Заметным явлением в русской поэзии ХХ века были стихи и поэмы Вячеслава Богданова (1937—1975). Родился он в деревне Васильевка Тамбовской области в крестьянской семье. Отец погиб на фронте в 1942 году. Окончил четыре класса, семилетка была далеко, за десять километров от деревни, поехал учиться в школу ФЗО в Челябинск, пятнадцать лет проработал слесарем по ремонту оборудования на металлургическом заводе, ходил в литературное объединение, всё время писал стихи. Первый сборник стихотворений «Звон колосьев» вышел в 1964 году, второй, «Голубой костёр», – в 1968-м, третий, «Гость полей», – в 1969-м. На одном из семинаров познакомился с Василием Фёдоровым, который, прочитав его стихи и услышав выступления, повсюду поддерживал его. Стихи В. Богданова – обо всём, что тревожит сердце русского человека:
…И кланяюсь я прошлому опять,
Родной земле за все крутые были.
Я в мир пришёл – творить,
А не рыдать,
Века и так к нам на слезах приплыли…
Нам прошлое сегодня,
Как броня,
И в нас живут его земные боли…
(Русь. 1973)
Два истинных знатока русской поэзии Олег Михайлов и Вадим Кожинов дают приметы развития поэтического слова в это время. Олег Михайлов в книге «Верность. Родина и литература» (М., 1974) рисует обширную картину в именах и цитатах, выделяя В. Соколова, А. Передреева, Н. Рубцова, Б. Примерова как носителей русского самосознания: «В поэзии В. Соколова непрестанно ощущается ясность нравственной позиции, что, однако, никогда не становится нравоучением… Именно глубина – «земная, родимая» – сокрыта в поэзии В. Соколова. Благодаря этому и выразил он в своих стихах то особенное, характерное для нашей поэзии начало, имя которому – национальное, русское… Не случайно к нему сегодня обращается новое поэтическое поколение со словами уважения и выражением чувства преемственности…
В атмосфере знакомого круга,
Где шумят об успехе своём,
Мы случайно заметим друг друга,
Не случайно сойдёмся вдвоём…
Автор стихотворения («Поэту». – В. П.) А. Передреев близок В. Соколову школой стиха, традицией, подчас даже – тематикой. Но сегодня можно уже говорить о целой плеяде поэтов, которые вправе повторить слова А. Передреева. Ощущение связи времен, любовь к минувшему, вера в духовные ценности, простые и бесспорные, объединяют А. Передреева, О. Чухонцева, Н. Рубцова, Б. Примерова и многих других поэтов… У Рубцова ощущаешь способность поэта истинного: от какой ни на есть жизненной малости, памятного эпизода вдруг возвыситься до широкого, очень важного, оправданного обобщения. И то малое, что тревожило только его душу, заставляет и наши сердца биться с его сердцем в унисон. Память о родной деревне становится мыслью о России, напряжённым раздумьем и поисками духовности:
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели…
Откуда рождается это впечатление света и величия? Очевидно, одной мысли ещё мало, мысль о Родине ведёт Рубцова к какому-то глубинному источнику лиризма… В сиюминутном, мгновенном, как бы в столпе света возникает обобщённый образ России, где воедино слились её вчера, сегодня и завтра. Таковы стихи Рубцова «Видения на холме», «Звезда полей», «Старая дорога», «Над вечным покоем» (с. 128—134).
Вадим Кожинов, представляя своего друга Станислава Куняева, писал, что Куняев, входя в литературу, дал увлечь себя громкой лирикой, пошёл за некоторыми популярными певцами, вошёл в круг Е. Евтушенко, А. Вознесенского, написал стихотворение «Добро должно быть с кулаками», ставшее весьма популярным в этом кругу, но годы спустя Куняев в одной из статей сказал, что эти стихи совершенно неинтересные, что здесь он пошёл за модной «словесно лихой, но абстрактной и безличной манерой». И вскоре отошёл от этого круга «эстрадной поэзии». Он вошёл в круг В. Соколова, Н. Рубцова, А. Передреева, в его стихах стала господствовать «тишина полуночная», когда поэт перебирает всё им написанное, что-то отбрасывает, что-то переделывает, обдумывает новую философию стиха. Он становится одним из ведущих поэтов «тихой лирики» (так условно было обозначено это направление, в отличие от «громкой лирики»). В его стихах появилось гражданское чувство, гражданские страсти, он занимался полезным общественным делом. «Открытая гражданственность целого ряда зрелых стихотворений Станислава Куняева, – писал Вадим Кожинов, – напротив, была лично пережита всем существом, была поистине выстрадана на долгом пути поэта. Это ярко выразилось в творческой истории стихов «Листья мечутся между машин»… Вначале оно было опубликовано со следующей концовкой:
Вам спасибо, что вы сберегли
эти песни. А мы – растеряли.
Но зато в окруженье полей,
на своей бесконечной равнине
мы узнали всю цену потерь
и смиренье, что паче гордыни.
В первом разделе этой книги читатель найдёт стихотворение в его окончательной редакции. Финал звучит здесь иначе, пожалуй, даже совсем иначе (приведём эти переделанные строки: «Вам спасибо, что вы сберегли, / нам спасибо, что мы растеряли. / Но зато на просторах полей, / на своей беспредельной равнине / полюбили свободу потерь / и смиренье, что пуще гордыни. – В. П.). И авторская правка в данном случае означала не просто «улучшение» стихов, но своего рода «доживание» их смысла – точнее выразиться трудно… В последнем варианте эта горечь никуда не исчезла, но поэт нашёл в себе силу и смелость поверить в ту – очень непростую и очень нелёгкую – правду, во имя которой его народ терял свои древние песни, и взять на себя ответственность за эту правду. Ещё резче тот же круг мыслей выразился в более позднем стихотворении «Реставрировать церкви не надо…» (Куняев С. Путь. Стихи разных лет / Предисловие В. Кожинова «Путь поэта». М., 1982. С. 7). Из «тихого поэта» С. Куняев становится значительным представителем гражданской лирики своего поколения. «Разумеется, – писал В. Кожинов, – зрелая поэзия Станислава Куняева не сводится к непосредственно гражданским стихотворениям. Но творчество поэта обладает замечательной цельностью, и на его стихах, посвящённых так называемым вечным темам природного и человеческого бытия, всегда лежит отсвет той гражданской ответственности, которая со всей открытостью выразилась только в сравнительно немногих его произведениях… В равновесии или, вернее, в напряжении между двумя полюсами – ничем не прикрашенной прозой быта и высоким смыслом Бытия – нерв поэзии Станислава Куняева. И в заключение хочу выразить свою уверенность в том, что энергия, рождаемая этим напряжением, не только не исчерпана, но даже не высвободила главный свой заряд. Лирические стихотворения и хроники Станислава Куняева представляются мне подступами (с разных сторон) к поэме, сплавляющей в творческое единство самые разнообразные стороны и черты того времени – или, если выразиться торжественней, той эпохи, сквозь которую проходил путь поэта» (с. 8—10).
В июле 1963 года был арестован К.Н. Архипов, при обыске у него обнаружены 14 экземпляров сборника стихов Гумилёва «Забытое», 12 экземпляров книги Цветаевой «Приключение»… В мае 1964 года за тунеядство арестован И.А. Бродский и по суду отправлен на пять лет в ссылку. А поводом для ареста явились «упаднические, идеологически вредные стихотворения». Возникло «дело Бродского». В его защиту выступили члены Союза писателей СССР А. Ахматова, К. Паустовский, Л. Чуковская, Р. Орлова, Л. Копелев, С. Маршак, К. Чуковский, Н. Грудинина, Е. Евтушенко, Д. Шостакович, который прислал в суд телеграмму: «Я очень прошу суд при разборе дела поэта Бродского учесть следующее обстоятельство: Бродский обладает огромным талантом. Творческой судьбой Бродского, его воспитанием должен заняться Союз. Думается, что суд должен вынести именно такое решение» (Якимчук Н. Как судили поэта (Дело Бродского). Л., 1990). О «деле Бродского» и о нём самом написано несколько книг и статей. В 1972 году И. Бродский уехал в США, писал стихи на русском и английском языках. Выделяется среди этого цикл стихотворений «Осенний крик ястреба» (1973—1987), впервые опубликованный в издательстве «Ардис» в 1987 году. В 1987 году получил Нобелевскую премию по литературе. «Присуждая премию, Нобелевский комитет лаконично формулирует, в чём состоит главная заслуга лауреата, – писал Л.В. Лосев в книге «Иосиф Бродский». – В дипломе Бродского стояло: «За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью». Представляя лауреата, постоянный секретарь Шведской академии профессор Стуре Аллен начал речь словами: «Для нобелевского лауреата Иосифа Бродского характерна великолепная радость открытия. Он находит связи (между явлениями. – Л. Л.), даёт им точные определения и открывает новые связи. Нередко они противоречивы и двусмысленны, зачастую это моментальные озарения, как, например: «Память, я полагаю, есть замена хвоста, навсегда утраченного в счастливом процессе эволюции. Она управляет нашими движениями…» Краткая речь Стуре Аллена отразила перемены, начавшиеся на востоке Европы. В прошлом, присуждая премию писателям из Советской России, шведские академики с наивной тщательностью подчёркивали аполитичность своего решения. Премия Пастернаку (1958) была присуждена «за важные достижения в современной лирической поэзии», и тогдашний постоянный секретарь Шведской академии Андерс Остерлинг в своём выступлении подчёркивал, что «Доктор Живаго» «выше партийно-политических рамок и, скорее, антиполитичен в общечеловеческом гуманизме». Шолохова в 1965 году наградили за «художественную силу и целостность, с которой он отобразил в своём донском эпосе историческую фазу в жизни русского народа». Солженицына в 1970-м наградили за «нравственную силу, с которой он продолжил бесценные традиции русской литературы». В конце 1987 года в СССР набирала силу горбачёвская перестройка и гласность, что сделало более «гласными» и шведов. Стуре Аллен упомянул конфликт Бродского с советским режимом («Сквозь все испытания – суд, ссылку, изгнание из страны – он сохранил личную целостность и веру в литературу и язык»), не стеснялся представитель академии и в характеристике этого режима («тоталитарный») (Лосев Л.В. Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии. М., 2006. С. 252—253. ЖЗЛ).
