Германский рейхстаг избирался на четыре года на основе пропорционального представительства. От парламентского вотума доверия зависела судьба правительства, формируемого канцлером, кандидатура которого выдвигалась президентом. Рейхстаг занимался законодательной деятельностью, принимал бюджет и решал вопросы войны и мира. Новым словом в европейской конституционной практике стали элементы прямой демократии – в Германии предусматривалось проведение народных опросов (Volksbegehren) и референдумов (Volksentscheid), причем результаты последних имели характер закона, отменить который не мог и президент.
Веймарская конституция претендовала на звание самой передовой в мире, в части прав и свобод граждан конкурируя и с «Декларацией прав человека и гражданина» периода Великой французской революции, и с большевистской «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В ней были зафиксированы социально-экономические нормы взаимоотношений граждан и государства – право и обязанность трудиться на благо общества, гарантии помощи неимущим, старикам, инвалидам и безработным. Данью еще свежему революционному прошлому стало признание возможности перевода в общественную собственность отдельных отраслей индустрии (ст.156), а также упоминание советов как органов производственной демократии (ст.165).
31 июля конституция была принята 262 голосами против 75 и после подписания президентом вступила в законную силу. Первоначальная идея социалдемократов о проведении всенародного референдума по этому поводу так и не была реализована. И все же Веймарская республика получила необходимую правовую легитимацию. Вопрос о том, почему она оказалась недостаточной и не смогла предотвратить краха первой германской демократии, и по сей день остается одной из любимых тем историков и политологов. Прежде всего обращает на себя внимание лоскутный характер конституции, ярко выраженный уже в ее первой статье: «Германский рейх является республикой». Два государственных флага – имперский и республиканский (ст.3) – дополняли картину сосуществования старого и нового. Дух компромисса, пронизывавший конституцию, не позволял ей стать символом новой национально-политической идентичности немцев. Перегруженность социальными обещаниями лишала правительство необходимой свободы маневра в условиях кризиса.
Правоведы указывают на такие «подводные камни» конституционного устройства Веймарской республики, как неконтролируемый переход к президиальному правлению и пропорциональная избирательная система, отдававшая судьбу правительства в руки карликовых партий. Чиновничество, остававшееся «государством в государстве», зависело только от кадровых решений президента, что явно не стимулировало его демократического самосознания. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и заложенную в самой конституции легкость ее изменения квалифицированным парламентским большинством (ст.76). В Национальном собрании на этом настаивали представители левых партий, рассчитывая на последующее наполнение демократических формул социалистическим содержанием. Однако через полтора десятка лет именно изменение конституции придаст «легитимность» нацистской диктатуре.
Реальные угрозы Веймарской республики лежали все же вне конституционных статей, способных выступить лишь катализатором тех или иных поворотов общественного развития. Доверившись правовым гарантиям демократии, ее творцы действовали по принципу «кашу маслом не испортишь». Впоследствии один из ведущих политиков Веймарской республики социал-демократ Фридрих Штампфер признал относительность таких гарантий: «Народ может избрать пригодный парламент и пригодного президента. Откажет один из них, второй будет приводить в действие государственную машину. Если же откажут оба, ничто уже не сможет удержать ее от полного краха».
Обращенная и в прошлое, и в будущее, конституция 1919 г. носила скорее характер манифеста, нежели фиксировала реальную политическую ситуацию в стране. Последняя продолжала в гораздо большей степени держаться на бюрократическом централизме и инстинктивном послушании низов верхам, нежели на ценностях парламентской демократии. Это выглядело необъяснимым парадоксом – вопреки всем потрясениям послевоенного кризиса, государственный механизм работал практически без сбоев. Напротив, возобновление работы рейхстага со второй половины 1920 г. расшатало политическую ситуацию в стране, доведя ее до кризиса 1923 г. У антиреспубликанских сил оказался еще один аргумент в пользу того, что парламентская демократия не подходит для Германии.
Еще до созыва рейхстага они попытались соединить его с силой штыков, предприняв попытку военного переворота, вошедшего в историю как «капповский путч». Офицерская элита, оставшаяся не у дел после завершения войны, все активней включалась в политический процесс и вносила в него собственные представления о праве и чести. Летом 1919 г. она сформировала «Национальное объединение», находившееся под патронажем Гинденбурга и открыто требовавшее отказа от выполнения условий Версальского мира. Попытка «удалить политику из казарм» также оказалась бесплодной – воинские части находились под влиянием официальных «воспитателей», пропагандировавших реваншистские идеи и крайний национализм. Одним из них был унтер-офицер Адольф Гитлер, действовавший в Мюнхене. После того, как правительство приступило к сокращению армии, открытый конфликт стал неизбежным. 13 марта по приказу генерала Вальтера фон Лютвица воинские части вошли в Берлин и захватили правительственные учреждения. О принятии на себя всей полноты власти заявил сотрудничавший с мятежниками прусский чиновник Вольфганг Капп.
Главнокомандующий войсками генерал Ганс фон Сект заявил о нейтралитете, игравшем на руку Лютвицу и Каппу – «рейхсвер не стреляет в рейхсвер». Лишенные военной поддержки, президент и правительство бежали в Дрезден, а затем в Штутгарт. Пока солдаты разводили костры на берлинских площадях, жизнь в городе замерла – рабочие последовали призыву о всеобщей забастовке, чиновники тихо саботировали распоряжения нового «правительства». Через несколько дней, так и не сумев распространить свое влияние за пределы столицы, последнее поняло безвыходность положения и объявило о своем уходе.
В дни путча на левом фланге политического спектра Германии произошли серьезные изменения. Находившиеся в состоянии конкуренции социал-демократы и независимцы объединились против врагов республики. Пытаясь хотя бы частично повлиять на ситуацию, к антикапповской коалиции 14 марта присоединились и коммунисты. Свободные немецкие профсоюзы (число их членов за 1918-1920 гг. выросло с 1,6 до 8 млн человек), до тех пор воздерживавшиеся от политической борьбы, возглавили антикапповскую забастовку. Фактически сложился единый рабочий фронт, и после краха путча каждый из его участников пытался обратить общую победу в свою пользу. Находившаяся под влиянием КПГ Красная армия Рура в течение нескольких недель сохраняла контроль над важнейшими объектами этого региона, и лишь наступление рейхсвера не позволило Рурскому бассейну стать очагом гражданской войны. Профсоюзные организации отказались завершить забастовку, требуя не только перемен в правительстве, но и собственного участия в нем. Эберт и его окружение считали, что только скорейшие парламентские выборы внесут ясносполитичеть в ский ландшафт, а провал путчистов придавал им уверенность в том, что республиканские силы одержат на них решающую победу.
Однако первые выборы в рейхстаг первой германской республики, состоявшиеся 6 июня 1920 г., стали настоящей катастрофой для веймарской коалиции, получившей лишь 43,5 % голосов. На результатах выборов сказалась и нерешительность правительства в дни путча, и радикализация рабочего движения, разочаровавшегося в «социалистических» намерениях умеренных социал-демократов (НСДПГ увеличила число своих избирателей более чем в два раза), и антиверсальская пропаганда консервативных сил. В результате сложных комбинаций на свет появился кабинет буржуазных партий, во главе которого стоял представитель Центра Константин Ференбах, являвшийся в 1919 г. председателем Национального собрания. СДПГ, отказавшись далее нести «бремя власти» и уйдя в оппозицию, пообещала тем не менее новому кабинету парламентскую поддержку.
Ференбах продержался чуть меньше года – после того, как союзники в мае 1921 г. объявили окончательную сумму репараций, он отказался от своего поста. Новое правительство возглавил его коллега по партии Йозеф Вирт, на плечи которого легло выполнение требований Антанты (Erfüllungspolitik). Германия добровольно соглашалась с ролью жертвы, выставляя напоказ свои страдания и пытаясь тем самым доказать державам Антанты абсурдность их требований. Рейхстаг голосами НСДПГ, СДПГ и Центра был вынужден одобрить «политику исполнения», ставшую питательной средой для нового всплеска антиверсальских настроений. Официально распущенные добровольческие отряды оставались серьезным резервом реваншистских сил, особенно в Баварии. Их командный состав склонялся не только к экстремистским воззрениям, но и к практике политического терроризма. 26 августа 1921 г. удалось уже не первое покушение на Эрцбергера, подписавшего Компьенское перемирие, 24 июня 1922 г. был убит сторонник политики исполнения, крупный предприниматель и министр иностранных дел Вальтер Ратенау. Главе правительства пришлось признать, что «главный враг республики находится справа». Однако законы о ее защите, появившиеся в ответ на террористические акты, саботировались полицейскими чиновниками на местах при сочувственном отношении «национально мыслящей» прессы. Они лишний раз продемонстрировали слабость веймарской коалиции и разожгли аппетиты ее противников справа и слева.
