о словах, когда самая сущность дела сознана верно и когда внешняя неверность выражения не может иметь вредного влияния на нашу мысль, убеждение. Само время, быть может, мало-помалу заменит неверное наименование "былина" более верным "богатырская песня".
II
Убедиться в том, что наши былины не заключают в коренной основе своей никаких действительных "былей", значит в то же время убедиться, что они в этой коренной основе своей не заключают ничего и русского. То, что никогда и нигде не случилось, потому что создано творческою или художественною фантазиею — не могло, значит, случиться и у нас.
Но если мы даже перенесём русские былины с почвы исторической на мифологическую, всё-таки тотчас же возникает вопрос: какие же они в самом деле — русские или иноземные по происхождению? Все предыдущее изложение, заключавшее в себе подробный разбор состава наших былин, показывает, что их коренная основа, их скелет — не русские. То, что по прежним понятиям было признаваемо исключительно нашим достоянием, народным нашим созданием, таким созданием, где в самом корню выразились национальные наши особенности, — приходится признать теперь произведением вполне иноземным. Мы столько же мало имеем возможности предъявлять право на создание нами, собственно в нашем отечестве, и на исключительную принадлежность будто бы нигде и ни у кого более не существующих личностей и похождений Ильи-Муромца, Добрыни, Садки, Потока и т. д., как и на создание личностей и похождений Бовы Королевича, Ивана-царевича и Еруслана Лазаревича. В этом отношении, мы можем приложить к нашим былинам то, что сказано Бенфеем о сказках: "У множества народов, не ими изобретены почти все те сюжеты, на которых основывается большинство их поэтических созданий, и, что касается до изобретательности, они гораздо более лишены фантазии, чем обыкновенно до сих пор принимали, так что вся поэтическая сила их почти исключительно ограничивалась только переработкой или вообще обработкой)). Действительно, рассматривая скелет, основу наших былин, мы не находим тут ничего такого, что принадлежало бы нам одним и чего не было бы давным-давно, с глубокой древности в обороте у очень многих других народов, ни одного мотива, ни одного сюжета, которые могли бы считаться чем-то собственно нашим и только нашим, как нас очень долго настойчиво уверяли; ничего такого, что у нас родилось и у нас одних только и могло родиться. Уже и теперь, когда приведено в известность и передано в переводе на европейские языки, сравнительно говоря, ещё так мало произведений древней восточной поэзии, мы наталкиваемся на каждом шагу на сходства и родственные, часто совершенно тожественные черты; но нет сомнения, что чем больше мы будем узнавать поэм, песен и легенд, принадлежащих разным восточным народам, тем многочисленнее будут пункты сравнения и тем более мы будем убеждаться в нерусском происхождении каждой из числа наших былин: уже и теперь каждый новый сборник песен того или другого восточного народа, каждая новая поэма увеличивает количество доказательств, и положительно можно сказать, нет ни одного такого сборника, ни одной поэмы, где бы первообразы наших былин не существовали в огромном количестве. Все они в таком несомненном родстве одни с другими, что если наши былины приходятся сродни которому-нибудь отдельному члену из числа их, то уже, наверное, придутся сродни и всем остальным.
Но вот здесь-то именно и возникает вопрос: в какой именно мере наши былины — не русские, в какой мере они иностранки?
Положим, скажут иные, что по первоначальной основе их былины нельзя более считать созданиями русской почвы и русской народности. Положим, что скелеты их — пришлые с Востока. Но, быть может, это обстоятельство не имеет ещё особенной важности. Иногда первоначальный материал гораздо меньше значит и стоит, чем то, что потом было из него создано творческими умом и рукою; быть может, русский народ и русское творчество окружили первоначальный, чужой скелет таким роскошным, своеобразным, самостоятельным телом, которое заставляет совершенно забыть о скелете и сосредоточивает всю мысль нашу на одном только этом теле.
Да, ответим мы, всё это возможно и осуществлению этого в действительности ничто не препятствует. Такой факт мог случиться, но мог также и не случиться, смотря по народу и обстоятельствам его истории. Создания великих художников часто имеют основою своею такой рассказ, такую фабулу, которая рождена не самим художником и пришла к нему из чужих рук: довольно вспомнить Гамлета, Лира, Фауста; однако же это не мешает считать те произведения самыми коренными созданиями тех художников. Так может случиться и с созданиями народов. Мы готовы верить, что это произошло и у нас, что чужеземная основа наших былин имеет очень мало значения в сравнении с тем, что впоследствии облекло её мускулами и кровеносными жилами, совершенно самостоятельными. Но существование такого факта необходимо доказать. Ещё слишком мало с патриотическим, впрочем, очень похвальным, чувством благоговеть перед духом, характером и оригинальными самостоятельно-национальными личностями наших былин. Надо подробным разбором подтвердить, что этот дух, этот характер, эти личности — действительно наши, что они выражают дух, характер и личности именно нашего, а не какого-ни-
будь другого народа. Надо определить, что именно привнёс сам народ своего особенного к чужой первоначальной основе, надо доказать объём и значение этих новых, национальных сокровищ народного творчества, а потом уже решать, что чужеземный, основной скелет ровно ничего не значит и затеривается в массе нового материала и самостоятельной его обработки.
Одними словом, надо наперёд доказать национальность подробностей, личностей и характеров в русских былинах.
До тех же пор никто из нас не имеет права выходить за пределы добытого сравнительным изучением вывода: что русских былин происхождение вовсе не русское.
