Независимая пресса была окончательно ликвидирована летом 1918-го, за два года до победы большевиков в гражданской войне. Процесс начался в Москве в воскресенье 7 июля с закрытия небольшевистских изданий, в тот день, когда латышские стрелки подавили левоэсеровский мятеж50. Эту чрезвычайную меру формализовали два дня спустя, когда правительство отменило разрешения на выход газет, журналов, брошюр, бюллетеней и плакатов, выданные в Москве до 6 июля: отныне такие публикации, за исключением принадлежащих и распространяемых правительственными учреждениями и Российской Коммунистической партией, запрещались51. Положение это первоначально распространялось только на столицу и должно было сохранять силу «до полного укрепления и торжества Российской Советской Социалистической Федеративной Республики»52, но очень скоро действие его распространилось на все подвластные большевикам территории и уже не отменялось. 19 июля 1918 года «Известия» опубликовали текст Конституции РСФСР; статья 14 ее гласила, что для обеспечения тружеников «истинной» свободой мнения правительство «уничтожает зависимость печати от капитала и предоставляет [печать] в руки рабочего класса и крестьянской бедноты»53. Это законодательное положение создало законное основание для методичного подавления последних остатков небольшевистской прессы. Еще до окончания года 150 московских ежедневных газет, общим тиражом порядка 2 миллионов, были закрыты54. Та же участь ждала и провинциальную прессу. К сентябрю 1918 года, когда в Советской России развернулся красный террор, свободной печати, способной адекватно откликнуться на насилие, в стране уже не оставалось.
Вместе с газетами Ленин прикрыл и многие журналы, в том числе и знаменитые российские «толстые журналы», из коих некоторые вели начало еще с XVIII века: «Вестник Европы», «Русский вестник», «Русская мысль» и десятки других. Одним махом Россия лишилась мощнейших рупоров общественного мнения и основного канала распространения художественных произведений, страна была отброшена назад в допетровскую эпоху, когда и новости, и их интерпретация были прерогативой государства55.
Как и царский режим, Ленин проявлял большую благосклонность к книгам, благо они имели сравнительно небольшую аудиторию. Но и тут он ущемил свободу выражения, национализировав издательства и типографии. Государственное издательство (Госиздат), основанное в декабре 1917 года под эгидой Наркомпроса, получило монополию на книгоиздание, и в этом качестве позже ему была поручена книжная цензура. [См.: Назаров А.И. Октябрь и книга. М., 1968. С. 135—188. Госиздат реально начал работать только в мае 1919 г., и ответственность за цензуру на него была возложена 12 декабря 1921 года.]. Контроль над печатью стал особенно эффективен путем введения 27 мая 1919 года государственной монополии на бумагу56. В 1920-21 гг. государство монополизировало продажу книг и других печатных изданий57. Несколько частных издательств, сохранившихся в Петрограде и Москве в 1919— 1923 гг., существовали в основном благодаря выполнению заказов Госиздата. В провинции независимая печать умолкла совершенно: к 1919 году почти все книги выходили с маркой местного отделения Госиздата58.
В октябре 1921 года Чека было предоставлено право усилить предварительную военную цензуру59. Понятие «военных секретов» не было никак конкретно определено, и эта мера в действительности распространяла запрет на публикации, не имеющие к ним никакого отношения.
В 1920 году предприняли оригинальную попытку внедрить цензуру задним числом. Надежда Крупская, которую Ленин поставил во главе нового пропагандистского учреждения — Главполитпросвета, входившего в состав Наркомпроса, решила, что советские библиотеки следует очистить от мракобесной литературы. Она предлагала через наркомат обязать советские библиотеки изъять из открытого доступа все издания 94 авторов, в числе которых были Платон, Декарт, Кант, Шопенгауэр, Герберт Спенсер, Эрнст Мах, Владимир Соловьев, Ницше, Уильям Джеймс, Лев Толстой и Петр Кропоткин, за исключением двух экземпляров, которые должны находиться на особом хранении (спецхране). [Социалистический вестник. 1923. № 21/22. С. 8-9. Fulop-Miller R. Geist und Gesicht des Bolschewismus. S. 75. Это распоряжение, по всей видимости, не было выполнено, ибо в 1923 году оно было издано вновь. С.А.Федюкин (Борьба с буржуазией в условиях перехода к нэпу. М., 1977. С. 170—171) утверждает, что этот список составляла не Крупская, которая аннулировала его (см.: Правда. 1924. № 81. 9 апр. С. 1).].
Недремлющий государственный контроль над информацией, идеями и образами 6 июня 1922 года получил прочную основу благодаря учреждению в Наркомпросе цензурного отдела, получившего название Главное управление по делам литературы и издательства, или в обиходе — Главлит60. На Главлит была возложена обязанность осуществлять предварительную цензуру всех публикаций и живописного материала и составлять списки запрещенной литературы, дабы пресечь «издание и распространение произведений... содержащих агитацию против советской власти». Отныне все тексты, предназначенные к печати, кроме изданий партийных, коминтерновских и Академии наук, на которых цензура не распространялась, должны были получить визу Главлита или одного из его региональных отделений. Кроме того, Главлит должен был вести «борьбу с подпольными изданиями». Секретным циркуляром Политбюро и Оргбюро ЦК запрещалось ввозить в страну книги «идеалистического, религиозного и антинаучного содержания», а также иностранные газеты и «русскую белогвардейскую литературу»61. Это, однако, не касалось высшего руководства, включая и Ленина, который регулярно получал зарубежные издания, в том числе и «белогвардейские». Исполнение распоряжений Главлита поручалось Главному политическому управлению, преемнику ЧК. В феврале 1923 года в Главлите был образован новый отдел под названием Главрепертком, который должен был следить за тем, чтобы антикоммунистические, религиозные и тому подобные материалы не проникали на сцены театров, экраны кино, концертные площадки и в грамзаписи. Со временем Главлит и Главрепертком стали нести не только запретительные и охранительные функции, но и составляли «общий ориентировочный план» изданий, устанавливающий квоты по различным темам, на какие, по мнению властей, следует обратить особое внимание. Кроме того, Главлит занимался и кадровой политикой учреждений периодической печати62. Заведовать Главлитом был поставлен старый большевик Н.Л.Мещеряков, инженер по образованию, а его заместителем назначен П.ИЛебедев-Полянский, ведущая фигура в Пролеткульте.
Правила, которыми руководствовались в своей работе цензоры Главлита, все более ужесточались, пока наконец из общественной жизни не стерлись последние следы независимой мысли. [Число книг, запрещенных Главлитом в 1921—22 гг., было сравнительно небольшим: 3,8% в Москве и 5,3% в Петрограде (Пролетарская революция. 1922. № 6. С. 131). Но эти цифры ни о чем не говорят, принимая во внимание, что сами авторы представляли на суд Главлита только те произведения, которые заведомо имели шанс пройти цензуру.]. Деятельность Главлита губительно отразилась на художественном творчестве, поскольку у писателей и художников, которым цензура бесцеремонно заглядывала через плечо, выработался защитный инстинкт самоцензуры. Писатель Пантелеймон Романов сетовал на это уже в 1928 году, когда еще не ощущался мертвящий гнет сталинской цензуры: «Россия уж такая несчастная страна, что она никогда не увидит настоящей свободы. И как они не поймут, что, запечатывая мертвой печатью источники творчества, они останавливают и убивают культуру?.. Ведь, подумайте, нигде, кроме СССР, нет предварительной цензуры! Когда писатель не уверен в том, что ему несет завтрашний день, разве можно при таких условиях ждать честного, открытого слова? Все и смотрят на это так: все равно, буду что-нибудь писать, лишь бы прошло... Прежде писатели боролись за свои убеждения, чтили их, как святыню. Ведь прежде писатель смотрел на власть как на нечто чуждое ему, враждебное свободе. Теперь же нас заставляют смотреть на нее как на наше собственное, теперь сторониться от власти уже означает консерватизм, а не либерализм, как прежде. А каковы теперь убеждения писателя?
Если ему скажут, что его направление не подходит, он краснеет, как сделавший ошибку ученик, и готов тут же все переделать, вместо белого поставить черное. А все потому, что запугали»63.
Вопреки — а может быть, и в силу — невиданного могущества Главлита над всей литературой, театром, кино, музыкой, словом, над всем творчеством, известно о нем очень мало: ни в одном из трех изданий Большой Советской Энциклопедии нет даже статьи, посвященной этой теме. В издании 1934 года читателю без тени смущения сообщается, что «Октябрьская революция положила конец и царской и буржуазной цензуре». [БСЭ 1-е изд. М., 1934. Т. 60. С. 474. Гораздо труднее объяснить, почему в современном исследовании, посвященном материнской организации, Наркомпросу, американский историк Шейла Фитцпатрик обходит полным молчанием Главлит. Симпозиуму под названием «Большевистская культура» (Bloomington, Ind., 1985) удалось, казалось, недостижимое — ни разу не упомянуть Главлит даже в разделе, посвященном теме «Ленин и свобода печати».].
