Ни та ни другая сторона еще не хотела боевых действий. Николай рассчитывал, что мятежные части вернутся в казармы, поняв безнадежность своего положения, и не хотел провоцировать их на наступательные действия, а мятежники твердо рассчитывали на присоединение выведенных против них полков. Когда конногвардейцы оказались вплотную перед каре московцев, то была сделана попытка перетянуть их на сторону восставших. Кавалергард Горожанский, член тайного общества, придя в самом начале восстания к каре и поговорив с Одоевским, поднялся затем в Сенат и оттуда, из окна, наблюдал за происходящим. К сожалению, он крайне скупо рассказал о том, что он видел с этого идеального наблюдательного пункта. Но о попытке агитировать конногвардейцев он сообщил дважды в своих показаниях: "Тут много ходило во фраках, т. е. в партикулярном платье, с пистолетами, но лица вовсе мне неизвестные, по крайней мере из окна не мог заметить, но знаю, из офицеров видел все Одоевского, который что-то рассуждал руками к Конной гвардии". И еще: "А я, увидя его (Одоевского. — Я. Г.) действия, будучи в Сенате, откуда хотя и не слышно было разговоров, но видно было, как он декламировал".
Речь идет, естественно, все о тех же двух эскадронах, что, едва не погибнув, стали у Сената. Но ощутимого результата эта агитация не дала. Конногвардейцы могли симпатизировать и требованиям восставших, и лично своему сослуживцу Одоевскому, но никто из конногвардейских офицеров, членов тайного общества, не решился в этой ситуации призвать солдат к неповиновению, а солдаты, находясь в строю, не решились проявить инициативу…
И вот тогда, скорее всего, Николай решился атаковать. Он понимал, что дальше выжидать опасно. Ему было известно о волнениях в Измайловском полку, который все не приходил, и, если бы он вышел на стороне мятежников, это было бы для Николая катастрофой. Все еще не было Семеновского полка. Неизвестно, что происходило с оставшимися ротами Московского полка. Не было на площади великого князя Михаила, бросившегося в московские казармы. Не было на площади командующего гвардейской пехотой генерала Бистрома. Не было Егерского полка. Не было финляндцев" за которыми послан был генерал Комаровский. Неизвестно было, на чьей стороне появятся на площади эти полки.
А кроме того, все активнее становились толпы народа. Николай так изобразил этот момент: "Шум и крик делались все настойчивее, и частые ружейные выстрелы ранили многих в Конной гвардии и перелетали через войска; большая часть солдат на стороне мятежников стреляли вверх.
Выехав на площадь, желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне залп, пули просвистали мне через голову, и, к счастию, никого из нас не ранило. Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении".
Императора в равной степени тревожило настроение войск и толпы.
Первая атака — по моим расчетам — началась около половины второго. Это подтверждается и тем, что оставшиеся в казармах роты лейб-гренадер именно в это время двинулись к площади, услышав залпы. Казармы полка были далеко, и нужны были именно массированные залпы, а не разрозненная стрельба, чтобы потрясти сознание лейб-гренадер и подтолкнуть их к мятежу…
Атака Конной гвардии на боевые порядки восставших шла с двух направлений — от Адмиралтейства и от Сената. Есть целый ряд свидетельств об этой атаке. Они нечетки по хронологии, но дают ощущение происходящего.
Сам Николай описал атаки кратко: "Я согласился испробовать атаковать кавалериею. Конная гвардия первая атаковала поэскадронно, но ничего не могла произвести и по тесноте, и от гололедицы, но в особенности не имея отпущенных палашей. Противники в сомкнутой колонне имели всю выгоду на своей стороне и многих тяжело ранили, в том числе ротмистр[67] Велио лишился руки".
Принц Евгений объясняет целесообразность кавалерийской атаки тем, что "в пехоте чувствовался недостаток, но кавалерии было довольно". На стороне императора и в самом деле в то время из пехотных полков были только преображенцы.
Принц Евгений предлагал атаковать толпу народа и опрокинуть ее на боевые порядки восставших, тем самым сбив их с позиции и рассеяв. Однако замысел этот не удался. "Предвидя опасность, народная толпа разбежалась, прежде чем последовал сигнал к атаке, и внезапно опустевшая площадь представила глазам мятежную колонну, готовую принять бой. Когда, наконец, сигнал был подан и кавалерийские эскадроны со всех сторон понеслись в атаку, то их встретили из колонны мятежников несколькими отдельными выстрелами, а под конец даже и залпами. По большей части они были направлены в воздух, но все-таки несколько всадников было убито и ранено".
Полковник Вельо тоже подтверждает атаку с двух направлений: "Когда я увидел, что 4 и 5 эскадроны, стоявшие около дома Военного министерства, перешли в наступление, я хотел скомандовать своему то же и поднял руку с палашом — но в эту минуту пуля ударилась в мой локоть и проскочила сквозь него". Бельо стоял, как мы помним, у Сената, а 4-й и 5-й эскадроны — со стороны Адмиралтейства.
Атака не удалась. И вовсе не потому, что палаши были не отпущены, то есть не наточены, — рубанув пехотинца по голове и тупым тяжелым палашом, можно вывести его из строя. Да и задача была у кавалерии вполне определенная — ей надо было смять и рассеять пехоту, а для этого достаточно вломиться в нее конями. Но Конная гвардия, проскакав несколько метров, стала поворачивать, хотя, по свидетельству Сутгофа, московцы и лейб-гренадеры обошлись с ней очень гуманно: "Первые атаки производились на лейб-гренадер и московцев, которые с большим успехом отражали конногвардейцев холостыми зарядами; последняя атака была на Гвардейский экипаж, тут им не поздоровилось, матросы их встретили боевыми зарядами, ранили полковника Вельо и многих конногвардейцев". Сутгоф, вспоминавший это через много лет, не совсем прав — Вельо был ранен в первой атаке. Истина, очевидно, заключается в том, что Экипаж поддержал батальным огнем фас каре, выходящий к Сенату. То, что лейб-гренадеры отбивали первую атаку холостыми зарядами, ясно и из показаний Сутгофа на следствии. Он на первом допросе показал, что его рота пришла, имея в ружьях холостые патроны, "но после атаки кавалерии зарядили люди боевыми патронши".
Не меньший урон, чем от огня, конногвардейцы у Сената понесли от камней и поленьев людей, забравшихся на сенатскую крышу. Эта бомбардировка велась постоянно, и в конце концов два эти эскадрона вынуждены были переместиться на набережную — к Исаакиевскому мосту.
Но главной причиной неудачи конногвардейцев — прекрасно обученных, прошедших Наполеоновские войны кавалеристов, умевших рисковать жизнью, — было их нежелание доводить дело до смертельной схватки.
Николай еще несколько раз посылал кавалерию; "Кавалергардский полк равномерно ходил в атаку, но без большого успеха". Вернее, без всякого успеха.
Сами декабристы вспоминали на следствии о кавалерии как о чем-то не очень серьезном.
Арбузов показал: "Когда первый раз конногвардейский офицер велел кавалерии идти на Экипаж, что я заметил из движения руки, пошел сейчас к первому дивизиону, где у некоторых солдат уже ружья были наизготовку. Кавалерия в это время стала подвигаться, я велел взять ружья на руку и сам стал между первым и вторым взводом. Кавалерия, подъехав, постояла несколько и по команде своего офицера пошла на свое место, а я пошел на левый фланг, ибо тут составляться стала куча фраков. Спустя долгое время стоял спиной к батальону, вдруг услышал с правого фланга выстрелы, увидя барабанного старосту, закричал, чтоб ударил отбой, что в то же время исполнено, и пальба прекратилась".
Есть множество свидетельств, что офицеры-декабристы приказывали солдатам не стрелять во всадников, а целиться в лошадей, равно как и вообще удерживали солдат от стрельбы. А стрельбы на площади было много, и стреляли именно восставшие. Солдаты без команды реагировали огнем на всякие перемещения кавалерии. Но, как правило, стреляли вверх. Очевидно, в воинственность кавалеристов они не верили.
Однако все необходимые меры предосторожности принимались. Александр Бестужев показал: "Ружье у какого-то унтер-офицера я… брал, когда Конная гвардия вторично пошла на нас в атаку, ибо, стоя на углу карея во фронте, я с саблею подвергался с двух сторон нападению, а на штык лошадь не пойдет".
Восставшие не хотели обострять обстановку, но были готовы к любому повороту событий.
Скорее всего, интенсивные атаки кавалерии — Конной гвардии и кавалергардов — происходили приблизительно с половины второго до двух часов. Результатов они не дали, и Николай отказался от этих попыток.
