Франки не в первый раз принимали у себя римского первосвященника, и церемониал приема был уже готов. На этот раз главе Церкви оказаны были царские почести. От границы его сопровождали архиепископ кельнский Гильдибальд и граф Аскарих, а навстречу был послан сын Карла Пипин, подобно тому как на встречу папы Стефана в свое время вышел Карл по приказанию своего отца. Карл ожидал папу в Падерборне, где приготовлена была торжественная встреча с военным парадом и церковной церемонией18. Но решение по делу папы Льва III представляло значительные затруднения, тем более, что из Рима стали приходить жалобы на него со стороны враждебной ему партии. Положение Карла было в высшей степени затруднительно и в том отношении, что ему предстояло выступить судьей в деле главы Церкви, и что это был первый случай в истории отношений церковной власти к светской на западе. В одном из писем к Карлу, относящихся к занимающему нас времени, ученый друг его Алкуин так выражается по поводу современных церковных затруднений: «По отношению к святой Церкви Христовой, которая возмущена многообразной развращенностью бесчестных и осквернена преступными деяниями скверных людей не только в низших слоях, но даже в самых высших, нужно принять самые серьезные меры предосторожности. Ибо в мире существовали доселе три высочайшие существа: апостольская верховная власть, представляемая викарием блаженного Петра, князя апостолов, хотя ваше милостивое послание дало мне понять, что сталось с этой властью и кто был на этой кафедре; затем следует императорское достоинство, т. е. гражданская власть второго Рима, но как безбожно низвергнут правитель этой империи и притом не чужими, а своими ближними, это стало известно всему свету; наконец, следует королевская власть, в каковой промышлением Господа нашего Иисуса Христа вы поставлены главой христианского народа: могуществом вы выше упомянутых властей, мудростью славней, достоинством царства превосходней. В тебе одном почиет спасение христианской Церкви, ты мстишь злодеям, ты исправляешь заблудших, утешаешь печальных, поощряешь добрых» 19.
Как бы ни был осторожен Карл в переговорах с папой и в установлении своей новой роли посредника и судьи между папой и враждебной ему в Риме партией, тем не менее ясно, что в приведенном письме Алкуина определенно намечалась главенствующая роль в тогдашней Европе и в католической Церкви для франкского короля, и не может быть сомнения, что Карл разделял мысли Алкуина и охотно шел на ту роль, которая приготовляема была для него.
Первоначальное намерение идти в Рим вместе с папой было потом отложено, и осенью 799 г. Лев III с военной охраной отправлен в Рим, где ему оказана была торжественная встреча народом и духовенством. В начале декабря сопровождавшая папу франкская свита, во главе которой были кельнский архиепископ Гильдибальд и зальцбургский Арно, с пятью епископами и тремя графами приступила к следствию по делу о восстании против папы. Есть некоторые данные, из которых можно выводить, что Арно не совсем был на стороне папы и не считал его безвинным в прискорбных происшествиях; но официальным решением судебного следствия было установлено, что против Льва не было представлено серьезных обвинений, вследствие чего главные виновники движения против папы, Пасхалис и Кампул, были отправлены в изгнание, делу же о претензиях римлян против Льва не было дано дальнейшего движения.
Между тем, в то же время при дворе Карла, в ближайшем кружке его ученых друзей, где он носил прозвание Давида, а Алкуин — Флакка, вопрос о перенесении императорской короны должен был обсуждаться во всех подробностях. Теоретические основания для этого предприятия были выработаны частию Алкуином, как показывают его письма, подробности же и самая обстановка приготовлены были на месте по соглашению с папой. Одно случайное обстоятельство могло расширить перспективы приверженцев Карла, посвященных в проект. Из Иерусалима прибыл монах с подарками и святынями от Гроба Господня, который именем патриарха просил помощи у могущественного государя Запада и защитника Церкви. Для Карла в этом могло представляться новое доказательство, что Византийское царство оскудело и не в состоянии более оказывать защиту Церкви. Насколько можно доверять известию, будто из Константинополя недовольные царицей Ириной приглашали Карла идти на Восток и захватить империю, это трудно решить20, но настроение приближенных Карла было такое приподнятое, что они могли искренно верить в возможность подобного расположения умов в Константинополе. В кругу влиятельнейших друзей Карла, говорит Гартман, который состоял из Алкуина, Ангильберта, Арно зальцбургского и Павлина аквилейского, уже давно была речь о возможности и необходимости мировой политики для Франкского государства21. Не напрасно у них встречается сравнение с империей и не без умысла прилагаются королю Карлу, хотя бы в поэтическом тоне, атрибуты императора. Здесь уместно выяснить мировое значение идеи империи.
Империя составляла единственную политическую идею, свойственную одинаково северным германцам и римлянам; хотя она в сознании потомков римских провинциалов Галлии и Германии несколько помрачилась, но влияние Римской Церкви и ее проповедников вновь пробудило и укрепило эту идею, т. к. Римская империя являлась лишь гражданской формой католической Церкви. По воззрениям современников, Карл исполнил долг, который лежал на Римской империи по отношению к Западу. Т. к. власть его переросла значение обыкновенного варварского королевства, то естественно, что только в Риме, средоточии мира, он мог проявить свою фактическую власть. Казалось, что взаимно не покрывают себя содержание и форма его верховного владычества, как будто повторилось такое же внутреннее противоречие, какое наблюдалось тогда, когда майордом Пипин царствовал именем Меровинга. Это выяснилось, когда в августе 800 г. в Майнце собрание чинов королевства решило поход в Италию.
Идея империи наряду с другими историческими факторами имела в средние века громадное значение как на Востоке, так и на Западе. Эта идея развивалась и вырабатывалась в двух совершенно различных направлениях: на Востоке она нашла полное выражение в императорстве, подчинившем своей власти и самую Церковь — т. е. в цезаро-папизме; на Западе совершенно обратно: папа, благодаря известным обстоятельствам, сосредоточил в своих руках не только духовную власть, но и светскую, следовательно, идея империи выразилась здесь в папском цезаризме. С V в. как на Востоке, так и на Западе является ряд ученых, которые нашли возможность не только развить эту идею империи в литературе, но и провести ее в жизнь, воспитать в ней целое поколение и сделать ее лозунгом политических стремлений его. Вот почему многие факты средневековой истории не могут быть объяснены иначе, как только выяснением этой идеи империи, безусловно господствовавшей в умах передовых политических деятелей, как на Востоке до самого покорения Восточной империи османскими турками, так и на Западе в продолжение VIII и последующих столетий. Но эта идея империи, перенесенная на Запад на франкских королей, даже в те времена, когда еще продолжала жить Восточная империя, неизбежно должна была вступить с цезаризмом папства в открытую борьбу, продолжавшуюся с Генриха IV до конца ХГП в. Мало этого. Даже после падения Восточной империи эта идея императорства находила поклонников в лице московских князей, считавших себя прямыми наследниками восточных императоров.
Основателем цезаро-папизма на Востоке нужно признать Константина В. Доставив торжество христианству, Константин В. придал ему характер монархической общины, во главе которой стоял сам император, главные стремления Константина В. можно формулировать в трех положениях: 1) сосредоточить в своих руках управление всею Церковью; 2) быть признанным высочайшею главою верных — первосвященником Иисуса Христа; 3) введенный им порядок рассматривать как образ небесного строя, как нечто совершенное и безукоризненное. После Константина В., сделавшего первый шаг к обладанию духовною властию, преемники его, как, например, сын его Константин II, открыто заявляют свои притязания быть решителями споров не только в светских, но и в духовных делах. В 335 г. на соборе в Милане Константин II сказал: «Не канон, а моя воля должна быть законом для Церкви. Восток не противится моим приказаниям, пусть и Запад следует его примеру, иначе я сумею наказать непослушного»; а в V в. мы уже видим полное благоговение перед особою императора; даже епископы в протоколах соборных постановлений (Халкидонский собор 451) выражаются обыкновенно так: «Тогда сказал божественный всеблагочестивый наш повелитель». Тогда же произнесено было многолетие «царю первосвященнику, учителю веры».
Таким образом, уже в V в. личность императора в глазах представителей Церкви и епископов была окружена ореолом святости. Самые обстоятельства падения Западной Римской империи много способствовали распространению и укреплению в умах этого взгляда на императора. Стоит проследить последние годы Западной Римской империи, когда власть находилась всецело в руках варваров, представителей военных сил империи, как, например, Стилихон, Рицимер, Орест, и, тем не менее, ни один из них не решился возложить на себя императорскую корону, а довольствовался званиями консула, патриция, союзника и друга римского народа. Сами императоры последних годов Западно-Римской империи, хотя бессильные и не больше как только креатуры варварских предводителей, все же назначались из римских фамилий — так велико было уважение варваров к сану императоров; наконец, частые свержения императоров на Западе еще больше усиливали значение восточного как единого законного императора.
