Тихо переговариваясь, они чутко прислушивались к шорохам. Блеснула первая звезда. Послышался заглушенный шаг. Из мглы словно вырос Гиви с дружинниками, двое из них держали коней Даутбека и Дато. Все молча гуськом двинулись к замку.
У проезда в круглую башню их окликнул стражник. Дато ответил, что это он - Ражден. Стражник приблизился с зажженным факелом. Вмиг его схватили, заткнули рот тряпкой и, связав, придавили ноги камнем, чтобы не вздумал скатиться вниз. Такой же участи подверглись еще пять стражников.
Наконец добрались до главных ворот. Дато громко постучал. Отодвинулась заслонка, кто-то силился разглядеть всадников.
- Клянусь святым Ражденом! - яростно закричал Дато. - Ты, наверно, хочешь висеть на хвосте черта! Светлейший Шадиман повелел мне немедля выполнить порученное.
Лязгнул засов. Оставив коней двум дружинникам, все вошли во внутренний двор, и тотчас Гиви овладел воротами, как бы случайно прислонившись к ним.
Дато, клянясь святым Ражденом и проклиная чертов хвост, торопил вызвать княжну Магдану, ибо к ней послание светлейшего Шадимана.
Приблизились другие стражники. Дато нервно теребил подклеенный рыжеватый ус, и стражники видели знакомый им медный колпачок на среднем пальце, но не могли разглядеть из-за башлыков ни лица Раждена, ни остальных прибывших людей князя Нижарадзе, как представил их Ражден.
Зашуршали шелковые ткани, и показалась Магдана, окруженная прислужницами. Она робко спросила, что повелел ей отец?
- Светлейший Шадиман соединился с отрядом Цицишвили, и владетель Сацициано передал просьбу княгини отпустить тебя к ней в гости. Светлейший Шадиман рассмеялся, узнав о твоем письме к крестной.
Магдана радостно всплеснула руками и сказала, что готова исполнить повеление отца, как только девушки уложат одежду. Но Дато запротестовал: светлейший Шадиман приказал немедля прибыть к Черной скале, ибо он торопится проследовать дальше, а за сундуком и девушками завтра прибудут посланцы. И раньше чем стража успела опомниться, Гиви распахнул ворота, Дато вмиг посадил Магдану на седло и, взяв коня под уздцы, стал осторожно сводить с крутизны. Выждав немного, за ним последовали и остальные.
В замке так были ошеломлены поспешностью Раждена, который после чубукчи и Махара был самым близким князю, что даже не догадались проводить всадников до нижних укреплений. Смотритель же замка и его помощники накануне уехали на пастбище проверять скот.
Миновав последний выступ, Дато передал Даутбеку сияющую Магдану и поскакал впереди всадников.
Даутбеку было неловко и приятно, словно нежное облако прислонилось к его могучей груди. Он старался как можно бережнее придерживать тонкий стан, а конь, подобно вихрю, несся по темной дороге.
Так без передышки мчались они, пока на рассвете не осадили взмыленных коней у дома Дато.
Магдана не боялась: страшнее замка ее отца не было ничего на свете. Она чувствовала - эта ночь необычайна. Быть может, княгиня Цицишвили тщетно просила отпустить к ней крестницу и решилась на похищение? Что бы то ни было - она счастлива! Полная смущения и любопытства Магдана оглядывала нарядную комнату, куда ее, как ребенка, на руках внес Даутбек.
Хорешани сразу расположила к себе пленницу, заботливо укрыв ее легким покрывалом. Разметав косы, Магдана вмиг уснула, чуть приоткрыв алый рот...
Свалились и все одиннадцать всадников, ибо двое суток не спали. Лишь суровый Даутбек никак не мог успокоиться, ему все чудились тихий стук девичьего сердца и запах розы, исходящий от лечаки, всю дорогу трепыхавшейся у его щеки.
Неумолчно сантуристы выбивали молоточками из семиструнных сантури пленительные звуки. Каманчи оглашали сладчайшими мелодиями Дигомское поле. Оно наполнялось наряженными людьми, как наполняется серебряное блюдо красиво подобранными плодами.
По правую руку правителя будет восседать в кресле царь Имерети, по левую - Леван Дадиани и Шервашидзе Абхазский. А к радости Гуриели, его усадят подальше от Левана, рядом с имеретинским царем.
Полукругом расположились княжеские фамилии, высшее духовенство, именитое азнаурство. Волна драгоценных каменьев, казалось, обрушилась на Дигомское поле. Но взгляды почетных купцов, амкаров, горожан прикованы к левой линии, где, по велению Моурави, восседали величавые философы, прославленные зодчие, вдумчивые фрескописцы, строители в просторных одеяниях, убеленные серебром лет сказители, медлительные книжники и стремительные звездочеты. В них отображалась новая Картли - Картли времен Георгия Саакадзе, Картли "освежающего дождя".
Желающих полюбоваться искусством постоянного войска оказалось слишком много, и никакие скамьи не могли их вместить. Охотники, плотогоны, рыбаки, землепашцы высот, скотоводы и пастухи, не догадавшиеся с ночи захватить скамьи, расположившись на отрогах гор, благодарили создателя за орлиную зоркость глаз.
Дато в парадных доспехах гарцевал впереди своих сотен, неподалеку от князя Качибадзе. С трудом сдерживая взбалмошного скакуна, Даутбек то и дело оказывался рядом с Нижарадзе. Назначенный начальником, охраны площадки правителя, Ростом стоял позади Зураба, который до "боя" любезно занимал Гуриели разговором. Остальные "барсы" расположили личные сотни не как сначала порешили, а каждый вблизи того или другого князя, дружественного заговорщикам, поэтому подозреваемого.
Приехавший на свадьбу повеселевший, или притворившийся веселым, Папуна слегка подтолкнул Даутбека:
- Смотри, только Георгий мог загнать в одну клетку царственных тигров и коршунов, терзающих народ от берегов Черного моря до Алазанской долины!
Даутбек рассмеялся. Сквозь позолоченные наконечники копий, как сквозь прутья зверинца, колыхались перья, султаны, пушистые хвосты... Огромный тюрбан царя Георгия перекрещивали жемчужные нити, как ослепительные пути к Босфору, но над пышными складками господствовала имеретинская шапочка, унизанная яхонтами, как символ независимости и богатства царства. Странный шлем с белыми перьями красовался на Леване Дадиани, - казалось, именно этот воинственный убор обронил некогда Македонец на берегу Фазиса. Мамия Гуриели украсил свою голову подобием главной башни Гурианта, посредине на пике колыхалось маленькое двухконцовое знамя, над нижними и верхними зубцами угрожающе искрился султан. А Шервашидзе Абхазский отогнул козырек шлема, открывая лицо, но зато плотно защитил медью затылок, над которым развевались разноцветные перья.
Едва правитель с царственными гостями опустился в кресло, как тотчас Квливидзе спустил с цепочки двух соколов. Вмиг ожили горные отроги. Плотогоны, рыбаки, пастухи сбросили легкие бурки и обнажили кинжалы. А землепашцы и охотники, потрясая копьями, подобно ополченцам на бранном поле, под бешеный рев горотото и зурны пустились в пляс.
Хмуро глядел на "саакадзевских разбойников" Палавандишвили. Что-то приторное подкатилось к горлу, вдруг захотелось очутиться за башнями в своем замке.
В это мгновение князь Нижарадзе выдвинул вперед коня, намереваясь обнажить шашку и подать условный знак. Даутбек властно схватил его за локоть:
- Князь, почему нарушаешь порядок? Разве ты, а не Липарит, должен первым выехать?
- Как смеешь касаться моей руки? - вскипел Нижарадзе. - Я первый, - так порешили.
Он пытался незаметно освободить руку, но Даутбек хладнокровно стал расспрашивать, когда и кто порешил, и вдруг заинтересовался рукояткой княжеской шашки...
"Что он, с ума сошел?! Почему не подает знак?! - возмущался Качибадзе. А азнауры князя Липарита уже растягивали свои дружины перед правителем.
Пальцы Зураба нервно вздрагивали. Вот сейчас он, по знаку Нижарадзе, вскочит на коня и... Холодная испарина покрыла его лоб, и ледяной панцирь сжал грудь.
На скамьях княгинь движение. Запоздавшая Хорешани торопилась занять предназначенное ей место, а рядом с ней...
"Нет, это наваждение сатаны!" - Зураб хотел подняться, бежать, но цаги словно приросли к земле.
Напрасно Нижарадзе, наконец вырвав руку, махал обнаженной шашкой. Напрасно Качибадзе, встряхивая платок, вытирал усы. Зураб не двигался... "Может, начать без него? - волновался Джавахишвили-младший. - Нет, неразумно, если Зураб не выступит, нас, как фазанов, перебьют". И он отправил гонца к Палавандишвили, который с нарастающей тревогой всматривался в оцепеневшего Зураба: "Неужели предал? Или в последнюю минуту устрашился?"
А Зураб, не в силах отвести взор от Магданы, с ужасом наблюдал за ее сияющим лицом.
И уже военачальники показывали трехлинейный конный бой с внезапным прорывом легких сотен Асламаза и Гуния. Сейчас, по условию, арагвинская конница должна блеснуть точностью квадратных построений и совместно с мухранской растянуть четыре цепи, в которых запутается оглушенный "враг", представленный в военном состязании дружиной Палавандишвили.
