должна будет решать центральная власть. Это (1) разделение территории между различными национальными государствами, (2) передвижение населения через границы национальных государств и (3) распределение сырья между претендентами. О каждом из трех необходимо сказать несколько слов.
(1) К вопросам территориальной принадлежности в настоящее время относятся со смехотворной торжественностью, которая уходит корнями в устаревшую традицию личной верности суверену. Если житель одной страны выражает мнение, что область, в которой он живет, должна принадлежать другой стране, он обвиняется в государственной измене и несет суровое наказание. Однако само по себе его мнение является столь же законной темой для политических дебатов, как и любое другое. Мы не испытываем никакого ужаса перед жителем (скажем) Кройдона, убежденным, что Кройдон следует считать частью Лондона. Однако если гражданин Колумбии заявит, что его родная деревня должна принадлежать Венесуэле, его собственное правительство посчитает это чудовищным преступлением. В обязанности центрального органа власти будет входить недопущение действий, продиктованных подобными предубеждениями, со стороны правительств отдельных стран, а также изучение территориальных диспутов на основе рациональных соображений, т. е. прежде всего пожеланий местного населения, но также частично экономических и культурных факторов.
(2) Передвижение населения, скорее всего, с течением лет начнет вызывать все более серьезные проблемы. Для населения естественно перетекать из мест с низкой заработной платой в те, где она высока. Сегодня это разрешено в границах страны, но не наднациональной федерации, такой как Британская империя. В Америке и самоуправляющихся доминионах почти полностью запрещена иммиграция из Азии; все сильнее ограничивается и переселение европейцев в Америку. На оба вектора в данном вопросе влияют крайне могущественные силы. Они стимулируют азиатский милитаризм и однажды могут сделать его настолько сильным, что он сумеет бросить вызов белой расе – скажем, во время следующей великой войны между странами с белым населением.
В конце концов, если угроза крупномасштабных войн будет устранена, а общественное здоровье значительно улучшится благодаря медицине и гигиене, ключевым условием для сохранения мира и благополучия станет ограничение роста населения в отсталых странах. В более цивилизованных государствах этот процесс уже начался. Те, кто принципиально возражает против контроля рождаемости, либо не умеют считать, либо полагают, что война, мор и голод должны быть неизменными спутниками человечества. Можно предположить, что международная власть позаботится о том, чтобы возможность репродуктивного контроля появилась именно у отсталых рас и классов, а не станет, как это делают правительства сейчас, настаивать на том, чтобы маленькие семьи были только у образованных людей.
(3) Последний вопрос, вопрос распределения сырья, является, пожалуй, самым важным. Если в будущем вспыхнут какие-то войны, то они, скорее всего, будут в значительной степени связаны с сырьем; печально известно, какую важную роль сыграли в послевоенных спорах нефть, уголь и железо. Я не считаю, что сырье будет распределяться справедливо – оно просто будет каким-то образом распределяться органом власти, имеющим в своем распоряжении необоримую силу. По моему мнению, до того, как мы сможем успешно решать вопросы справедливости, необходимо решить проблему слияния мира в единую экономическую и политическую единицу. Несмотря на свои интернационал-социалистические убеждения, я ожидаю, что интернационализм удастся воплотить в жизнь раньше, чем социализм.
2
Если предположить, что в течение следующих ста пятидесяти лет будет учрежден некий институт центральной власти, достаточно могущественный, чтобы свести все войны к эпизодическим, быстро подавляемым бунтам, какие перемены в экономике это может повлечь? Повысится ли общий уровень благосостояния? Сохранится ли конкурентный принцип, или же производство товаров станет монополизированным? Если второе, то в чьих руках окажутся эти монополии – в частных или же в руках государства? И будут ли плоды человеческого труда распределяться менее несправедливо, чем сегодня?
Здесь мы имеем два разных вида вопросов: один касается форм экономической организации, другой – принципов распределения. Последнее будет зависеть от политической власти: каждый класс и каждая страна всегда обеспечивают себе как можно больше материальных благ, и размер этой доли в конечном счете определяется военной мощью. Давайте сначала обсудим организацию, а распределение пока оставим в покое.
Углубившись в историю, мы обнаружим несколько унизительный факт. Всякий раз, когда возникала необходимость увеличения масштаба организации в интересах вовлеченных сторон, его приходилось добиваться (за незначительными исключениями) применением силы более могущественной стороной. Там, где единственным доступным методом оказывалось добровольное объединение, единства достигнуть не удавалось. Так случилось с Древней Грецией под влиянием Македонии, с Италией шестнадцатого века под влиянием Франции и Испании, с современной Европой под влиянием Америки и Азии. Посему я предполагаю, что централизованная власть будет установлена силой или под угрозой применения силы, а не путем добровольной организации, как в случае Лиги Наций, которой никогда не хватит влияния надавить на своенравные великие державы. Я также считаю, что полномочия органа центральной власти будут в первую очередь экономическими, а фундаментом для них станут владение сырьем в сочетании с контролем над выдачей кредитов. По моему представлению, первое время он будет состоять из группы финансистов, неофициально поддерживаемой одним или несколькими могущественными государствами.
Из этого следует, что в основе экономической системы будет лежать монополия. Все запасы нефти в мире, к примеру, будут контролироваться централизованно. Из этого же следует, что самолеты и военные корабли на нефтяном топливе будут бесполезны для держав, находящихся в конфликте с центральной властью, если только их не удастся использовать в стремительном рейде с целью захвата нефтяного месторождения. То же самое, пусть и не столь очевидно, произойдет и с другими вещами. Уже сегодня значительной долей мировых поставок мяса заведуют предприятия чикагской «Большой пятерки», которые, в свою очередь, частично контролируются господами Дж. П. Морганом и Ко. Путь от сырья до готового продукта долог, и монополия может вступить в игру на любом этапе. В случае с нефтью самый естественный момент – начало процесса. В других случаях возможность контроля предоставляют гавани, суда или железные дороги. Но на каком бы этапе монополист ни решил вмешаться, он окажется могущественнее любой другой вовлеченной стороны.
Присутствие монополии на одном из этапов процесса стимулирует ее распространение на более ранние и более поздние этапы. Рост экономической монополии является частью общей тенденции к увеличению организации, что в политической сфере иллюстрируется ростом могущества и размера государств. Поэтому можно с уверенностью ожидать, что процесс устранения конкуренции, характерный для последних пятидесяти лет, будет продолжаться. Мы, разумеется, берем за данность, что профсоюзы продолжат снижать уровень конкуренции среди рабочих. В скором времени уже невозможно станет цепляться за убеждение, что, хотя работодателям позволено организоваться, наемным работникам следует законодательно запрещать контрорганизацию.
Обеспечение мира и надлежащий контроль над производством должны привести к значительному повышению стандартов
