Задолженность между союзниками составляла 3,5 млрд. долларов. Британия взяла в долг у Соединенных Штатов 800 млн. фунтов стерлингов. В то же время Британия предоставила своим союзникам 1,54 млрд. фунтов стерлингов. Франция взяла у Америки взаймы 485 млн. фунтов стерлингов и раздала в виде займов своим союзникам 365 млн. фунтов стерлингов (половина предоставлена России). Если бы все кредиторы отказались от своих требований, то наибольшие блага пали бы на Россию и Италию. Неплохо в этом случае чувствовала бы себя Франция — чистый выигрыш 510 млн. фунтов стерлингов. Убытки в этом случае несли бы Соединенные Штаты (чистые потери в 1668 млн. фунтов стерлингов) и Британия. При этом следует учесть, что США секвестировали германской собственности на американской территории на сумму 425 млн. фунтов стерлингов. Америка захватила германских кораблей общим тоннажем вдвое больше потерянного. Американцы не имели столь значительных людских потерь. Военное участие американской армии в войне было ограниченным. Америка не знала бомбежек. Страна буквально нажилась на войне. Эти чувства разделяли многие европейцы.
Но всякое упоминание о возможности взаимного прощения долгов вызывало у американцев лишь гнев. Вильсон заверил своего экономического советника Дэвиса, что он «постоит за страну»[509]. Американцы в этом вопросе были настроены настолько агрессивно, что отказывались вести переговоры на любую экономическую тему. Они отказались иметь в Лиге Наций экономический отдел. Отказ Америки принести какие-либо экономические жертвы значительно ослабил престиж американцев в Европе; такой высокий в ноябре 1918 г., он заметно упал к февралю 1919 г.
Между тем такие экстремисты, как призванный Ллойд Джорджем лорд Канлифф (прежний глава Английского банка), полагали, что Германия способна выплатить в виде репараций 25 млрд. фунтов стерлингов (что в четыре раза превышало сумму, выдвигаемую Министерством финансов Британии. А Федерация британской индустрии требовала от Германии возмещения всех потерь в мировой войне. Складывалось впечатление, что, чем решительнее американцы отодвигали от себя финансовые проблемы, тем решительнее англичане навязывали их. А французы в этом деле не заставили себя ждать, они немедленно двинулись за своими верными антантовскими союзниками. Задача дать отповедь англо-французским экономическим требованиям была возложена на молодого тогда Джона Фостера Даллеса (который возглавит американскую дипломатию при президенте Эйзенхауэре). Работа Комиссии по репарациям зашла в тупик.
Глава шестая
СОВЕТСКАЯ РОССИЯ
В конце ноября 1918 года французские и английские войска высадились в черноморских портах России. Французы, демонстрируя энергию, продвинулись в Крым и на Украину. Англичане же обернулись на Восток и начали движение через Кавказ на Баку, к каспийским нефтяным месторождениям. В течение следующих девяти месяцев англичане и французы предоставили противостоящим большевикам силам миллион ружей, 15 тысяч пулеметов, 700 полевых орудий, 8 млн. единиц обмундирования. Это примерно столько же, сколько глубинные военные заводы России, находившиеся под контролем красных, сумели произвести за весь 1919 год — столь победный для них. Получив вооружение, и красные и белые начали создавать массовые армии.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНАЧерез неделю после подписания перемирия на Западном фронте, в глубине Евразии, в далеком сибирском городе Омске (шесть тысяч километров до ближайшего морского порта), адмирал Александр Колчак объявил себя 18 ноября Верховным правителем России, заменив собой существовавшее два месяца Всероссийское временное правительство («пятиглавую директорию»), пытавшееся объединить все противостоящие коммунистической Москве силы. (Генерал Болдырев, член Директории и командующий ее вооруженными силами, не уставал поражаться господствующей коррупции и называл Омск «Мексикой во льдах»[510]. Основой омской власти был союз правых социал-революционеров и либеральных российских партий. Сибирские казаки определенно смущались таким политическим соседством, их страсть вступить «За царя и Отечество!» гасла в глубокомысленных спорах местных и заезжих теоретиков, отличавшихся идейной и моральной непримиримостью. Фактический переворот Колчака снизил интенсивность внутреннего противостояния. Колчак вынес патриотические мотивы вперед, оставляя конституционные споры «на потом». Сам Колчак если и имел твердые идеологические убеждения, то практически никогда их не обнажал. В этом была часть его силы.
Те же «военные патриоты» в короткое время возобладали в Новороссийске (генерал А. И. Деникин) и в Архангельске (генерал К. Е. Миллер). Лозунг «Единая и неделимая» превзошел все прочие партийные потуги. Увы, этот лозунг мало касался устремившихся к своей земле русских крестьян, не говоря уже о националистически настроенных элементах в Прибалтике и других частях огромной империи. Технические лица (генералы) едва ли могли возобладать в этом идейном споре над «пролетариями всех стран», даже если сторонникам «единой и неделимой» активно помогали Клемансо и Черчилль.
Огромная крестьянская масса стояла за «черный передел», ее анархические взгляды, ее жажда «полной свободы» плохо коррелировалась не только с марксистским учением, но и с патриотическим порывом офицерства. В горящих имениях 1918–1919 годов сказалась вековая тяга к справедливости; патриотический порыв белых выступал как бы в неурочный час. Только что эти белые офицеры проиграли великую войну с немцами, заставили отречься самодержца, что и положило начало развалу армии и государства. А теперь из тех же уст «единая и неделимая»? Нужно было быть более умелыми в Восточной Пруссии в 1914 году, более лояльными императору в феврале 1917 года. Теперь же успокоить огромную разбуженную Россию, политически «отыграть все» можно было только на огромной крестьянской крови.
Российская цивилизация начала движение вниз. Жгли передовые фермы, уничтожали лучшие заводы, изгоняли и изводили ученых, бросили в неведомое интеллигенцию. Идеологические цели конфликта смешались. Старая черта оседлости рухнула; всплеск национальных чувств гасился социальным сознанием — и успех с обеих сторон никогда не мог быть полным. Воцарился террор, Гражданская война стала тем, чем она всегда была, — самым жестоким столкновением людских масс.
И красные и белые пытались ввести систему армейского набора, временами не без успеха. Окончание 1918 года, казалось, несло успех белому движению. В декабре адмирал Колчак в своем движении на запад пересек Уральский хребет и на северном фланге своего наступления взял стратегически важную Пермь. Ленин посылает главе Реввоенсовета Троцкому телеграмму: «Угроза нависла над нами. Боюсь, что мы забыли об Урале»[511].
А на Дону генерал Краснов начал движение на север и дошел до Воронежа. Добровольческая армия генерала Деникина двинулась на Северный Кавказ; в конце января 1919 года он взял Пятигорск, а 3 февраля вошел в Грозный. На Украине установила свою власть антибольшевистская «Директория». Лидеры большевиков признавали, что находились в Москве «сидя на чемоданах»[512].
Возможно, это была нижайшая точка красных в России. Уже 30 декабря 1918 года Красная армия взяла башкирскую столицу Уфу. Краснов к началу февраля 1919 года споткнулся о Царицын. Красные полки взяли Киев. Красные части столкнулись с немцами и поляками на западных границах.
ПУСТУЮЩЕЕ КРЕСЛО РОССИИ1919 год дал большевикам господство в России, но он же ликвидировал их шансы на поддержку социально близких масс в Центральной и Западной Европе. Революция в Берлине, Баварии и Венгрии потерпела поражение, как и забастовки во Франции и Италии. Перед большевиками встала задача выживания собственной страны.
А Запад готовился к послевоенной мирной конференции, и вставал вопрос, будут ли учтены интересы России. Что делать с креслом, пока еще не занятым русским представителем? На этапе подготовки к мирной конференции Франция предложила посреднические услуги по своего рода «опеке» России как пока еще не восстановившего свой статус прежнего ближайшего союзника. Это предложение не устраивало русские эмигрантские круги. Они выступили за доступ на Парижскую мирную конференцию группы известных русских политических деятелей всех прежних режимов — царского правительства, Временного правительства, представителей белого движения. Инициаторами стали прежние русские дипломаты, возглавляемые Б. А. Бахметьевым и В. А. Маклаковым (представлявшие Временное правительство соответственно в Вашингтоне и Париже).
Прежде чем предстать перед главными действующими лицами послевоенного мира, находящиеся эмигранты всех мастей решили созвать собственную конференцию и на ней уладить старые споры. Заговорила старая дипломатическая гвардия. По прибытии в Париж (январь 1919 г.) Сазонов постарался убедить Запад не бояться пестроты спектра русских политиков: «Мы все люди доброй воли, патриоты, представляющие все политические течения, что следует хотя бы из того факта, что вместе с нами здесь Савинков и Чайковский»[513]. Б. И. Бахметьев стал председателем политической комиссии конференции некоммунистических русских сил, и ему было важно выработать представительную единую позицию, согласованную с Колчаком и Деникиным. Западу указывалось, что о простом возвращении старого режима не может быть и речи. Российская эмигрантская конференция обещала после победы антибольшевистских сил в России провести выборы в конституционную ассамблею, которая создаст «новые формы общественной жизни».
