семи штатах, законы и конституции которых возбраняли употребление каких-либо языков, кроме английского. В 1970 году Федеральное бюро по гражданским правам указало, что, согласно Пункту VI Акта о гражданских правах, школьные округа «с более чем 5 процентами детей, принадлежащих к языковым меньшинствам», должны «предпринять адекватные меры по корректировке языкового дисбаланса с целью наилучшей организации обучения указанных детей». Два года спустя федеральный окружной суд признал, что равноправие, гарантированное законом, позволяет студентам Нью-Мексико получать образование на своем родном языке. В 1974 году Верховный суд, рассматривая имевший место в Сан-Франциско случай с китайскими детьми, истолковал Пункт VI как не просто требующий от школ равноправия в выборе языков для обучения, но и подразумевающий «компенсацию» недостатков знаний для детей, не говорящих по-английски
{245}. К 2001 году Конгресс одобрил выделение 446 млн долларов на программу двуязычного образования; к этой сумме следует приплюсовать многочисленные гранты разнообразных фондов.
С момента начала реализации программы двуязычного образования оставался нерешенным, как заметил один из комментаторов, «принципиальнейший вопрос — этот закон способствует быстрейшему усвоению английского или же пропагандирует билингвизм?». На первых порах закон преследовал обе цели; в 1974 году в его текст были внесены исправления, обязывавшие школы к преподаванию на родном языке учащихся «в степени, необходимой для наилучшего усвоения детьми учебных материалов». Подобное положение сохранялось до 1978 года, когда Американский исследовательский институт сообщил, что, по словам 86 процентов директоров двуязычных образовательных программ, испаноговорящих детей допускают к этим программам только после того, как они научатся понимать английский. Конгресс прекратил поддержку «английского проекта» — но в 1984 году поправил сам себя и возобновил его финансирование {246}.
К середине 1980-х годов большинство методических материалов по двуязычному образованию предназначалось, по выражению журнала «Тайм», «для сохранения приверженности учащегося родному языку; с этой целью предусматривались дополнительные, „усугубляющие“ занятия по искусству, музыке, литературе и истории того народа, к которому принадлежит ученик» {247}. Директор программы двуязычного обучения в Сан-Франциско заявил: «Нам очень важно, чтобы дети гордились своей культурой», разумея при этом, естественно, «врожденную» культуру детей, а никак не американскую. Министр образования Уильям Беннет в 1985 году заявил, что министерство здравоохранения, образования и социального обеспечения «считает крайне важной программу двуязычного образования, поскольку она позволяет учащимся глубже узнать родной язык и культуру народа». Двуязычное образование рассматривалось уже не как способ скорейшего обучения иммигрантов английскому или как «промежуточный этап» на пути к освоению английского, но как символ культурной гордости, средство создания позитивного образа учащегося в его собственных глазах. Даже конгрессмен Джеймс Шойер, инициатор обсуждения и принятия Акта о двуязычном образовании, в своих выступлениях говорил о том, что программа стала «политизированной и далекой от первоначального плана», что она не помогает изучать английский, что «английский, скажем так, был сведен к минимуму, истончился, растаял в тумане, порожденном многочисленными курсами по изучению испанского. У программы были совсем другие цели» {248}. В 2000 году схожее мнение высказал и другой инициатор принятия программы двуязычного образования, конгрессмен Герман Бадильо. В Нью-Йорке, указал он, 85 процентов учащихся девятых классов из двуязычных школ и школ АВЯ («английский как второй язык») не заканчивают обучения по программе, а 55 процентов учащихся шестых классов не оказываются восемь лет спустя в учебных заведениях общего профиля. Двуязычное образование, считает Бадильо, «превратилось в моноязычное, что отнюдь не на пользу учащимся… Предполагалось, что первым языком будет английский, испанский же — вторым. И восьми лет обучения не предусматривалось, все должно было происходить намного быстрее» {249}.
Поддержка федеральным правительством языковых меньшинств и противодействие общему употреблению английского языка со стороны государственных органов и частных организаций привели к возникновению движения в защиту английского языка. В 1981 году сенатор С. И. Хайякава инициировал обсуждение конституционной поправки, объявлявшей английский язык государственным языком Соединенных Штатов. Через два года Хайякава и другие сенаторы организовали общество «Английский в США», а в 1986 году появилась группа «Английский прежде всего». Эти общества встали во главе широкого движения, результатом деятельности которого стало принятие в 1980–1990-х годах девятнадцатью штатами постановлений о приоритете английского языка. Разумеется, эти постановления многократно оспаривались сторонниками испаноговорящих и других языковых меньшинств, равно как и либеральными организациями, и три штата в итоге были вынуждены принять новые резолюции, снова ущемившие английский язык в правах. В ряде штатов началась ожесточенная юридическая полемика, но нигде — нигде! — предложение о приоритете английского языка не встретило неодобрения у простых американцев {250}.
Среди штатов, законодатели которых высказывались в поддержку английского языка, большинство составили штаты южные, а также те, где сравнительно мало иммигрантов. В штатах же с преобладанием языковых меньшинств законодательные собрания отказывались рассматривать инициативы движения в защиту английского. В четырех штатах (Аризоне, Калифорнии, Колорадо и Флориде), где избиратели одобрили законодательную инициативу о приоритете английского языка (причем в трех из четырех — подавляющим большинством голосов), отмечалась, по словам Джека Ситрина, «наибольшая концентрация неанглоговорящих жителей — испаноязычных, азиатских иммигрантов и прочих. Эти же четыре штата в период с 1970 по 1980 год испытали наибольший прирост населения в испаноязычных и других иммигрантских семьях» {251}. Схожим образом на референдуме 1989 года в Лоуэлле, штат Массачусетс, выяснилось, что десятилетие массового притока иммигрантов привело к росту в четыре раза за пять лет детей с ограниченными познаниями в английском. Быстрое распространение по территории США людей, не говорящих по-английски, подает американцам отличный повод для нового утверждения национальной идентичности — на сей раз не «сверху», а «снизу».
По всем показателям американцы в массе своей остаются настроенными «проанглийски». В весьма тщательном анализе данных опроса общественного мнения в 1990 году четверо ученых пришли к выводу, что «для широких масс английский остается важнейшим символом национальной идентичности». В 1986 году 81 процент американцев верил, что «всякий, желающий остаться в этой стране, должен изучить английский язык». В 1988 году 76 процентов калифорнийцев заявили, что знание английского — одна из обязательных характеристик американца, а 61 процент признал право голоса исключительно за теми, кто умеет говорить по-английски. В опросе 1998 года выяснилось, что 52 процента американцев безоговорочно поддерживают, а еще 25 процентов в целом одобряют законы, обязывающие вести преподавание в школах на английском языке и предусматривающие для тех, кому язык не дается, специальные годичные программы {252}. Подавляющее большинство американцев считает английский язык ключевым элементом национальной идентичности, и это мнение, вкупе с «разборчивостью» законодателей в языковых вопросах, является весомым аргументом в пользу сторонников английского как государственного языка и противников двуязычного образования.
