Петр Великий прорубил окно в Европу, хорошо сознал в свое время, что отвоеванные им моря, Балтийское и Черное, — моря замкнутые, в которых негде будет развернуть во всю ширь могучую силу создаваемых им флотов. Недаром окинул он орлиным взором север, силясь найти там лучшие географические и стратегические условия; недаром, наконец, поощрял национальное движение на крайний восток, по пути, пробитому удальцами Ермака. Великий гений Петра искал, несомненно, свободный океан, к которому могла бы припасть Россия своею широкою богатырскою грудью.
После трехвекового, единственного в истории человечества наступательного движения русской народности на восток Россия прочно встала на берегах Великого океана; но Камчатка с Петропавловским портом, а также Амур с Николаевским портом не могли удовлетворить государственным и политическим нуждам империи. Явилась неотложная надобность приблизиться к Китайскому морю — импульсу всей тихоокеанской коммерческой деятельности. Явилась потребность в аванпосте, удобном для наблюдения за быстро развивавшейся политической жизнью азиатских держав крайнего Востока. Наши государственные люди начали сознавать необходимость дальнейшего движения русского господства с севера на юг, по берегу Великого океана, к широте, где можно отыскать незамерзаемый порт, столь нужный для империи. Приобретя Уссурийский край с превосходными бухтами и гаванями, а также с неистощимыми запасами каменного угля на о-ве Сахалин, мы овладели, наконец, богатой окраиной, прилежащей к незамкнутому Японскому морю. Мы пока остановились, удовлетворенные сравнительными качествами Владивостокского порта. Нам казалось, что мы достигли уже прочного базиса, опираясь на который Россия может будто бы смело направить свои морские силы на энергичную борьбу с врагами, грозящими захватить в свои хищнические руки всемирную гегемонию…
Так рассуждая, наши государственные деятели были правы в известной мере…
Действительно, укрепившись в Южно-Уссурийском крае, Россия мирно отвоевала полуоткрытую дверь в Тихий океан, дверь, которую тщетно мы стараемся прорубить во враждебной нам Европе, справедливо опасающейся богатырского роста великой славянской державы. Никто не станет также отрицать, что только с крайнего Востока мы можем угрожать английским колониям и торговле, находящимся в сфере этого дальнего побережья. Мы говорим «английским» потому, что преимущественно интересы Великобритании, в силу странных обстоятельств, постоянно сталкиваются с нашими на всех пунктах земного шара, куда бы ни обратила Россия своего честного, гуманного взора.
Нельзя сомневаться, кроме того, в том, что наш далекий Восток, даже при настоящих условиях, обладает всеми данными для широкого развития крейсерского флота. Это особенно хорошо сознают англичане, которые много указывали своему правительству на грозовую тучу, неожиданно скопившуюся вблизи Китайского моря, — центра многомиллионной английской торговли.
Тем не менее наша национальная миссия на берегах Великого океана не кончена. Нам остается еще «кое-что» сделать для утверждения своего владычества на Дальнем Востоке, а что именно — мы попробуем, хотя отчасти, выяснить в прилагаемых ниже политических этюдах. Насколько успеем в своем намерении — рассудят те, в чьи внимательные руки попадет наша литературная лепта.
А.Я. Максимов
С.-Петербург, Октябрь 1894 г.
Россия и Китай
I.
Первые сношения России с Китаем начались в половине XVII столетия, когда горсть отважных казаков присоединила к русским владениям обширный Амурский край. Сорок лет сряду русские были полными хозяевами всего течения реки Амура, сплавляли по ней в Охотское море товары, основали в разных ее пунктах остроги и земледельческие поселения. Маньчжуры, устрашенные геройскими подвигами казаков, их непоколебимым мужеством и отвагой, присмирели и выжидали только случая избавиться от непрошенных, воинственных соседей. Случай этот представился в скором времени.
В смутный период правления царевны Софьи связь между метрополией и обширным, вновь приобретенным краем порвалась. Горсть казаков была предоставлена собственным слабым силам. Маньчжурские полчища воспользовались случаем и осадили наш оплот на Амуре — город Албазин, павший в 1685 году, после геройской защиты. Падение Албазина вызвало тяжелый для России Нерчинский трактат, заключенный в 1689 году Головиным, присланным в Нерчинск из Москвы. В силу этого несчастного трактата, вынужденного насилием Маньчжур, Амурская область была уступлена Китаю, город Албазин, только что возобновленный после погрома 1685 года, разорен до основания, и русские переселенцы возвращены в Забайкалье. Одним взмахом пера Россия потеряла все, что приобрела после многолетнего, настойчивого, геройского движения к Тихому океану. По поводу этого тяжкого трактата старая сибирская летопись с горечью говорит: «Россияне несправедливым образом, перемогающею силою неприятелей, с Амура вытеснены и, что еще несправедливее, насильственным мирным заключением река Амур за китайцами осталась».
Более полутораста лет отношения России к Китаю носили отпечаток этой крупной неудачи. Богдохан почитался нами столь же могущественным, как и султан в былое, старое время. Верхом разума в русской политике считалось искусство не раздражать этого баснословного властелина, считавшего русского царя своим вассалом. Видя нашу постоянную уступчивость, Китай убедился в своем мнимом могуществе и был уверен в нашей политической слабости. Высокомерие богдоханского правительства достигло необычайных пределов. Наши торговые интересы страдали, просьбы оставались без удовлетворения; все представления русского правительства не удостаивались даже ответом; посольства наши терпели всевозможные унижения, дерзости и возвращались ни с чем. Между тем всего за двадцать лет до несчастного Нерчинского трактата русское имя окружалось в Китае ореолом величия и непобедимого богатырства. Послы-казаки, отправленные в Китай начальником Нерчинского острожка Данилой Аршинским в 1670 году, гордо стояли перед могущественным богдоханом в шапках, говорили смело и, не стесняясь, предлагали «Богдойскому царю искать милости и жалованья у российского царского величества, учиниться под высокую его царского величества рукой и давать дань великому российскому государю »…
Все это обаяние русского имени рушилось тотчас же после заключения оскорбительного для нашей национальной гордости Нерчинского трактата.
Попытки Петра Великого установить более правильные торговые сношения с Китаем не привели ни к каким благоприятным результатам. Китайские императоры смотрели на Россию с недосягаемой высоты своего богдоханского величия и нередко грозили ей войной, как только исполнение их требований, иногда самых дерзких и бессмысленных, несколько затягивалось. При этом они не находили, с своей стороны, нужным снисходить «к мольбам» русского правительства, считая такое снисхождение «к варварам» унижением богдоханского величия. Только в 1728 году правительство «могущественного Дайцинского государства» снизошло, наконец, «на усиленные покорные» просьбы России и заключило в Кяхте договор, положивший основание нашим торговым сношениям с Китаем. Впрочем, эти сношения были крайне непрочны. Они нередко прерывались разными размолвками, вроде побега в Россию (в 1756 г.) джунгарского хана Амурсаны, подавшего китайскому правительству повод прекратить торговые сношения, допущенные кяхтинским договором, на шесть лет. При этом русская миссия в Пекине была заключена в тюрьму.
В 1785 году возникли новые недоразумения вследствие грабежа наших бурят, послужившие поводом к новому прекращению торговли в Кяхте. Во всех этих случаях русское правительство преклонялось перед дерзкими китайскими требованиями почти беспрекословно, опасаясь раздражить высокомерное богдоханское правительство. Тем не менее Россия хлопотала о новом торговом трактате, в виду крайней неопределенности Кяхтинского договора. В 1792 году правительство богдохана вновь снизошло на «усиленные смиренные» просьбы России и подписало новый торговый договор, в котором, между прочим, было сказано: «Великий святейший государь (Китая), милосердствуя единообразно о всех живущих, соизволил ясно рассмотреть благосклонное прошение российского сената, единожды оказал небесную милость, ниспослал милостивый указ об открытии торга на Кяхте».
Мы невольно преклонились перед подобным диким высокомерием китайского правительства и, заведя новые торговые отношения, покорно выносили грубый произвол китайских чиновников, тормозивших всеми силами правильное исполнение заключенного договора. Русские торговые люди подвергались всевозможным притеснениям и терпели большие убытки вследствие постоянного нарушения пунктов договора со стороны китайцев.
