В Туре, на последнем переходе к океану, епископ этого города пригласил Колумбана на завтрак. Последнему это дало возможность встретиться с зятем Брунгильды, Хродоальдом. Поскольку этот Агилольфинг колебался в выборе, сохранить ли ему верность Австразии или Бургундии, Колумбан стал поощрять его к дурным высказываниям о Теодорихе II. Хродоальд счел более благоразумным напомнить пленнику, что с тем обошлись не слишком плохо. Согласно Ионе из Боббио, Колумбан ответил:
Поскольку ты связан с Теодорихом клятвой верности, передай своему господину и другу отрадную весть. Вот что ты сообщишь ему: не пройдет и трех лет, как он и его дети погибнут и Господь истребит его род подчистую{890}.
В 640-х гг. такое пророчество было написать легко, но этот тон, одновременно ироничный и агрессивный, вполне узнаваем по сохранившимся сочинениям самого Колумбана. Даже его учеников коробила такая дерзость, не принятая на континенте, хоть бы и в поведении святых. Впрочем, Иона из Боббио оправдывает своего героя, напоминая, что его устами говорил Бог.
Приехав в Нант, Колумбан столкнулся с враждебным отношением со стороны епископа и графа города, намеренных выполнить приказы Брунгильды. Зато местные аристократы оказали изгнаннику поддержку{891}. Возможно, этим людям и удалось его освободить, когда его пытались посадить на купеческое судно, готовое к отплытию в Ирландию. Но как «Житие» Ионы из Боббио, так и сам Колумбан в переписке не сообщают об обстоятельствах этого странного побега ничего особо внятного.
Освободившись, Колумбан сразу же направился к нейстрийскому двору, где Хлотарь II принял его с симпатией, но без чрезмерного энтузиазма. В 609/610 г. сын Фредегонды пытался сохранить мир с Брунгильдой, а прием изгнанника был, конечно, не лучшим средством для этого.
Однако Колумбан добился, чтобы его сопроводили до Австразии. Этот путь привел его в Париж — город, похоже, с 595 или 600 г. снова ставший неделимым, а потом в Mo, где он завязал новые дружеские связи с аристократией{892}. Наконец он предстал перед Теодобертом II, у которого попросил права идти проповедовать в чужие земли. На языке Колумбана это значило, что он просит землю для основания монастыря, и король это отлично понял. Колумбан остановил свой выбор на Брегенце, поселении на Боденском озере, не очень далеком от границы с Бургундией. Теодоберт II, пишет Иона, рассматривал Колумбана как «трофей, взятый у противника»{893}, который надо выставлять. В самом деле, образ несправедливо гонимого божьего человека мог пригодиться австразийской пропаганде, все более враждебной по отношению к Брунгильде.
Тем самым на последующие века королева приобрела мрачную репутацию. Ее обвиняли в том, что она изгоняла и убивала святых. В действительности Брунгильда осудила Дезидерия Вьеннского и Колумбана Люксёйского не затем, чтобы сокрушить церковь. Напротив, во всяком случае официально, она действовала во благо реформ. Дезидерий представлял самые архаичные тенденции в «белом» духовенстве, а Колумбан — самую революционную в монашестве. Изгоняя этих людей, королева только старалась удержать усилия по модернизации церковных структур на золотой середине. И, естественно, руководствовалась при этом собственными интересами.
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПОСЛЕДНЕМУ ПУТИ
Если публично приверженность к установленной церкви Брунгильда демонстрировала не раз, пусть не обязательно искренно, то проявления ее личного благочестия найти трудней. Но существовала ли в раннем средневековье реальная разница между интимной верой индивида и показными выражениями его рвения? В случае Брунгильды даже самые личные поступки приобретали политическое измерение.
Так, похоже, королева читала благочестивую литературу. В 597 г. она просила Григория Великого прислать ей религиозное произведение (хотелось бы знать название), и он передал ей экземпляр через диакона Кандида{894}. Может быть, Брунгильда действительно хотела познакомиться с неким произведением, известные копии которого находились только в Риме. Но она вполне могла также знать, что папа предоставляет книги только лучшим корреспондентам. Если просьба Брунгильды была удовлетворена, она символически вошла в круг друзей Григория Великого.
Как и многие ее современники, королева особо почитала реликвии. В 595 г. Хильдеберт II получил из Рима «ключ святого Петра», то есть нечто вроде ковчежца, содержащего немного железных опилок, которые были соскоблены с цепей, когда-то сковывавших апостола{895}. Апостолический престол довольно регулярно отправлял такой подарок монархам, покровительством которых хотел заручиться. В следующем году Брунгильда уже лично просила папу прислать ей реликвии святого Петра и святого Павла. Папа согласился, но потребовал, чтобы эти предметы были выставлены в церкви. В самом деле, многие христиане хранили реликвии у себя в жилище, из соображений престижа, а то и в мешочке, повешенном на шею, чтобы обеспечить себе их постоянное покровительство. Видимо, Григорий опасался, что королева так и поступит{896}.
Несмотря на связи с римскими святыми, молиться Брунгильда, похоже, предпочитала Мартину Турскому. В самом деле, солдат, поделившийся плащом с нищим, был главным покровителем франкской монархии и патроном города, с которым королеву связывали важные интересы. Но, может быть, Брунгильда испытывала к Мартину личную признательность за то, что он защитил ее в Руане в тот день 576 г., когда ее преследовал Хильперик и она укрылась в часовне, посвященной этому святому. В честь Мартина королева в 590-х гг. начала строить церковь близ Отёна при поддержке епископа Сиагрия. Это здание было завершено в 602 г., и Брунгильда добилась для него всех привилегий, какие мог даровать Рим{897}. Церковь украсили с особой заботой{898}, и было предусмотрено, что она останется под властью франкской монархии. Брунгильда, по всей вероятности, рассчитывала, что там будет находиться ее гробница, как и гробница Теодориха II. В самом деле, после истории с паллием Отён мог выглядеть религиозной столицей королевства. К тому же гробница в церкви святого Мартина дала бы Брунгильде возможность не соседствовать с Гунтрамном в Шалоне или с Фредегондой в Париже. Может быть, разные ветви династии и не вели меж собой войну на истребление, как иногда пишут, но они предпочитали не контактировать даже в вечности.
Смерть Сиагрия, вероятно, сорвала этот план. Действительно, Брунгильда забросила Отён и стала отдавать предпочтение Оксеру, где епископ Дезидерий стал ее советником[170]. Королева совершила ряд дарений и обменов землями в пользу местной церкви. Дезидерий воспользовался этим неожиданным богатством, чтобы перестроить Оксерский собор с явным намерением сделать его похожим на церковь, которую выстроил в Отёне Сиагрий. «Огромная сводчатая апсида, отделанная золотом и мозаиками, блеск которых был прекрасней всего»{899}, должна была свидетельствовать, что верховенством теперь обладает не тот город, а этот. А Брунгильда для украшения нового собора отдала чашу из оникса, отделанную золотом{900}.
Пышность Оксера объясняется тем, что там жила королева, но еще и тем, что теперь она решила там упокоиться. Так, в «Деяниях епископов Оксерских», составленных в каролингскую эпоху на основе архивов местной церкви, содержится несколько ценных фрагментов завещания Брунгильды[171]. Она попросила, чтобы ее похоронили в церкви святого Германа, и отказала этому храму значительное количество серебряных изделий. Большинство преподнесенных сосудов, судя по украшению, имели античное происхождение либо были получены в подарок от Византии. Таким образом, Брунгильда опустошила личную сокровищницу ради церкви, где найдет последнее пристанище, — ведь этой мирской посуде предстояло служить дискосами или потирами. В целом вес завещанного достигал 119 фунтов 5 унций, то есть около сорока килограммов чистого серебра{901}.
Почему королева выбрала последним пристанищем церковь, освященную в честь святого Германа? Конечно, следует признать, что этого мы не знаем. Но Герман Оксерский в V в. принял участие в распространении христианской религии в Британии, прежде чем на остров вторглись англосаксы. Может быть, Брунгильда, которая способствовала новому обращению этих территорий, хотела прибегнуть к посредничеству святого, принимавшего близко к сердцу участь обитателей земель за Ла-Маншем?
«Деяния епископов Оксерских» также сообщают, что при епископе Дезидерий та же церковь святого Германа получила землю в дар от «королевы Ингунды». Каноники IX в., делавшие эту запись, видели хартию, но затруднились с идентификацией дарительницы. Поскольку Дезидерий был епископом в 605–623 гг., они предположили, что это была жена Хлотаря II. Но у короля Нейстрии никогда не было супруги с таким именем. Единственной «королевой Ингундой» во франкском мире была жена Хлотаря I, умершая задолго до этого периода и не проявлявшая никакого интереса к Оксеру. Скорей соблазнительно предположить, что Брунгильда, выбирая последнее пристанище, пожелала почтить в завещании память своей дочери Ингунды, королевы вестготов, чье тело покоилось далеко, в византийской земле. В самом деле, известно, что Брунгильда просила монашеские общины, которым покровительствовала, молиться за душу дочери[172].
