Все сказанное в рассмотренных выше главах мало чем отличается от того, чему учил Шэнь Бу-хай. Но Хань Фэй отнюдь не ограничивается пересказом уже известного. Он идет дальше. Обратимся, в частности, к главе 49 трактата («Пять паразитов»), в которой жесткая легистская натура автора выдает себя с наибольшей полнотой (русский перевод главы см. [Древнекитайская философия, т. 2, с. 261–275]). Начав с описания своего варианта видения исторического процесса с глубокой древности (дикость, невежество, нищета; даже Яо и Юй жили в бедности), Хань Фэй затем обрушивается на конфуцианские добродетели — гуманность и чувство должной справедливости и дает понять, что ныне эти добродетели устарели и способны только помешать налаживать жизнь. Гуманность не годится для управления людьми — нужна сила, нужны тяжелые и неотвратимые наказания за проступки, чтобы люди боялись. Иначе люди распускаются, все перепутывается и возникает смута. Способные устраиваются хорошо жить за чужой счет, земля пустеет, войско слабеет.
Если ценить тех, кто учен и умеет красиво говорить, попустительствовать удальцам, использующим свои мечи в личных интересах, то смуты не избежать. Утонченные речи правителю ни к чему, как и вообще умники. Нужны твердые законы и искусство администрации. В противном случае люди будут учиться читать и рассуждать и забудут, как держать соху. Поэтому в государстве разумного правителя нет книг, а людей обучают только закону. Такое государство богато, а его войско сильно[203].
Как и Шан Ян, Хань Фэй-цзы презирал простолюдинов. Правда, он не считал их быдлом и не призывал к нарочитому их ослаблению во имя усиления государства. Но стремление «овладеть сердцами людей» он высмеивал, полагая, что народ в массе своей глуп и может быть уподоблен неразумному ребенку, который не понимает, что делается для его пользы, особенно если это доставляет ему сиюминутные неприятности. Об этом с предельной откровенностью сказано в заключительной части 50-й главы трактата [Хань Фэй-цзы, с. 356–357; Liao, т. 2, с. 309–310; Древнекитайская философия, т. 2, с. 282–283].
Словом, в трактате собран и подытожен весь многовековой опыт легистской теории и практики, прежде всего искусства администрации Шэнь Бу-хая и жесткого легизма Шан Яна. Умелое сочетание разных доктрин и немалый личный ум, способности к теоретическому обобщению и убедительной аргументации сыграли свою роль в том, что именно в трактовке Хань Фэй-цзы были заимствованы многие кардинальные установки и принципы управления не только созданной по легистской модели империи Цинь, но и последующих конфуцианских в своей основе императорских династий. Имеются в виду прежде всего такие параметры администрации, как уважение к издаваемым сверху указам, искусное нарочитое ослабление правящего аппарата власти и повседневный эффективный контроль за ним, нелицеприятность при подборе и использовании чиновников, гласность и справедливость при оценке их поступков, использование различных каналов информации при критическом отношении к ним, оценка всей суммы суждений и мнений при выработке ответственных решений и т. п.
Трактат Хань Фэй-цзы — это одно из наиболее ценных пособий, выработанных древнекитайской мыслью и положенных затем в фундамент великой империи. Но парадокс в том, что сам теоретик, создавший это произведение, оказался несостоятельным практиком. Хань Фэй хорошо понимал и еще лучше объяснял другим, как нужно действовать, чтобы стать у руля правления крупного царства, а затем и империи. Но сам он не смог добиться желаемой цели. В какой-то степени его незадавшуюся и трагически завершившуюся жизнь можно сопоставить с судьбой Конфуция. Но есть и существенная разница: Конфуция все ценили и даже побаивались, принять же к исполнению его идеи в его время и в той форме, как они были сформулированы Учителем, просто нельзя было. Не говоря уже о том, что, случись такое, ничего хорошего из этого бы не получилось, а само учение могло бы дискредитировать себя и сгинуть.
Ситуация с Хань Фэем иная. Его доктрина стопроцентно годилась к реализации и, более того, была реализована Цинь Ши-хуаном и Ли Сы. Но сам Хань Фэй, оказавшись жертвой зависти и клеветы со стороны Ли Сы, не сумел найти выхода и погиб.
В главе 3 трактата, где обсуждается важный вопрос, как убедить правителя, автор, как бы оправдываясь (не будем забывать, что Хань Фэй был заикой), утверждает, что говорить ему нетрудно. Трудности в том, чтобы слова дошли до ушей высокопоставленного человека, от которого зависит принятие решений. Если говорить осторожно и логически последовательно, речь сочтут излишне красивой, но не имеющей смысла, а если высказываться тверже и определенней, сочтут ее грубой. Если говорить многословно, сопровождая сказанное примерами и ссылками на аналогии, сказанное воспримут как пустую болтовню, если употреблять ученые слова, сочтут за хвастовство. Словом, как бы ты ни ухитрялся, тебя неправильно поймут. И вывод в конце главы: трудно говорить с глупыми. Прямые речи доходят только до умных [Хань Фэй-цзы, с. 14–16; Иванов, 1912, с. 12–15].
Этому вопросу посвящена специальная глава 12 с характерным заглавием «Трудности убеждать». Глава необычайно интересна. Смысл ее в том, что трудность убеждать состоит не в нехватке знаний, ясности мысли или логики. Она в том, чтобы сказанное было адекватно воспринято слушающим и получило должный отклик, т. е. было принято соответствующее решение. Весь вопрос в том, как этого достичь. Если слушающий (а в данном случае имеется в виду правитель) жаждет славы, а вы будете говорить ему о выгоде, он станет вас презирать. Если, напротив, он хочет выгоды, а вы начнете рассуждать о славе, он просто отнесется к вам как к прожектеру и, разумеется, не обратит внимания на ваши советы. Если же он втайне стремится к выгоде, но делает вид, что жаждет славы, а вы убеждаете его стремиться к славе, то на словах он вас поощрит, а на деле отдалит. Если же вы будете в этом случае настаивать на том, что может дать выгоду, он использует ваши советы, но вас для приличия выгонит.
Все это и многое другое следует учитывать, когда стараешься найти ход к мыслям и поступкам правителя. Важно принимать во внимание, в частности, форму разговора. Многое делается втайне, не высказывается вслух. Если правитель что-то скрывает, а вы невольно заденете это в разговоре, вам несдобровать. Если ваш с правителем секретный разговор случайно станет известен еще кому-то, виноваты снова будете вы. Если советник еще не близок к правителю, но говорит что-то разумное, то в случае успеха о нем легко могут забыть, а если совет окажется неудачным, дело может окончиться для него полным провалом. То же самое в случае, если советник требует того, чего правитель не может сделать, или будет мешать правителю делать то, что он хочет.
Если советник говорит просто и кратко, его сочтут неумным и прогонят, если много и красноречиво — сочтут многословным и болтливым. Если в немногих словах окажется много смысла, советника сочтут трусливым, не желающим высказаться полностью. Если он будет говорить свободно — могут счесть надменным, даже грубым. И далее: «Задача советника в том, чтобы превознести то, чем правитель гордится, и прикрыть то, чего он стыдится. Если у правителя есть личные пристрастия, следует представить их как общественно значимые; если есть скрытые низменные желания, нужно суметь приуменьшить их недопустимость. Если устремления возвышенны, но недостижимы, нужно обратить внимание на их недочеты и преувеличить их недостижимость. Если правитель хочет продемонстрировать свои знания и способности, нужно подсказать ему подходящие идеи, а самому прикинуться незнающим, дабы правитель проявил свой ум» [Хань Фэй-цзы, с. 62–63; Древнекитайская философия, т. 2, с. 233–234].
Общий смысл этих рассуждений совершенно очевиден: советник обязан постоянно быть настороже. Он должен вовремя и всегда в меру поощрять и опасаться, облекать сказанное в нужную форму и бояться быть неправильно понятым, хорошо знать натуру правителя, с которым имеет дело, и всегда учитывать его настроение. Он не смеет открыто перечить правителю и должен почаще восхвалять его. Только если он сумеет пройти по такой туго натянутой проволоке, ни разу не поскользнуться и не упасть, то может рассчитывать стать близким доверенным его лицом и получить возможность осуществлять свою программу преобразований. Иного пути нет, если хочешь добиться цели в условиях жесткого авторитарного правления, к которому легисты и призывали государей (в отличие от конфуцианцев, считавших своим долгом напрямую говорить правителю о его недобродетельных поступках). И легисты-министры, легисты-реформаторы, легисты-советники должны это понимать. Не мог не понимать это и Хань Фэй. Но он не умел красиво говорить, его трудно было слушать и понимать.
