Первый по-настоящему серьезный инцидент произошел в воскресенье, 13 августа, в соборе Святого Павла во время службы капеллана Марии, Гилберта Борна. В своей проповеди Борн разразился гневными упреками в адрес бывшего Лондонского епископа Ридли и восхвалял нового католического епископа Боннера. Собравшиеся были так возмущены его словами, что разразились «сильными криками и шумом, как взбесившиеся, и пребывали на грани бунта». В Борна бросили кинжал, который чудом пролетел мимо и с силой вонзился в угол кафедры. Священника поспешно препроводили в расположенную рядом церковную школу, а успокоить толпу с трудом удалось находящемуся среди присутствующих реформаторскому проповеднику, некоему магистру Бредфорду. Мария и Совет были возмущены. Немедленно появилось повеление горожанам соблюдать порядок и подчиняться лорд-мэру, иначе «королева установит для них другие порядки».
Было решено, что эмоции поможет сдержать присутствие в соборе мэра и Эдварда Кортни, и в следующее воскресенье среди прихожан в соборе оказались не только мэр, но и все остальные официальные лица в парадных одеяниях, то есть советники, епископ Боннер и начальник гвардии с более чем двумястами гвардейцами, охраняющими присланного Марией священника. Гвардейцы «прошагали к кафедре с алебардами, полностью готовые к бою», и стояли там, пока священник говорил на менее острую тему — о «восстановлении старого храма». Беспорядки не повторились, но Мария на всякий случай усилила личную охрану. В дополнение к эскорту всадников она приказала привезти в Ричмонд восемь пушек «для большей безопасности и чтобы устрашить бунтарей и злоумышленников демонстрацией силы». А кроме того, она повелела вооружить до восьми сотен всадников-гвардейцев и две сотни пехотинцев.
В первые беспокойные недели своего правления Мария была вынуждена умиротворять не только недовольных протестантов и бунтарей, но и разбираться с распрями в Совете, который насчитывал более сорока членов. Большей частью это были аристократы из окружения Марии, ее преданные сторонники, которых во времена Генриха и Эдуарда подвергли опале или заточили в тюрьмы. Но, к удивлению многих, в Тайный совет вошли также и советники Эдуарда, которые утвердили лишение Марии прав наследования престола и передали ее корону Джейн Грей. Из ее свиты в Совет пришли Рочестер, Уолгрелв, Ингелфилд, а также капеллан Борн. К ним присоединились такие достойные дворяне, как сэр Генри Джернингем, теперь капитан королевской гвардии, который вместе с престарелым графом Суссексом прибыл защищать принцессу во Фрамлингэм, сэр Джон Гейдж, ее проверенный временем лорд-гофмейстер, и сэр Томас Чейни. Это были в высшей степени доверенные люди, непоколебимые в своей преданности Марии и католической церкви, но, к сожалению, без опыта ведения государственных дел.
В Совет пришли также люди, сильно пострадавшие за свои политические и религиозные взгляды при регентстве Сомерсета и Дадли. Они были столь же преданны Марии, но обладали гораздо большим государственным опытом. Герцог Норфолк, Томас Терлби, епископ Норидж, восьмидесятилетний епископ Дарэмский Катберт Танстолл и весьма знающий, искренний и вспыльчивый епископ Винчестерский Стивен Гардинер, обладавший всеми качествами руководителя и переживший двух правителей. Гардинер был в свое время главным советником Генриха VIII по вопросу о разводе, но об этом Мария предпочла бы сейчас не вспоминать. Впоследствии он реабилитировал себя в ее глазах, заняв в вопросах религии более консервативную позицию, в результате чего стал одним из злейших врагов Дадли. Ненависть герцога епископу даже льстила, потому что он был честен, а регент неискренен и лжив. Марии нравилась его решимость стоять за свои убеждения до конца.
Одно было плохо — у Гардинера не сложились отношения с лидером еще одной фракции Совета. Эта фракция состояла из раскаявшихся приближенных Эдуарда, и предводительствовал в ней Уильям Пэджет, осторожный, вдумчивый политик, обладавший незаурядной способностью адаптироваться к любой обстановке. Пэджет был близким советником Генриха VIII в последние годы правления, водил дружбу с регентом Сомерсетом и тем не менее пережил его падение, затем оказался полезным Дадли и вот теперь становился ценным помощником для Марии. Члены Совета, которых представлял Пэджет, а именно: Пембрук, Питри, Арундел, Дерби, Шрусбери — и другие находились в довольно неловком положении. Они все были запятнаны связью с предателем Дадли, и каждый пытался переложить свою вину на остальных. Дерби, например, покинул Дадли в самом начале кризиса и привел в лагерь Марии несколько тысяч воинов, тогда как остальные во время борьбы за престол предпочитали держаться в стороне. Дерби ожидал вознаграждения чинами и особыми милостями, а остальным оставалось лишь надеяться, что их трусость не будет замечена. В начале правления Марии они чувствовали всю неустойчивость своего положения. Но королева понимала, что без этих людей ей не обойтись. Да, у них есть недостатки, но они единственные члены ее правительства, которые имеют опыт управления и в курсе всех последних дел в государстве. Кроме того, эти люди составляли то незначительное меньшинство членов Совета Эдуарда, чья честность не вызывала сомнения. В своем письме Карлу V, датированном августом, посол сообщал, что Мария, «взойдя на престол, обнаружила дела в таком состоянии, что не может даже наказать всех виновных, потому что рискует в таком случае вообще остаться без подданных».
С самого начала правления Мария предчувствовала, что в Совете согласия не будет, но такого не ожидала. Она собирала Совет несколько раз еще до официального въезда в Лондон, то есть сразу же после закрытия военного лагеря во Фрамлингэме. Первое, что ее интересовало, это события, происходившие в последние дни Эдуарда. Кто был истинным автором «Порядка наследования» — король или Дадли? Собирался ли герцог заточить ее в тюрьму или убить? Как и почему ей было позволено бежать? Она ожидала серьезных и обстоятельных ответов, по советники обрушили друг на друга поток взаимных обвинений и упреков, «как будто прорвалась плотина». Так что очень скоро Мария осознала, что никогда не узнает от этих людей правду. К ее большому удивлению, они даже не могли прийти к согласию по поводу того, надо ли ей ускорить свой приезд в столицу или следует повременить. «Одни говорили, что ей бы лучше помедлить, потому что стоит жара, в столице нездоровый воздух и существует опасность эпидемии чумы… Другие побуждали королеву к немедленным действиям, говорили, что необходимо как можно скорее уладить все дела и закрепить свою власть в стране». В своем первом разговоре с Ренаром Мария призналась, что «не перестает дивиться раздорам в Совете и отсутствию согласия… Советники все время пытаются взять верх один над другим и, чтобы защитить свою репутацию, непрерывно меняют мнения».
Положение осложнялось еще и тем, что многие члены Совета быстро погрязли в злословии и сети интриг. Некоторые ничем не примечательные дворяне, «остававшиеся с королевой в дни ее напастей и горестей», теперь чувствовали себя «отверженными и забытыми», потому что не были пожалованы чинами, одарены землями или титулами. Вместо того чтобы обратиться с этим к Марии, они начинали жаловаться могущественным лордам, от которых это становилось известно всем остальным. А именно что эти незначительные люди «могут легко переметнуться на другую сторону, если поймут, что им не будет уделено никакого внимания», и всю свою энергию направят не на работу в правительстве, а на поиски влиятельного патрона и соперничество за высокий чин.
Другие рассчитывали продвинуться в карьере, действуя через близких Марии. В августе Ренар заметил, что «леди, приближенные к личности королевы, способны оказать на нее большое влияние». К королеве то и дело обращались приятельницы и родственницы с просьбами об оказании милости тому или иному придворному. Например, граф Пембрук обратился с просьбой к Кортни, чтобы тот уговорил свою мать походатайствовать за него перед королевой. Мать Кортни, Гертруда Блаунт, маркиза Эксетер, была одной из самых близких и давних приближенных Марии, и Пембрук знал, что та охотно выполнит любую просьбу маркизы. Чтобы задобрить Кортии, Пембрук подарил ему меч и короткий кинжал с трехгранным клинком, помимо этого, еще таз и кувшин для умывания, а также лошадей общей стоимостью в несколько тысяч фунтов. Маркиза «примирила его с королевой», и Пембрук получил желаемое — стал членом Совета. Герцогиня Суффолк, мать Джейн Грей и жена заговорщика Генри Грея, заключенного ныне в Тауэр, явилась в апартаменты Марии в два часа ночи с просьбой об освобождении супруга по причине тяжелой болезни.
