разумеется, они в полной мере причастны к принятию иммиграционных законов 1921 и 1924 годов. Однако в конце двадцатого столетия противодействие элит иммиграции значительно сократилось. Приверженцы неолиберальной экономики, наподобие Джулиана Саймона и «Уолл-стрит джорнел», утверждают, что свободное перемещение рабочей силы является не менее существенным для глобализации и экономического развития, чем свободное перемещение товаров, капиталов и технологий. Бизнес-элита приветствует «депрессивное воздействие» на иммиграцию, на уровень зарплат и могущество профсоюзов. Ведущие либералы поддерживают иммиграцию из гуманитарных соображений и как способ хоть в малой степени устранить колоссальный разрыв между богатыми и бедными странами. Иммиграционные ограничения применительно к представителям любой национальности рассматриваются как политически некорректные, а практические меры по ограничению иммиграции в целом вызывают обвинения в расизме и стремлении сохранить в Америке «доминирование белых». К 2000 году даже руководство АФТ-КПП отказалось от своих традиционных лозунгов против иммиграции
{549}.
Эта смена мировоззрения элит привела к возникновению очередного расхождения во взглядах между элитами и широкой публикой; государственная политика, вполне естественно, опирается больше на взгляды элит. Согласно исследованиям Совета по международной политике Чикаго (1994 и 1998 гг.), 74 и 57 процентов публики и 31 и 18 процентов представителей элит полагали, что нарастание иммиграции являет собой критическую угрозу безопасности США. В те же годы 73 и 55 процентов публики и 28 и 21 процент представителей элит считали ограничение легальной иммиграции приоритетной целью Америки. По результатам опроса 1997 года, в ходе которого задавался вопрос, до какой степени успешно действовало федеральное правительство (по шестнадцати направлениям), параметр «ограничение легальной иммиграции» оказался на предпоследнем месте, перед «ограничением распространения наркотиков» — 72 процента публики признали деятельность правительства в этой сфере неудовлетворительной {550}.
Устойчивое неприятие иммиграции нередко ведет к реализации принципа «закрытых дверей»: «Хорошо, что нас приняли, но вот больше уже никак, иначе — катастрофа». В 1993 году журнал «Ньюсуик» задал своим читателям вопрос, положительное или отрицательное влияние оказала иммиграция на развитие страны. 59 процентов сочли миграцию положительным фактором, 31 процент — отрицательным. При ответе на вопрос о положительном / отрицательном влиянии иммиграции на современное американское общество соотношение голосов оказалось обратным: 29 процентов признали его положительным и 60 процентов — отрицательным. Американская публика в своем отношении к иммиграции разделилась на приблизительно равные сегменты: треть за иммиграцию в прошлом и настоящем, треть против иммиграции в прошлом и настоящем и треть одобряет иммиграцию в прошлом, но отрицательно относится к иммиграции нынешней. Принцип «закрытых дверей» исповедуют сами иммигранты. «Латинский» социологический опрос 1992 года показал, что 65 процентов американских граждан и легальных иммигрантов из Мексики, Пуэрто-Рико и Кубы считают: «иммигрантов стало слишком много»; это мнение, как показал опрос 1984 года, проведенный Родольфо де ла Гарса, разделяют и техасские американцы мексиканского происхождения {551}.
Различия между идеологией элит и широкой публики порождают противоречия между приоритетами публики и приоритетами государства, воплощенными в законах. Исследование, посвященное тому, влияет ли изменение общественного мнения на политический курс, свидетельствует, что с 1970-х годов наблюдается всевозрастающее несоответствие между приоритетами нации и государства: в 1970-х годах интересы народа и правительства совпадали на 75 процентов, в 1984–1987 годах это соотношение сократилось до 67 процентов, в 1989–1992 годах — до 40 процентов и в 1993–1994 годах — до 37 процентов. «Данные указывают, — пишут авторы исследования, — что на сегодняшний день преобладает тенденция к игнорированию общественного мнения, особенно ярко проявившая себя в первые два года президентства Клинтона». Поэтому нет никаких оснований полагать, что Клинтон или какой-либо другой современный политический лидер «заигрывает с публикой». Другое исследование содержит сходные результаты. В промежуток с 1960 по 1979 год интересы публики и государственной политики совпадали в 63 процентах случаев, а в период с 1980 по 1993 год уровень совпадений снизился до 55 процентов. В материалах Совета по международной политике Чикаго содержатся сведения, подтверждающие, что количество случаев расхождения во взглядах между публикой и элитой более чем на 30 процентов в 1982 году составило девять, в 1986 году — шесть, в 1990 году — двадцать семь, в 1994 году — четырнадцать, в 1998 году — пятнадцать. Количество случаев, в которых уровень несовпадения составлял 20 и более процентов, возросло с двадцати шести в 1994 году до тридцати четырех в 1998 году. «Налицо колоссальный разрыв между представлениями простых американцев о международной роли Америки и точкой зрения тех, кто осуществляет внешнюю политику страны» {552}. Политика правительства США в конце двадцатого столетия все более и более не соответствовала чаяниям и убеждениям американского народа.
Нежелание национальных лидеров «заигрывать» с народом имеет вполне предсказуемые последствия. Когда политика правительства принципиально не совпадает с мнением общества, мы праве ожидать утраты общественного доверия к правительству и интереса к политике, а также поиска альтернативных средств реализации своих убеждений, неподконтрольного политической элите. Все это присутствовало в Америке конца двадцатого столетия. Безусловно, эти тенденции были спровоцированы множеством причин, тщательно исследованных социологами, а утрата общественного доверия характерна не только для США, но и для большинства промышленно развитых стран. Тем не менее именно в США одной из причин возникновения этих тенденций стали противоречия в интересах общества и государства.
Общественное доверие к правительству и к крупнейшим частным организациям Америки заметно снизилось в период с 1960-х по 1990-е годы. Процесс показан на рисунке 4. Как замечают Роберт Патнем, Сьюзен Фарр и Рассел Далтон, на вопрос «Доверяете ли правительству?», утвердительно отвечали приблизительно две трети опрошенных в 1960-х годах и приблизительно одна треть в 1990-х. В апреле 1966 года, к примеру, «когда бушевала Вьетнамская война, а в Кливленде, Чикаго и Атланте вспыхнули этнические беспорядки, 66 процентов американцев опровергли утверждение о том, что люди, управляющие страной, не интересуются происходящим в ней» {553}. В декабре 1997 года, «в разгар наиболее продолжительного периода мира и процветания в жизни минимум двух поколений, 57 процентов американцев согласились с этим утверждением». Аналогичное снижение доверия в указанный промежуток времени характерно не только для правительства, но и для крупнейших общественных и частных организаций. С 1973 года американцев ежегодно спрашивали, верят ли они руководителям этих организаций и в какой степени; ответы варьировались так: «целиком», «в некоторой степени», «едва ли». Отнимая ответы «едва ли» от ответов «целиком», получаем приблизительный показатель степени доверия общества. В 1973 году лидеры профсоюзов и боссы телевидения получили, соответственно, — 10 и –3. У всех прочих оценки были положительными, от +8 у прессы до +48 у медицины. К 2000 году показатели степени доверия снизились, причем
