174
О «страхе», как средстве нравственного воздействия на правящие сферы, Шеридан еще в прошлом столетии высказал следующие интересные соображения: «При объединении (митингами) общественного мнения с целью воздействия на палату общин, у нас никогда не было намерения производить это воздействие путем насилия или возмущения; но собрания эти, конечно, рассчитаны были на то, чтобы возбудить в палате общин некоторый страх перед ними и их занятиями, не вредный страх, а трепетное уважение, которое палата общин обязана оказывать справедливым чувствам народа, когда эти чувства собраны и выражены». См. В. Дерюжинский. Митинги в Англии. Вестн. Европы, 1893. № 2. С. 599.
См. Записки Левшина, 484. Один из молодых помещиков пишет: «Секретный комитет, это – эмансипация! Помешались на слове, да и мутят. Все вскормлены на казенных испеченных хлебах, а из простого люду знают извозчиков, ямщиков, да дачных дворников!» (Русск. Стар., 1897. №ю, 12).
В Русской Старине 1897 г., в статье «На заре крестьянской свободы» печатались очень интересные извлечения из частной переписки помещиков, обрисовывающей их взгляд на крестьянское дело. Даже те, которые признавали несправедливость постыдного института, под разными, более или менее благовидными, предлогами рекомендовали отложить эту отмену. Один тамбовский помещик писал: «Стеснить права напыщенного барства пора, но уничтожить совсем крепостное право рано, очень рано. Первый шаг нужно сделать уничтожением так называемых дворовых, оставив пока крепостных земледельцев». Но харьковский помещик сомневался в возможности оставить дворянство без дворни, которая и служит господам и охраняет их: «Что будет с дворней в России многомиллионной? Кто на первых порах есть сварит? Уцелеет ли собственность, которую владелец лично своей персоной от взволнованной и непонимающей массы защитить не в состоянии будет? Вот мысли, которые каждого из нас держат в постоянном страхе. Совершенно не то, чтобы этой реформе противились… До сего времени, несмотря на злоупотребления, помещики были для правительства лучшими полицеймейстерами и блюстителями порядка. Это неоспоримо…» Подобные положения высказывались постоянно: выставляли вперед опасения волнений освобожденных крестьян, грозили возможностью новой пугачевщины и проч. Наряду с этим говорили о том, что народ наш «поистине еще незрелый», что его следует прежде просветить, образовать, а потом уже можно будет думать о его освобождении.
См. н. Записки Левшина, 499. Выше приведены ужасы, примерещившиеся московским барам. Петербургские аристократы не отставали. Один из них в 1857 г. писал: «Теперь в России жить нельзя, tout va a la diable et le parti rouge domine a St. Petersbourg» (все идет чертовски плохо, и партия красных господствует в Петербурге). Ср. Русск. Стар., 1897, октябрь. С. 25. Смирнова в письме своем указывает, что сам седовласый гр. Блудов, излюбленный юрист николаевских времен, попал вместе с славянофилами в «поджигатели» (Русск. Арх., 1897, сент., 124).
– Вот что писал А. М. Тургенев в 1857 г. по поводу отмены военного рабства: «Сообразите, – вопил А. М. Тургенев, – 340000 кантонистов повелено распустить. Вот вам готовая армия. Все они пролетарии, не имея куска хлеба, ни приюта, ни одежды, будут вынуждены делать то, что от них потребуют. Господа же писаки (sic), наши журналисты и сантиментальные литераторы не укоснят преподать правила и наставления кантонистам. Они же все знают грамоту. Вот вам все и готово, чего добиваются литераторы (!!). Вспомните о табуне (sic) раскольников; их насчитывают более 8 миллионов, и большее число голов в этом табуне принадлежит помещикам. Ну – как табун шарахнется, что тогда делать?» (Русск. Стар., 1897. №ю, 13). Если с такою ценою у рта говорили помещики по поводу освобождения военных рабов, то немудрено, что весть об освобождении их собственных рабов окончательно лишила их разума, и появились галлюцинации фонарного столба в виде виселицы.
– В «письме конторщика», напечатанном в № 9 Русск. Арх. за 1897 г. отмечая эту панику «перед волею», «распространенную между начальствующими и господствующими», автор добавляет: в этом было нечто тупоумное, особый вид помешательства рассудка, что весьма ясно доказывается извращением понятия о вечных законах человеческих чувств. Известно, что если человеку делают что-нибудь хорошее (как отмена крепостного права), то бунтовать ему и драться нечего. Любопытно, что почти в тождественных выражениях говорил А. М. Унковский на аудиенции у Александра II. (См. с. 38 книги моей: «Унковский и освобожд. крест.»). Такое ни с чем несообразное представление о народе можно объяснить, как верно указывает автор, убеждением крепостников, что «у мужиков психические движения совершаются по другим законам, чем у людей вообще». Ввиду приведенных данных представляется тенденциозно-фальшивым заверение редактора/? Арх., что «в чужих краях (?) именно этого (бунта после освобождения) ждали и застрельщиками (??) выставили поляков» (с. 138). – Эта явная фальсификация особенно бросается в глаза, если принять во внимание, что именно благонадежные московские крепостники с Закревским во главе считали резню неизбежною, а впоследствии даже назначали срок – «в течение 1860 г.» (См. Рус. Стар., 1891. №ю. С. 147, а также Рус. Стар., 1897, сент.).
Более искренние из сторонников постепенного освобождения впоследствии сами сознавались в своей ошибке. «Теперь, – писал Левшин в 1860 г., – вижу, что я ошибался и не подозревал в народе русском того терпения и благоразумия, с которым он ожидает решения своей участи». См. там же, 510.
«Помещики пожилые, – пишет г. Еленев, – весь свой век проведшие с крестьянами, признавались потом, что они не ожидали от них такого спокойствия и самообладания». См. н. бр., 55.
См. н. бр. Еленева, 55.
См. М. Е. Салтыков – А. Н. Пыпина. СПб., 1900. С. 89–90.
Один орловский помещик пишет, например, в это время: «У нас рассказывают, что составляется положение о свободе крестьян. Это нас сильно беспокоит, потому что такой переход нас всех разорит, все у нас растащут. Квартирующие у нас в Трубчевске военные говорят, что будто бы этого Англия требует, а дворовые уши навострили». В конце февраля 1857 г. один рязанский помещик писал своему приятелю по поводу слухов об освобождении, выражая надежду, что слухи эти неверны: «Такие перемены надобно делать осторожно; несвоевременная пересадка может повредить дереву. Крепостное состояние на Руси служит условием общего благоденствия»… Другой крепостник в ответ Жемчужникову (отцу поэта) о радостной новости отмены крепостного права писал: «Вы называете крепостное право противоестественною зависимостью, а я совершенно противного мнения и нахожу, что нигде крестьянин так не успокоен и не обеспечен, как наш помещичий крестьянин, разумеется у доброго господина, который выгоды своих крестьян соединяет с своими собственными… Разрушить этот порядок, значит подготовить гибель государству. Непросвещенный народ, не имея истинного понятия о сущности свободы, тотчас употребит ее во зло, и те крестьяне, которые под покровительством добрых господ наслаждаются мирною и спокойною жизнью, сделаются пьяницами, разбойниками и душегубцами. Они непременно восстанут против всех властей, отклонятся от церкви и сделаются не только бесполезными, но и вредными для государства» (На заре свободы. Русск. Стар., 1897. № 10).
Председатель Главного комитета по крестьянскому делу, князь А. Ф. Орлов, как сообщает Левшин, «занимался заложением своих и жены своей имений (конечно, «с душами») в Опекунский совет, чем возбудил всеобщий страх; во всей России о том говорили и спешили подражать ему». См. Достоп. мин. в моей жизни. Записки А. И. Левшина в Русск. Арх., 1885. № 8. С. 499. О принудительном переселении крестьян в Сибирь, о сдаче их на фабрики, о подложном переукреплении земель и изменении размеров надела, о злоупотреблениях по поставке и других безобразиях издыхавшего рабства см. н. ст. Семевского. С. 161 и сл. Эмиграция за границу струсивших крепостников была так велика, что банкир Штиглиц в четыре месяца 1857 г. перевел 40 млн руб. и нажил до 100 тыс. за комиссию (Русский Арх., 1897 г. № 10. С. 33). Помещики стали отпускать крестьян на волю, приберегая землю для себя. Один помещик писал брату из Парижа: «Я тебя убедительно прошу стараться отпускать на волю по возможности более людей из Сергиевского имения… Чем мы более отпустим людей на волю, тем мы более получим земли при освобождении крестьян; а ты сам знаешь, что у нас земли немного. Пожалуйста, убедись в моей правде, что каждый крестьянин, отпускаемый теперь на волю, хотя и с потерею для меня (т. е. сравнительно дешево), сохраняет мне в будущем три или четыре десятины земли и что во всяком случае при появлении указа, чем у нас будет менее крестьян, тем будет для нас спокойнее. В Рязанской губернии за рабочими никогда не станет дело, да нам их и не нужно, потому что всегда будут желающие нанять землю». (Русск. Старина, 1897, окт., 32).
