Из этого собрания были извлечены законоположения, не утратившие своей силы и имевшие еще применение в действовавшей практике. Эти законоположения были расположены в системе и составили, в пятнадцати томах, Свод законов Российской империи, действующий и по сие время. Громадная работа была исполнена Сперанским чрезвычайно быстро (1833) и с большим успехом; она составляет одну из самых прочных заслуг его перед государством.
В сфере финансовой при императоре Николае I было достигнуто упорядочение нашей денежной системы через девальвацию (узаконение пониженного курса рубля), произведенную министром финансов графом Канкриным. Со времени императрицы Екатерины II Россия наводнялась бумажными деньгами, ассигнациями, выпускать которые не стеснялись отчасти под давлением финансовой нужды, отчасти под влиянием ошибочных финансовых теорий. Ко времени Отечественной войны курс бумажного рубля упал до двадцати трех копеек и ниже, то есть за один серебряный рубль предлагали более четырех рублей ассигнациями. Мы видели, что благодаря Сперанскому установился с 1810 года правильный взгляд на значение бумажных денег как государственного долга и принимались меры к ограничению количества ассигнаций, обращавшихся в стране. Но все-таки их было более полумиллиарда, и курс на них поднимался слабо и подвергался непрерывному колебанию. Истинным злом для народного рынка был так называемый простонародный лаж, произвольная оценка денежных знаков при торговых сделках. Крестьянин, продавая на рынке, например, сено, получал за него ассигнациями по три рубля тридцать пять копеек за серебряный рубль; а покупая себе тут же на рынке, например, сукно, платил за него в лавке ассигнациями по три рубля шестьдесят копеек за серебряный рубль; иначе говоря, получив ассигнационный рубль за тридцать копеек, он должен был отдать его за двадцать восемь копеек. Казна же держала на ассигнации свой курс и при приеме от того же крестьянина казенных платежей считала ассигнационный рубль в двадцать девять примерно копеек. Таким образом, в один и тот же день, в одном и том же месте приходилось считаться с трояким курсом бумажных денег. Рядом мероприятий Канкрину удалось сладить со злом. Он притянул в государственное казначейство большой металлический запас, между прочим, посредством выпуска столь популярных теперь «серий», приносивших владельцам доход, и депозитных билетов, соединявших в себе удобства бумажных денег с достоинствами металлических, иначе говоря, обеспеченных свободным разменом рубль за рубль. Образовав запас, Канкрин затем достиг точного определения монетной единицы: такою был принят серебряный рубль в четыре золотника двадцать одну долю чистого серебра. В отношении к этой монетной единице и был затем определен постоянный и обязательный курс ассигнации – по три рубля пятьдесят копеек за серебряный рубль (1843). Канкрину удалось утвердить у нас металлическое денежное обращение и постепенно освободить страну от ассигнаций, заменив их новыми кредитными билетами, выпускаемыми по определенным правилам взамен временных депозиток.
К изложенным мероприятиям, очень крупным и введенным умело и энергично, надлежит прибавить ряд частных мер, проведенных правительством императора Николая I в различных областях управления в ущерб административному влиянию местного дворянства. Были открываемы учебные заведения – от университетов (в Киеве) до специальных школ. Были улучшаемы пути сообщения и сооружены первые железные дороги в России (Николаевская). Правительство много строило, потому что сам император Николай любил архитектурное и инженерное дело.
Отношение общества к деятельности Николая I
Знакомясь с правительственной деятельностью изучаемой эпохи, мы приходим к заключению, что первые десятилетия царствования императора Николая I были временем бодрой работы, поступательный характер которой по сравнению с концом предшествующего царствования очевиден. Однако позднейший наблюдатель с удивлением убеждается, что эта бодрая деятельность не привлекала к себе ни участия, ни сочувствования лучших интеллигентных сил тогдашнего общества и не создала императору Николаю I той популярности, которою пользовался в свои лучшие годы его предшественник Александр. Одну из причин этого явления можно видеть в том, что само правительство императора Николая I желало действовать независимо от общества и стремилось ограничить круг своих советников и сотрудников сферою бюрократии. На это мы уже указывали. Другая же причина сложнее. Она коренится в обстоятельствах, создавших попытку декабристов и репрессию 1825-1826 годов. Как мы видели, умственное движение, породившее заговор декабристов, имело и другие ветви. Когда одни устремились в практику, другие предались умозрению; когда одни мечтали о немедленной перемене жизненных условий, другие ограничивались критикою этих условий с точки зрения абсолютного знания и определением идеальных основ русской общественности. Настроение различных кружков было различно, и далеко не вся интеллигенция сочувствовала бурным планам декабристов. Но разгром декабристов болезненно отразился не на одном их круге, а на всей той среде, которая образовала свои взгляды и симпатии под влиянием западноевропейских идей. Единство культурного корня живо чувствовалось не только всеми ветвями данного умственного направления, но даже и самим правительством, подозрение последнего направлялось далее пределов уличенной среды, а страх пред этим подозрением и отчуждение от карающей силы охватывали не только причастных к 14 декабря, но и непричастных к нему сторонников западной культуры и последователей европейской философии. Поэтому как бы хорошо ни зарекомендовала себя новая власть, как бы ни была она далека от уничтоженной ею аракчеевщины, она все-таки оставалась для людей данного направления карающей силой. А между тем именно эти люди и стояли во главе умственного движения той эпохи. Когда они сгруппировались в два известных нам лагеря – западников и славянофилов, – оказалось, что оба эти лагеря одинаково чужды правительственному кругу, одинаково далеки от его взглядов и работ и одинаково для него подозрительны. Неудивительно, что в таком положении очутились западники. Мы знаем, как, преклоняясь пред западною культурою, они судили русскую действительность с высоты европейской философии и политических теорий; они, конечно, находили ее отсталой и подлежащей беспощадной реформе. Труднее понять, как оказались в оппозиции славянофилы. Не один раз правительство императора Николая I (устами министра народного просвещения графа С.С. Уварова) объявляло свой лозунг: православие, самодержавие, народность. Эти же слова могли быть и лозунгом славянофилов, ибо указывали на те основы самобытного русского порядка, церковного, политического и общественного, выяснение которых составляло задачу славянофилов. Но славянофилы понимали эти задачи иначе, чем представители официальной народности. Для последних слова «православие» и «самодержавие» означали тот порядок, который существовал в современности; славянофилы же идеал православия и самодержавия видели в московской эпохе, где церковь им казалась независимой от государства носительницей соборного начала, а государство представлялось земским, в котором принадлежала, по словам К. Аксакова, «правительству сила власти, земле – сила мнения». Современный же им строй славянофилы почитали извращенным благодаря господству бюрократизма в сфере церковной и государственной жизни. Что же касается термина «народность», то официально он означал лишь ту совокупность черт господствующего в государстве русского племени, на которой держался данный государственный порядок; славянофилы же искали черт народного духа во всем славянстве и полагали, что государственный строй, созданный Петром Великим, «угашает народный дух», а не выражает его. Поэтому ко всем тем, кого славянофилы подозревали в служении официальной народности, они относились враждебно; от официальных же сфер они держались очень далеко, вызывая на себя не только подозрения, но и гонение.
Таким образом установилось своеобразное отчуждение между властью и теми общественными группами, которые по широте своего образования и по сознательности патриотического чувства могли бы быть наиболее полезны для власти. Обе силы – и правительственная, и общественная – сторонились одна от другой в чувствах взаимного недоверия и непонимания и обе терпели от рокового недоразумения. Лучшие представители общественной мысли, имена которых мы теперь произносим с уважением (Хомяков, Киреевские, Аксаковы, Белинский, Герцен, Грановский, историк Соловьев), были подозреваемы и стеснены в своей литературной деятельности и личной жизни, чувствовали себя гонимыми и роптали (а Герцен даже эмигрировал). Лишенные доверия власти, они не могли принести той пользы отечеству, на какую были способны. А власть, уединив себя от общества, должна была с течением времени испытать все неудобства такого положения. Пока в распоряжении императора Николая I находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, Киселев), дело шло бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену им не являлось лиц, им равных по широте кругозора и теоретической подготовке. Общество таило в себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ императора Александра II они вышли наружу. Но при императоре Николае I к обществу не обращались и от него не брали ничего; канцелярии же давали только исполнителей-формалистов, далеких от действительной жизни. К концу царствования императора Николая I система бюрократизма, отчуждавшая власть от общества, привела к господству именно канцелярского формализма, совершенно лишенного той бодрости и готовности к реформам, какую мы видели в начале этого царствования.
