Однако по-настоящему Колумбан мечтал не о том, чтобы оказаться поближе к государям, а о том, чтобы его общины как можно шире распространились по Бургундии. Дворец же, похоже, предпочитал, чтобы опыт Колумбана ограничился теми несколькими обителями, какие уже существовали. Может быть, Брунгильду забавляла возможность дразнить бургундских епископов, размахивая ирландским жупелом, но королева слишком нуждалась в иерархах «белой» церкви, чтобы всерьез желать этой иерархии пошатнуться. Поняв, что от дворца ему ждать больше нечего, Колумбан постепенно начал искать новых покровителей. Он нашел их в лице региональных аристократов. Так, незадолго до 604 г. он сблизился с патрицием Заюрской Бургундии Вандальмаром{881}; он стал крестным отцом сына последнего, Доната, который сделался облатом в Люксёе. Колумбан имел влияние и на одного нотария из дворца Теодориха II, Агрестия, принадлежавшего к могущественному семейству из области Женевы{882}.
Впрочем, не была ли колумбановская религиозность особо рассчитана на аристократию? Ирландец предложил новую практику покаяния: грешник тайно признавался священнику в грехах, и последний накладывал на него епитимью, сообразную проступку. С этой целью Колумбан написал «Пенитенциалий» — сочинение такого жанра, какой еще не был известен на континенте. В нем можно усмотреть целое мировоззрение, сильно отличающееся от мировоззрения древних христиан:
Если мирянин совершил клятвопреступление, сделав это из алчности, пусть продаст свое имущество, отдаст деньги бедным и посвятит себя Господу, выбрив тонзуру, простившись с миром, и пусть служит Богу в монастыре до смерти. Если он сделал это не из алчности, а из страха смерти, пусть кается три года на хлебе и воде, как изгнанник, и без оружия; пусть еще на два года лишит себя вина и мяса; пусть подарит жизнь, искупая свою душу, то есть освободит раба или рабыню от ига рабства; еще два года он должен подавать щедрую милостыню, но может есть все, кроме мяса; через семь лет он может вновь причаститься{883}.
Это новое ирландское покаяние по отношению к старому каноническому было тем же, чем германское право было по отношению к римскому. Речь шла уже не об угрызениях совести, а о компенсации, в логике, близкой к логике выплаты вергельда. Кроме того, такое аурикулярное и тарифицированное покаяние давало все возможности для казуистики, с помощью которой магнаты — христиане, но интриганы — могли охранять свои мирские интересы, не рискуя спасением души.
Брунгильда не могла допустить, чтобы Колумбан пытался увеличивать свои социальные ресурсы, покидая орбиту франкской монархии. Отношения между дворцом и Люксёем понемногу начали приобретать напряженный характер. В конце 600-х гг. разногласия вылились в открытый кризис, когда Колумбан приехал на королевскую виллу Брокариак (несомненно Буршересс, в нескольких километрах к югу от Отёна). Там жила Брунгильда вместе с правнуками Сигибертом II, Хильдебертом, Корбом и Меровеем. Видимо, аббат приехал просить какие-то субсидии в деньгах или землях. Взамен королева попросила его дать благословение маленьким принцам, чтобы обеспечить их будущее. Колумбан ответил, что отказывается благословлять сыновей блудниц и что, кстати, они не имеют никакого права на трон{884}. Неизвестно, какую долю истины содержит рассказ Ионы из Боббио, но, очевидно, в тот день Колумбан вышел за пределы того, что мог потерпеть двор, даже со стороны святого. Прежде всего, в меровингских традициях ничто не препятствовало сыновьям наложниц подниматься на трон. Далее, отказ благословить невинных детей был жестом враждебности, который Колумбан совершил в отношении своих покровителей сознательно.
Честь меровингской семьи задели публично, и Брунгильда приступила к ответным действиям, пусть даже умеренным. Так, она издала декрет, запрещавший монахам Люксёя покидать монастырь и устанавливать связи с соседями. Колумбан оскорбился. Поскольку весь год он посещал жилища аристократов, он, видимо, забыл, что первоначально задумывал жить уединенно. Покинув Брокариак, он направился в Эпуасский дворец, где жил Теодорих II. Там король счел хорошим политическим ходом возобновить переговоры и пригласил аббата Люксёя пообедать. Но ирландец принялся бить бутылки и бросать оземь тарелки, вопя, что не хочет мараться «дарами нечестивых». Ему можно было бы возразить, что в дар от «нечестивых» он получил земли Аннегре, Люксёй и Фонтен. Но Теодорих II предпочел смириться. Никогда не стоило сердить божьего человека, особенно когда у него есть еще и сильные связи среди мирских вельмож.
Если король поставлен в глупое положение в собственном дворце, это может навести некоторых аристократов на определенные мысли. Брунгильда, прибыв в Эпуас на следующий день после инцидента, могла только констатировать, что имиджу монархии нанесен урон. Чтобы его загладить, она принесла Колумбану публичные извинения и отменила санкции, наложенные на монастыри в Вогезах. Согласие унизиться перед святым человеком позволяло государю спасти честь, поскольку у такой сцены было множество библейских и исторических аналогий{885}. Впрочем, Колумбан был обязан простить раскаявшихся грешников. Что он и сделал скрепя сердце.
Однако дворец не мог позволить, чтобы подобный скандал повторился. Люксёй и его сеть взяли слишком много власти; этих монахов-реформаторов следовало поставить на подобающее им место. Отныне Брунгильда сблизилась с епископами и повела кампанию по дискредитации устава Колумбана. Он, конечно, представлял собой ахиллесову пяту заведения. Ирландец отстаивал в нем чужие и чуждые обычаи, например, благословение при входе в монастырские здания или крестное знамение, каким монахи должны были осенять ложку перед едой. В 626 г. в связи с этим будет созван собор в Маконе, и Колумбан на нем едва не лишится ореола{886}.
После того как ирландца вывели из равновесия, оставалось только оправдать его осуждение, подтолкнув его к совершению непростительного поступка. В 606 г. по требованию бабки Теодорих II нанес в Люксёй официальный визит. Прибыв на место, он потребовал впустить его за монастырскую ограду для проверки, как живут монахи в обители. Как король и особенно как даритель земель он имел на это право. В Отёне Брунгильда ранее напомнила, что эти учреждения остаются под полным контролем Меровингов. Однако Колумбан считал себя единственным повелителем Люксёя, как духовным, так и мирским, и отказался впускать Теодориха II. Произошла гротескная сцена: аббат провоцировал короля в надежде, что будет убит за непокорность, а государь изо всех сил старался уладить дело миром. Иона из Боббио с удовольствием пересказывает ее и заканчивает рассказ таким обменом репликами:
Теодорих бросил: «Ты надеешься, что я доставлю тебе венец мученика», добавив, что не настолько глуп, чтобы совершить подобное преступление, а будет, в общих интересах, вести себя наилучшим образом: коль скоро Колумбан отвергает все обычаи мира, ему лучше бы вернуться туда, откуда прибыл. <…> На что Колумбан ответил, что не покинет ограды монастыря, если только его не исторгнут оттуда насильно{887}.
Выпроводить упрямца за границу не было самым мирным из решений? Кстати, Теодорих II и Брунгильда предоставляли монахам ирландской национальности право с почетом сопровождать своего аббата на пути в изгнание (но только если они этого захотят), тогда как галльские монахи могли бы по-прежнему содержать в порядке Люксёй и окружающие монастыри. Речь шла не об уничтожении реформаторского ирландского течения, а только об удалении его неугодного вождя.
Но Колумбан остался глух к этому предложению. Теодорих II сумел захватить его в плен, но тому удалось бежать и вернуться в Люксёй{888}. Аббата снова схватили и посадили под надежную охрану. Однако дворец позволил ему переписываться с общиной и организовать передачу его аббатского сана{889}. Видимо, к великому разочарованию заинтересованного лица, Брунгильда упорно не желала делать из него мученика. Возможно, у всех на памяти еще было дело Дезидерия Вьеннского, и королева не собиралась повторять своей ошибки. То есть были приняты меры, лишавшие Колумбана возможности как бежать, так и стать жертвой притеснений. Охрана отконвоировала его до моря через Безансон, Отён, Аваллон, Оксер, Орлеан и Тур, то есть через ту часть Бургундии, которую королевская власть лучше всего контролировала.
В Туре, на последнем переходе к океану, епископ этого города пригласил Колумбана на завтрак. Последнему это дало возможность встретиться с зятем Брунгильды, Хродоальдом. Поскольку этот Агилольфинг колебался в выборе, сохранить ли ему верность Австразии или Бургундии, Колумбан стал поощрять его к дурным высказываниям о Теодорихе II. Хродоальд счел более благоразумным напомнить пленнику, что с тем обошлись не слишком плохо. Согласно Ионе из Боббио, Колумбан ответил:
