Даже лидеры Совета, Гардинер и Пэджет, не избежали интриг. Очень скоро их вражда стала общеизвестной и начала сказываться на государственных делах. Понаблюдав некоторое время за работой Совета, Ренар был склонен согласиться с Марией, что «Совет не кажется нам… составленным из опытных людей, одаренных необходимыми качествами, чтобы творить администрирование и управлять королевством».
Мария взошла на престол в тот период, когда Англия, по мнению большинства европейских монархов, потеряла возможность влиять на международную политику, скатившись к временам окончания войны Алой и Белой розы. В связи с этим недостатки людей, окружавших Марию, играли существенную роль. Дело в том, что Генрих VIII был способен так убедительно создавать иллюзию могущества и величественности, что это распространялось и на его государство. При Эдуарде эта иллюзия рассеялась, а когда в 1549 году фактическим правителем страны стал Дадли, значение Англии как мощной державы утратилось окончательно. Как это ни парадоксально, но в 50-е годы слабость Англии определенным образом повысила ее значение на международной арене. Проницательные наблюдатели на континенте были убеждены, что рано или поздно эта страна станет сателлитом либо Франции, либо «Священной Римской империи» и соперничество между двумя этими державами поставит Англию в центр европейской политики подобно тому, как век назад это случилось с Италией. С восхождением на престол Марии наиболее вероятным казался второй вариант, то есть зависимость Англии от Габсбургов. Это могло быть легко осуществлено с помощью брака Марии с доном Луисом или вдовым сыном императора Филиппом. Но Франция не отказалась от своей решимости влиять на Англию, и нельзя было исключать такого варианта развития событий, при котором дерзкий французский король может задумать вторжение. В июле, когда Дадли обратился к нему за помощью, он недвусмысленно дал понять, что готов это сделать.
Но даже если французы и не вторгнутся на территорию Англии, все равно было известно, как не терпится Генриху II вернуть исконно французские города Кале и Гиен. Поэтому первостепенной задачей Марии как королевы являлось обеспечение защиты этих двух крепостей. Решение надо было принимать экстренно, потому что, находясь в отчаянном положении и надеясь на военную помощь, герцог Нортумберленд дал полномочия своему посланнику при дворе Генриха II обсудить вопрос передачи этих крепостей Франции и отозвал английского наместника в Гиене, лорда Грея. Мария немедленно послала Грея обратно с наказом укреплять город всеми возможными средствами и сообщить французам, что Дадли осужден как предатель. Мария также повелела провести мобилизацию войска для обороны Кале и Гиена. Эти действия, видимо, охладили пыл французов, если они действительно планировали в ближайшее время какие-то военные операции.
Укрепление английских территорий на континенте требовало денег. В конце июля Ренар записал, что Мария «не может найти средств на текущие расходы» и не знает, чем заплатить недовольным английским воинам, которые служат в гарнизонах Гиена и Кале. Правительство уже многие годы пребывало на грани банкротства, и наряду с огромным дефицитом платежного баланса, который оставил после себя Дадли, были еще сотни долговых обязательств, десятилетиями пылившихся в канцелярии королевского казначейства. Мария обнаружила, что правительство должно «многим старым слугам, работникам, чиновникам, купцам, банкирам, военачальникам, пенсионерам и воинам». Она изыскивала способы расплатиться по старым долгам и в сентябре объявила, что оплатит обязательства, оставленные двумя предыдущими правителями, независимо от срока давности. Кроме того, Мария сделала важный шаг в разрешении многолетнего валютного кризиса. Были выпущены новые монеты, с более высоким содержанием золота и серебра, в соответствии с установленным стандартом. Королева объявила, что в будущем снижения стандарта не предполагается. Конечно, эти меры заставили ее правительство еще сильнее залезть в долги, и оно по-прежнему оставалось неплатежеспособным, но инфляция в стране была поставлена под контроль. Курс английской валюты на финансовых рынках Антверпена и Брюсселя начал повышаться, и в 1553 году цены на продукты и другие товары в Англии снизились на треть.
Несмотря на разговоры о неспособности и неопытности, Мария начала руководить и, кажется, неплохо. Народ был более или менее успокоен, религиозные и экономические проблемы начали решаться, а сама она готовилась сыграть свою роль в грандиозном политическом спектакле под названием коронация.
ГЛАВА 32
Благословен великий Господь в небесах,
А на земле — владычица наша Мэри,
Ибо простит Творец нас в наших грехах
Лишь из любви к великой ее вере.
Подготовка к коронации королевы началась с первых недель ее правления. К середине сентября были написаны сценарии главных представлений, которые должны были сопровождать предшествующую коронации процессию. Заработали плотники, маляры и позолотчики, которые возводили и орнаментировали арки, расписывали декорации. Сочинялись и заучивались наизусть стихи и торжественные речи, репетировали музыканты. На всем пути процессии горожанам следовало «украсить дома» гобеленами и дорогими тканями, а большой крест на Чипсайде был уже очищен и позолочен. Голландский акробат осторожно снял со шпиля собора Святого Павла флюгер — в день коронации ему предстояло исполнять на нем свои трюки. Флюгер был медный и весил восемнадцать килограммов. Его нижнюю часть, ту, что видна людям, позолотили, а затем так же аккуратно водворили на место. Наконец 28 сентября, когда все было готово, Мария под звуки труб и свирелей, а также доносившейся из Тауэра невероятной артиллерийской канонады отплыла на барке из Уайтхолла в Тауэр. Ее сопровождали мэр и главы гильдий со своими людьми, каждый в отдельной барке.
На следующий день она посвятила в рыцари Бани нескольких дворян, воздав им должное за поддержку, которую они ей оказали во время конфликта с Дадли. В их числе был ее управляющий сэр Роберт Рочестер, теперь управляющий королевского дворца, а также сэр Генри Джернингем, граф Суррей и сэр Уильям Дормер, отец Джейн Дормер, который в решающие июльские дни со своими друзьями и сторонниками содействовал провозглашению Марии королевой в Бакингеме. Лично церемонию посвящения Мария исполнить не могла, поскольку обычай требовал, чтобы вновь посвященные рыцари забирались голыми в ванну вместе с монархом и целовали его плечо. За нее эту миссию выполнил граф Арундел, ставший теперь главным королевским шталмейстером.
Утром 30-го все улицы были выложены свежим тростником, а сверху цветами, чтобы не чувствовался запах. В три часа дня из ворот Тауэра появилась конная процессия — пятьсот пэров, джентльменов и чиновников. Торжественным маршем они направились к Вестминстеру. Первыми двигались королевские гонцы, сопровождаемые трубачами и оруженосцами, затем помощники герольда в латах и вновь посвященные рыцари Бани. Позади них шли герольды, знаменосцы и члены королевского Совета, затем рыцари ордена Подвязки и остальные аристократы — в соответствии с рангом. В великолепии и пышности нарядов аристократы превзошли самих себя. Все на них, включая попоны коней, сияло золотом и серебром, что «вызывало великое восхищение не столько богатством, сколько новизной и изысканностью замысла».
Столь же великолепны были и послы. Каждый ехал в паре с лордом из Совета. И не так-то просто было выбрать, кому из советников какого посла сопровождать. Было решено, что французскому послу пару составит Пэджет, который после канцлера являлся ведущим членом Совета, а лорд Клинтон будет сопровождать временного поверенного в делах империи (после отъезда Схейве официальный посол еще не был назначен). Ренар, имевший дипломатический статус посланника, ехал в паре с лордом Кобэмом, советником более низкого ранга. Купцы, воины и рыцари, двигавшиеся в свите послов, были почти так же блистательны, как и видные английские аристократы. Обращали на себя внимание четверо итальянских купцов, одетых в костюмы из черного бархата на подкладке, «великолепно украшенные большим количеством золотых блесток», а также расшитые лентой из золотой парчи «шириной с ладонь». Их накидки, попоны коней и даже ливреи конюхов, которые шли рядом, были пошиты из того же самого черного бархата, отороченного золотыми нитями. Всеобщее восхищение вызвали и четыре испанских рыцаря в темно-красном бархате. Их плащи были подбиты серебряной парчой, «с прекраснейшей бахромой из золотых нитей», а камзолы и круглые жесткие испанские воротники «являли собой нечто совершенно великолепное, удивляя изящным покроем и богатством».
