосро, Моурави осмотрительно поинтересовался: известно ли правителю намерение католикоса и мдиванбегов просить царя Теймураза возглавить объединенное царство? Оказалось - известно: как только Моурави присоединил Кахети, азнаур Дато, по благородству своему, шепнул ему, Кайхосро, о келейном совещании католикоса с некоторыми князьями... Понятно, заговорщики не пригласили Моурави, ибо всем известна дружба Великого Моурави с домом Мухран-батони... И тогда же он, Кайхосро, дал клятву своему ангелу покинуть чужое место... хотя, по правде говоря, не лежит у него сердце к Теймуразу: хитер и себялюбив.
Пробовал Саакадзе доказать, что вины царя тут нет: беспрестанная борьба с могущественным шахом Аббасом - причина тяжелого положения царя Теймураза. Но Кайхосро внезапно перевел беседу на предстоящие празднества. Он просил Моурави оказать ему как правителю последнюю услугу и обе свадьбы устроить в Метехи. Надо хоть чем-нибудь угодить деду, - первый внук женится, пусть останется в фамильном гуджари почетная запись.
Саакадзе согласился, и снова Метехи наполнился бряцанием древних мечей. Развевались знамена. Спорили конюхи. Торопливо втаскивали свадебные дары нукери. И надменно поднимались по мраморной лестнице светлейшие владетели, царевичи и цари, прибывшие на венчание дочерей Моурави.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Старший марабдинский кузнец еще раз ударил молотом по расплющенному топору. Проворная прядильщица быстро плела из серебряных нитей длинную бороду.
Угрюмый дровосек смолой скреплял светящиеся гнилушки на высоком колпаке. Одноглазый зверолов приделывал к волчьей шкуре голову кабана.
Из ворот замка то и дело выскальзывали вооруженные марабдинцы, кутаясь в плащи и ведя на поводу коней в зеленых попонах, сливающихся с кустарниками.
Из узкого окна Охотничьего зала Шадиман всматривался в темнеющую даль, не прерывая своих мыслей. Его мало волновало решение тбилисского Совета отправить посольство в Русию. Не хуже Саакадзе он понимал тщетность хлопот духовенства о царе Луарсабе и о помощи Картли против Ирана. Другое дело Турция: ей все выгодно, что во вред Ирану...
