однако никто из них не мог встать рядом с Гитлером, Сталиным и даже Брежневым в качестве олицетворения угрозы американским ценностям и национальной безопасности США. Отсюда обращения к более расплывчатым сущностям — «государствам-изгоям», террористам или наркомафии — и к потенциально катастрофическим процессам — распространению ядерного оружия, кибертерроризму и «асимметричному вооружению». Американская идентичность заставляет классифицировать и ранжировать другие государства по степени их вовлеченности в «дурные дела», будь то подавление гражданских прав и свобод, поддержка наркоторговли и террористической деятельности или преследование людей, исповедующих иную веру. Единственная из всех государств мира, Америка регулярно публикует списки своих врагов: это террористические организации (36 на 2003 год), страны, поддерживающие терроризм (7 на 2003 год), «страны-изгои» (выборка из списка «стран, вызывающих озабоченность» 2000 года), а также современная (2002 год) «ось зла» — Ирак, Иран и Северная Корея, к которым Государственный департамент присовокупил Кубу, Ливию и Сирию
{439}.
Потенциальным врагом остается Китай, коммунистический по идеологии (но не по экономической практике), по-прежнему представляющий собой диктатуру, не уважающую политических и гражданских прав и свобод личности, страна с динамично развивающейся экономикой, страна с обостренным чувством культурного превосходства и национальной идентичности, страна, многие представители военной элиты которой воспринимают США как врага, страна, стремящаяся к доминированию в Восточной Азии. Наибольшую угрозу безопасности Америки в двадцатом столетии составляли вражеские союзы — Германии и Японии в 1930-х годах, СССР и Китая в 1950-х годах. Сложись подобная коалиция сегодня, Китай почти неминуемо окажется во главе. Впрочем, такое развитие событий в ближайшее время представляется маловероятным.
Некоторые американцы считают врагом США группы исламских фундаменталистов и в целом ислам как религиозно-политическое движение; конкретным воплощением этой угрозы называют Ирак, Иран, Судан, Ливию, Афганистан при талибах и, в меньшей степени, другие мусульманские государства, а также радикальные исламские террористические группировки — «Хамас», «Хезболла», «Исламский джихад» и сеть «Аль-Кайеда». Террористические атаки на Всемирный торговый центр, на казармы американских войск в Ливане, на посольства США в Танзании и Кении, нападение на эсминец «Коул» и прочие, успешно отраженные или предотвращенные вылазки террористов, несомненно, создают постоянную угрозу национальной безопасности Америки. Пять из семи стран, занесенных США в список спонсоров терроризма, относятся к мусульманскому миру. Исламские страны и организации угрожают Израилю, который многие американцы воспринимают как ближайшего союзника. Иран и — до 2003 года — Ирак олицетворяют собой потенциальную угрозу снабжению Америки и остального мира нефтью с Ближнего Востока. В 1990-х годах Пакистан получил в свое распоряжение ядерное оружие; неоднократно сообщалось, что Иран, Ирак, Ливия и Саудовская Аравия ведут разработки ядерного оружия, пытаются приобрести «грязные» и «чистые» атомные бомбы и технологии по их производству. Культурная пропасть между исламом и христианством, в особенности господствующим в Америке англо-протестантизмом, усиливает демонизацию ислама. А 11 сентября 2001 года поиски врага завершились благодаря Усаме бен Ладену. Атаки на Нью-Йорк и Вашингтон привели к войне с Афганистаном и с Ираком, а также к неопределенной «войне с терроризмом во всем мире» и превратили воинствующий ислам в главного врага Америки в начале двадцать первого века.
Мертвые души: денационализация элит
В 1805 году сэр Вальтер Скотт опубликовал хрестоматийные строки:
Где тот мертвец из мертвецов,
Чей разум глух для нежных слов:
«Вот милый край, страна родная!»?
В чьем сердце не забрезжит свет,
Кто не вздохнет мечте в ответ,
Вновь после странствий долгих лет
На почву родины вступая? [28]
Один из ответов, которые можно дать на эти вопросы, будет таким: число мертвых душ среди американской деловой, политической, интеллектуальной и академической элиты невелико, но постоянно увеличивается. Обладая, как писал Скотт, «титулами, властью и презренным металлом», эти представители элиты мало-помалу утрачивают связь с американским обществом. Возвращаясь в Америку «с чужбины», они уже не демонстрируют искренней и глубокой привязанности к «родной земле». Их отношение резко контрастирует с патриотизмом и националистической самоидентификацией большинства американских граждан, причем не только «евроамериканцев». Как заметил один американец мексиканского происхождения: «Хорошо навестить родину матери, но это не моя страна; мой дом здесь. Возвращаясь сюда, я всегда говорю: „Слава Богу за Америку“» {440}. В сегодняшних США пропасть между широкими массами, благодарящими Бога за Америку, и мертвыми (или умирающими) душами элиты неуклонно расширяется. После 11 сентября 2001 года показалось, что края этой пропасти начали сходиться, но — впечатление оказалось обманчивым. Убедительная поступь экономической глобализации и отсутствие новых террористических атак схожего масштаба заставляют усомниться в том, что процесс денационализации элит можно остановить.
Глобализация означает: а) существенное увеличение международных контактов как между отдельными людьми, так и между компаниями, правительствами, неправительственными и прочими организациями; б) рост размеров и масштабов деятельности транснациональных корпораций, действующих на международных финансово-экономических рынках; в) возрастание числа международных организаций, договоров и соглашений. Эти тенденции по-разному сказываются как на социальных группах, так и на отдельных странах. Вовлеченность в процесс глобализации конкретных социальных групп практически всегда определяется их социально-экономическим статусом. Элита демонстрирует более выраженные транснациональные устремления, нежели представители других групп. Что касается непосредственно США, американская элита, правительственные агентства, компании и другие организации связаны с процессом глобализации значительно теснее, чем аналогичные структуры в других странах. Поэтому вполне естественно, что их приверженность национальной идентичности и национальным интересам относительно мала.
Современный мировой тренд напоминает тот, который сложился в Соединенных Штатах после Гражданской войны. По мере осуществления индустриализации предприниматели все чаще убеждались, что уже не могут вести дела, ограничиваясь рамками одного города или одного штата. (Как мы видели, американским бизнесменам пришлось выходить на национальный уровень, чтобы получить необходимый капитал, рабочие руки и рынки сбыта.) Бизнес требовал географической, организационной и, до известной степени, профессиональной мобильности, умения строить дело и вести его на уровне страны. Развитие национальных корпораций и других организаций стимулировало формирование национальных точек зрения, национальных интересов и национального могущества. Общегосударственные законы постепенно брали верх над законами штатов. Национальное сознание и национальная идентичность вытесняли локальные и региональные лояльности.
Транснационализм развивался по схожей схеме, однако имеются два существенных отличия. Мощный националистический тренд сфокусирован на укреплении американской нации. Современные же транснациональные тренды разрозненны, «легковесны» и зачастую противоречат друг другу. Кроме того, торжество национализма над субнациональными идентичностями было достигнуто за счет внешних врагов, присутствие которых укрепляло единство нации, национальную идентичность и национальные институты, прежде всего институт президентства. Врагом же транснационализма является национализм, популярность которого в массах замедляет транснационализацию.
Транснациональные идеи делятся на три категории: универсалистские, экономические и
