Основная масса депутатов принадлежала к нижним ветвям «среднего класса». Вечером все они шли в местное кабаре — хорошая самооценка. Для таких людей, как Ратенау, думать, что эти жалкие люди решают судьбу Германии, было немыслимо больно.
На второй день заседаний Ассамблея выдвинула две кандидатуры на пост президента республики — Пауль Гинденбург и Вальтер Ратенау. При выдвижении первой кандидатуры в среде социал-демократов раздался смех; при выдвижении второй кандидатуры смеялись на правой половине политического спектра[496]. Уже тогда именовавшийся «деревянным» Гинденбург и глазом не моргнул. А Ратенау мучительно перенес смех части аудитории и с тех пор ненавидел Национальную ассамблею чистой ненавистью. И, надо сказать, он был не одинок в своем презрительном отношении к новорожденному парламенту. Многие немцы с этих дней начинали воспринимать веймарский парламент как нечто временное.
Первозданные мучения Ассамблеи частично закончились 11 февраля 1919 г., когда начавшая уставать Ассамблея избрала президентом республики Густава Эберта. О сделке можно было легко догадаться по тому, что Эберт немедленно назначил канцлером Шейдемана. Через два дня Шейдеман представил собранию то, что легко было представить заранее, — комбинацию из католиков, либералов и социалистов, слабую тень предшествующей эрцбергеровской политической комбинации — двухлетней давности «межпартийной комиссии». А ведь именно такое сочетание политических сил пятью годами ранее повело Германию к мировой войне.
СОХРАНИТЬ ВОСТОКМежду тем каждый непредвзятый наблюдатель способен увидеть, что германская военная машина еще делала движения, свидетельствующие о желании максимально ослабить уязвимость в отношении западных союзников. 10 февраля 1919 г. генерал Тренер ощутил опасность для Верховного командования в маленьком Касселе и решил переместиться в самый отдаленный угол Германии — в прославленный семилетней войной Кольберг на балтийском побережье Пруссии (нынешний польский Колобжег), известный также осадой наполеоновских войск в 1806 г. Смысл смещения на Восток был ясен даже очень непосвященным: отступая на Западе, максимально сохранить позиции на Востоке. Конкретно речь в тот момент заходила о родном городе Гинденбурга Познау (Познани).
Пусть депутаты в Веймаре торжественно говорят о примирении с поляками, но Верховное германское командование не сдаст осевых позиций Германии. Окружение Гинденбурга во главе с самим фельдмаршалом создало план возвращения под германскую юрисдикцию Познау. Как только Верховное командование разместилось в Кольберге, генерал фон Бюлов ворвался в Польшу со своим «фрайкором». Генерал Тренер издал приказ об общем движении на Катвиц (Катовице): «Угольные шахты не должны попасть в руки противника»[497].
Во весь рост встал гораздо более масштабный вопрос. Кумир военной касты фельдмаршал фон Гинденбург исключал для Германии фактический отказ от Брестского мира. Нет ли шанса для Германии и России договориться заново, пусть даже частично модифицируя Брестский мир? «Это подтвердит гегемонию Германии в Европе, несмотря на ее потери на Западе, и это даст русским (каким бы ни был победивший у них режим) то международное признание, в котором они так отчаянно нуждаются»[498]. Вместе с Гольцем были офицеры, о которых позже узнает вся Европа, — Ганс фон Сект, майор Вернер фон Фрич, капитан Вальдемар Пабст. Фон дер Гольц обозначил осевую линию своих действий: на север по латвийскому побережью, на юг через Либаву до Ковно. Бросок восточнее — вопрос только времени. Гольц спрашивал: «В союзе с «белыми» русскими под знаменем борьбы с большевизмом, почему бы не реализовать нашу Восточную политику, блокированную событиями 1918 г., пусть даже произведя некоторые изменения? Почему бы не создать экономическую и политическую зону рядом с Россией?» Гольца уже приглашал в союзники возглавивший Латвийскую республику экс-американец Ульманис; к нему слали переговорщиков представители британской эскадры, прибывшей на восток Балтийского моря. У Гольца при этом не было иллюзий: «У меня четверо врагов: большевистская армия; «солдатские советы»; германофобское латвийское правительство и западные союзники. Руководствуясь здравыми стратегическими принципами, я решил не воевать со всеми ими сразу, а бить одного за другим, начиная с большевиков»[499]. Итак, пока веймарский парламент обустраивался и брал в свои руки правление над Германией, Верховное военное командование разрабатывало планы сохранения влияния на Востоке. Ради этого Кольберг готов был начать даже массированное наступление.
ВОЕННЫЕ ИНСПЕКТОРЫ ЗАПАДНЫХ СОЮЗНИКОВИменно в эти дни офицеры западных армий начали прибывать в «нервные центры» Германии с целью определения состояния вчерашнего (и потенциального) противника. Союзных военных специалистов, прибывших в Берлин через разрушенную Бельгию, поражало благополучие небольших немецких городков, не знавших доли тех, кто многие годы был полем битвы на европейском Западе. Они начали сомневаться в истинности германского министра финансов Мельхиора: «Условия жизни низших классов и нижней части среднего класса отчаянные; единственный способ остановить распространение большевизма — прислать продовольственную и иную помощь»[500]. Союзных офицеров поражала немыслимая наглость требований, к примеру, помочь наладить оборудование, вывезенное немцами из Бельгии и Франции. Настораживало и другое. Один из германских офицеров, не моргнув глазом, указал, что «конечно же, Германия, без сомнения, примерно через двадцать лет начнет новую войну, поскольку нынешняя ситуация невыносима». Союзные офицеры жили в хорошо отапливаемом отеле «Адлон» и не имели никаких оснований жаловаться на кухню ресторана отеля. «Нет оснований жаловаться на нехватку продовольствия», — пишут в отчете три союзных офицера. Особенно их поразила охватившая даже рабочие районы «мания танцев». Везде висели объявления о готовящихся балах. «Публика в целом кажется удовлетворенной и склонна к увеселениям». Общее игривое настроение несколько испортил сопровождавший офицеров майор фон Швайниц, который на вопрос, почему в городе не видно собак и кошек, меланхолично ответил, что они, видимо, съедены. Сказанное подтверждал рацион детских домов и кухонь для бедных. По мнению Швайница, хроническое недоедание «видимо, сказалось на психологии и идеологии масс населения». И все же английские офицеры пришли к выводу, что «германское население не голодает»[501].
ЕВРОПЕЙСКАЯ РОЛЬ ПОЛЬШИЗапад хотел подчинения Германии и России в рамках создаваемой им мировой организации, Лиги Наций. Французы при этом желали иметь британские и американские гарантии на случай внезапного германского подъема. Это было несколько отвлеченное мировидение, где уже разгорались споры о свободе морей и переделе колоний.
Второй вариант страстно лелеяли, как минимум, русские большевики и германские спартаковцы, а как максимум — все российские и германские силы, не склонные смириться с ролью жертв мировой войны. Вместе Россия и Германия непобедимы. Это понимал не только Ленин, но и Милюков. Это понимали Брокдорф-Ранцау и Брусилов. На пути этого варианта в конкретной плоскости встала буквально из пепла возрожденная Польша.
Поляков представлял едва назначенный на пост премьер-министра Игнаций Падеревский, министр иностранных дел Роман Дмовский, оставившие внутренние дела на Юзефа Пилсудского.
Зная чувствительность немцев в польском вопросе, западные державы едва помянули Польшу в пункте 12 ноябрьского Соглашения о перемирии. Теперь Запад обращался к Варшаве: какими видело новое польское руководство границы возрожденной державы? Падеревский и Дмовский предлагали брать за точку отсчета польские границы до первого раздела 1772 г. Поляки сразу же оговаривались, что та Польша «от можа до можа» — почти недостижимая мечта, но Польша «готова взять на себя максимальную ответственность». Поляки весьма отчетливо видели три свои козырные карты: только они могут ограничить аппетиты немцев в Восточной Европе; только Варшава может встать на пути большевизма на Запад; только возрожденное польское государство может воспрепятствовать сближению «потерпевших» — Германии и России.
Дмовский был более красноречив. Германия — это двуликий Янус, обращенный и к Западу и к Востоку. Берлин решил добиться мира на Западе, но на Востоке он готовится к войне. На Западе немцы отдадут все завоеванное, но на Востоке они обратятся к силе.
На пути максимальных германских планов Польша, которой угрожают с трех сторон. «Большевики — с востока, украинские банды — с юго-востока, немцы — с северо-запада»[502]. Поляки едва ли не первыми указали на создание немцами полуавтономных «фрайкоров», посредством которых якобы разоружающиеся германские вооруженные силы готовились контролировать весь европейский Восток. Их союзниками уже стали украинцы на Западной Украине, а в дальнейшем от отчаяния ту же позицию может занять и Москва.
