Первое известное нам упоминание дворецкого, в ведении которого находилась Рязань, относится к 30 августа 1539 г. Речь идет о грамоте, которую дворецкий Иван Михайлович (Юрьев) адресовал рязанскому городовому приказчику Васюку Конаплину[1524]. Строго говоря, в тексте документа дворецкий не назван «рязанским», но то, что тогда именно он, а не дворецкий Большого дворца (кн. И. И. Кубенский) отдавал распоряжения на территории Рязани, свидетельствует о том, что Рязань была «приказана» дворецкому И. М. Юрьеву.
Можно попытаться определить примерный отрезок времени, когда был образован Рязанский дворец. Поскольку в феврале 1533 г., как уже говорилось, Рязань находилась в юрисдикции «большого» дворецкого кн. И. И. Кубенского, а в августе 1539 г. там распоряжался дворецкий И. М. Юрьев, то, следовательно, выделение особого Рязанского дворца произошло между этими датами: вероятно, уже после смерти Василия III.
По-видимому, с этого же времени в ведении рязанского дворецкого находилась также Вологда: жалованная грамота Ивана IV Вологодскому Комельскому монастырю от 13 июля 1539 г., согласно надписи на обороте, была выдана по приказу дворецкого Ивана Михайловича (Юрьева)[1525], который, как мы уже знаем, был тогда рязанским дворецким.
Должность рязанского дворецкого впервые прямо упоминается в разрядной книге в декабре 1539 г.[1526], а в сохранившемся актовом материале — в июне 1541 г.[1527] Примечательно, что почти все упоминания рязанского дворецкого в 1540-х гг. относятся к его деятельности на территории Вологодской земли[1528], что объясняется, по-видимому, лучшей сохранностью архивов северных монастырей по сравнению с монастырями Рязанской епархии. К концу 40-х гг. Вологда настолько прочно вошла в юрисдикцию рязанского дворецкого, что в жалованной несудимой грамоте Ивана IV игумену Глушицкого монастыря Арсению, выданной 5 июля 1548 г. по приказу рязанского дворецкого П. В. Морозова, появился пункт о том, что, в случае каких-либо исков к игумену с братией, их должен был судить сам царь или его «дворецкой рязанской, у кого будет Вологда в приказе»[1529].
Если между ликвидацией Рязанского великого княжества и формированием Рязанского дворца прошло почти двадцать лет, то Дмитровский дворец был образован почти сразу же после упразднения одноименного удела. Как мы помним, 3 августа 1536 г. умер в тюрьме князь Юрий Иванович Дмитровский, а спустя два года, в августе 1538 г., в разрядной книге упоминается первый дмитровский дворецкий — кн. Дмитрий Федорович Палецкий[1530]. А. А. Зимин, ссылаясь на запись в сборнике из Щукинского собрания ГИМ, датировал это назначение 1537 г.[1531] Исходя из хронологии служебных поручений кн. Д. Ф. Палецкого в указанном году, время получения им чина дмитровского дворецкого (а следовательно, и время образования соответствующего дворца) можно уточнить.
22 апреля 1537 г. кн. Д. Ф. Палецкий был отправлен в Литву в составе посольства боярина В. Г. Морозова и дьяка Г. Д. Загрязского, причем ему был дан почетный титул нижегородского дворецкого: «…а дворетцкой князь Дмитрей приписан в грамоте имяни для, а он был не дворетцкой», — разъясняет дело посольская книга[1532]. Ясно, что и чина дмитровского дворецкого Палецкий на тот момент не имел: иначе незачем было бы приписывать ему фиктивную должность.
Выполнив свою миссию, посольство вернулось в августе 1537 г. в Москву[1533], а в сентябре того же года кн. Д. Ф. Палецкий упомянут в разряде несостоявшегося похода на Казань, причем — без чина дворецкого[1534]. Таким образом, дмитровским дворецким он мог быть назначен не ранее конца 1537 г., а первое надежное известие, упоминающее его в этом качестве, относится, как уже говорилось, к августу 1538 г.
В декабре 1537 г. писцы А. С. Слизнев-Упин «с товарищи» проводили описание земель Дмитровского уезда[1535]: вполне вероятно, что это мероприятие находилось в связи с формированием нового областного дворца. С учетом всего вышесказанного представляется, что Палецкий мог получить чин дмитровского дворецкого в конце 1537 г. в качестве вознаграждения за заслуги на государевой службе (включая участие в недавнем посольстве в Литву).
В ведении Дмитровского дворца, помимо самого г. Дмитрова с уездом, находился также Звенигород, входивший ранее в удел князя Юрия Ивановича: так, уставная грамота дворцовому селу Андреевскому в Звенигородском уезде была выдана 20 апреля 1544 г. по приказу дмитровского дворецкого окольничего В. Д. Шеина, а в самой грамоте содержался пункт, согласно которому скоморохов, попрошатаев и иных нежеланных гостей надлежало давать на поруки и ставить перед «дворецким дмитровским, у кого будет Дмитров в приказе»[1536].
К концу 1530-х гг. относится образование еще одного областного дворца — Угличского. Выморочный Угличский удел был завещан Василием III своему младшему сыну Юрию, но распоряжалась там в 30–40-х гг. по-прежнему великокняжеская администрация. А. А. Зимин предполагал, что в 1535–1538 гг. угличским дворецким был боярин кн. И. В. Шуйский — на том основании, что он выдавал грамоты на территории, входившей в Угличский дворец[1537]. Однако, как было показано выше (см. гл. 7), пометы на обороте этих грамот не оставляют сомнений в том, что Шуйский действовал в данных случаях не как дворецкий, а как боярин введенный.
Первое надежное известие об угличском дворецком относится к августу 1538 г., когда в разрядной книге с этим чином упомянут Федор Семенович Воронцов[1538]. В ведении Угличского дворца, помимо Углича, находились Калуга[1539], Зубцов[1540] и, вероятно, Бежецкий Верх[1541].
В годы правления Елены Глинской и, по-видимому, в первое время после ее смерти существовал еще один областной дворец, который до сих пор оставался вне поля зрения исследователей. Речь идет о дворце великой княгини, который, возможно, был образован еще при жизни Василия III, но упоминается в первый и единственный раз только в 1543 г. В жалованной тарханно-несудимой грамоте Ивана IV Троицкому Махрищскому монастырю на село Зеленцыно с деревнями в Переславском уезде, выданной 16 марта 1543 г. по приказу боярина кн. Петра Ивановича Репнина Оболенского, говорилось, что, в случае каких-либо исков к игумену, монастырской братии и крестьянам, их судит великий князь «или мой боярин введеной, у которого будет матери моей великие княгини дворец в приказе»[1542].
Как можно понять из процитированного документа, к моменту выдачи этой грамоты дворец великой княгини продолжал существовать, но находился во временном управлении («в приказе») боярина введенного, каковым был в данном случае кн. П. И. Репнин-Оболенский. Подведомственная ему территория располагалась в Переславском уезде.
Наряду с новыми областными дворцами, впервые упоминаемыми в 30-х — начале 40-х гг., в описываемое время продолжали действовать давно существовавшие Тверской и Новгородский дворцы. Первому из них, помимо Твери, были подведомственны территории Волоцкого, Клинского и Ржевского уездов[1543], а также, как недавно установил С. В. Стрельников, — Ростовская земля[1544]. К этому перечню следует также добавить Романов и Пошехонье, которые, согласно жалованной грамоте Ивана IV Троицкой Иониной пустыни от 1 сентября 1544 г. на владения в Романовском и Пошехонском уездах, выданной по приказу тверского дворецкого И. С. Воронцова, находились в ведении именно Тверского дворца[1545].
Важно отметить, что местом пребывания всех дворецких, за исключением новгородского, была Москва. Именно поэтому рязанский дворецкий мог, не покидая столицы, ведать не только Рязанью, но и Вологдой, а тверской дворецкий — помимо Твери, еще и Ростовом, Волоколамском, Клином и другими перечисленными выше территориями. Однако самый обширный круг земель находился под управлением дворецкого Большого дворца: его юрисдикция распространялась на Белозерский, Владимирский, Каширский, Коломенский, Московский, Нижегородский, Переславский, Суздальский, Серпуховской, Тульский и Ярославский уезды (см. выше гл. 7, табл. 2, строки 3, 13, 15, 17, 22, 52, 62, 65; а также Прил. III, № 59, 63, 68, 76, 83, 91, 126, 133, 140, 173, 178, 184).
«Большой» дворецкий мог также отдавать распоряжения на территории уездов, находившихся «в приказе» у областных дворецких. Так, 21 марта 1541 г. боярин и дворецкий кн. И. И. Кубенский приказал выдать государеву жалованную несудимую грамоту Вологодской Евфимьевой пустыни[1546], хотя Вологда в то время, как мы знаем, входила в юрисдикцию рязанского дворецкого. 20 ноября 1547 г. «большой» дворецкий Д. Р. Юрьев приказал выдать заповедную грамоту на рощи Саввина Сторожевского монастыря[1547]; между тем Звенигородский уезд, в котором располагался сам монастырь и основная часть его вотчины, был «приказан» (согласно приведенной выше грамоте 1544 г.) дмитровскому дворецкому, а эту должность в 1547 г. занимал Д. Ф. Карпов[1548].
