«Политика исполнения» похоронила надежды на быстрое оздоровление германской экономики. Послевоенную коньюнктуру сменила депрессия, из страны началось бегство капиталов. С июля 1922 г. падение курса национальной валюты переросло в гиперинфляцию. Капитаны тяжелой индустрии наращивали давление на правительство, требуя стабилизировать экономику за счет трудящихся, слишком много получивших в предшествующие годы. Предложенный Гуго Стиннесом «План восстановления Германии и Европы» уже не нес в себе и следа от той готовности к компромиссу, которую проявили предприниматели в первые дни Ноябрьской революции. Стиннес предлагал увеличить рабочий день на два часа без дополнительной оплаты, чтобы таким образом восстановить конкурентоспособность немецких товаров на мировом рынке. Его меморандум косвенно спровоцировал правительственный кризис, показав, что правительство Вирта исчерпало свой ресурс.
Его замена была лишь вопросом времени – и кадров. Выбор Эберта в ноябре 1922 г. пал на беспартийного предпринимателя Вильгельма Куно, симпатизировавшего национально-консервативным силам. Куно признал крах «политики исполнения», заявив о невозможности для Германии продолжать выплаты репараций. После ряда ультиматумов французский премьер Раймон Пуанкаре решил продемонстрировать твердость. Несмотря на слабые протесты из Лондона и Вашингтона, французские и бельгийские войска 11 января 1923 г. начали оккупацию Рурской области, дававшей 70 % добычи угля и 50 % производства стали. Современники писали, что этот шаг «вырвал экономическое сердце Германии». В ответ правительство Куно призвало население оккупированных регионов к пассивному сопротивлению. В Руре началась всеобщая забастовка, вынудившая оккупантов прибегнуть к военной силе для возобновления работы железных дорог, заводов и шахт. Как государственные чиновники, так и рабочие частных предприятий продолжали исправно получать зарплату из Берлина. Отказавшись от какихлибо политэкономических резонов, правительство стало печатать деньги «по потребностям».
В конце лета доллар стоил уже более миллиона марок. Развал финансовой системы привел к возрождению примитивных форм товарообмена: рабочие стали получать зарплату произведенными изделиями, горожане вновь отправились на «менку» по деревням. Казначейство не успевало выпускать деньги, хотя на него работало полторы сотни типографий. В конце концов на банкнотах цифры с новыми нулями стали печатать поверх старого номинала. Кассиры предприятий, отправлявшиеся в банк за наличностью, вынуждены были вместо привычного саквояжа загружать ее в грузовой автомобиль. Цены в магазинах менялись не по дням, а по часам. На каждом углу в Берлине как грибы стали появляться будки с надписью «обмен валюты» – получив зарплату и купив самое необходимое, люди спешили поменять летевшие в пропасть рейхсмарки на «твердые» доллары.
Все это было равнозначно «одному из крупнейших ограблений в мировой истории» (А. Розенберг). За год гиперинфляции государство избавилось от своих военных долгов, а население потеряло все свои сбережения, если они находились на банковских счетах, а не были вложены в недвижимость. Крупные предприниматели, напротив, получали почти бесплатные кредиты на закупку оборудования внутри страны и сохраняли валютную выручку за экспортированные товары.
Концентрации собственности способствовало массовое банкротство мелких и средних фирм, не имевших достаточных оборотных средств. Число безработных достигло шести миллионов, сохранившие свое рабочее место получали зарплату, не превышавшую 40 % от довоенной. Летом 1923 г. стачечная волна перекинулась из Рура на другие регионы страны, достигнув своего пика во всеобщей стачке 11 августа, в которой участвовало до 3 млн. рабочих. Вновь поползли слухи о псевдодемократах, греющих руки на народных бедствиях. Массовое возмущение грозило перерасти в антиправительственные акции, способные объединить радикальные силы справа и слева. Пытаясь вырвать инициативу из их рук, фракция СДПГ в рейхстаге внесла вотум недоверия правительству Куно. 13 августа формирование нового кабинета министров было поручено Штреземану – ставка делалась на «большую коалицию» с привлечением СДПГ. Как и его предшественник, новый канцлер должен был на сто восемьдесят градусов повернуть репарационную политику Германии. 26 сентября Штреземан провозгласил отказ от пассивного сопротивления. В тот же день Эберт подписал указ о чрезвычайном положении на территории всей страны и передаче исполнительной власти военным. Почувствовав, что инициатива уходит из их рук, антиреспубликанские силы активизировали свои действия.
Можно выделить три центра их концентрации, каждый из которых имел вполне определенные географические очертания: коммунисты к югу от столицы, в Центральной Германии, политизированная военщина в Баварии и сепаратисты на берегах Рейна от Майнца до Кельна. Как идеологическая, так и пространственная равноудаленность вершин подобного треугольника давала правительству Штреземана шанс выступить против каждой из них поодиночке, используя возможности не только политического, но и военно-административного маневра.
После объединения с большинством членов НСДПГ в конце 1920 г. КПГ превратилась в массовую партию (меньшинство «независимцев» в сентябре 1922 г. вернулось в СДПГ). В своей пропаганде она сохраняла акцент на социальные низы – неквалифицированных рабочих, безработных, сельских батраков, однако ее кадры рекрутировались в основном из среды «академиков» – лиц с высшим образованием, из-за левых взглядов и неортодоксального поведения так и не нашедших своего места буржуазном обществе. Это обстоятельство облегчало процесс «большевизации» партии. Рассматривая себя как один из отрядов всемирной армии пролетарской революции, КПГ на деле попадала во все большую финансовую и организационную зависимость от руководства Коминтерна, а в конечном счете – от Политбюро ЦК РКП(б). Политика симпатий и антипатий курировавшего партию в Москве Карла Радека имела своим следствием частую смену руководства КПГ, и не менее частую смену тактических установок. После неудавшейся попытки захвата власти в Мансфельдском районе Германии (март 1921 г.) «спартаковское» крыло партии окончательно потеряло свои позиции в пользу лидеров нового поколения, уже полностью вписывавшихся в большевистскую модель партии профессиональных революционеров.
Политические метания коммунистов начала 20-х гг. ярче всего отразило их предложение «единого рабочего фронта», обращенное к социалистам и профсоюзам. Задуманная как средство завоевания масс в борьбе за их насущные интересы, новая тактика вскоре превратилась в эффектный пропагандистский маневр, лишенный практического содержания. КПГ набирала очки только в условиях социальных кризисов и внутриполитических потрясений, поэтому события 1923 г. вновь выдвинули ее на авансцену политической жизни Германии. Выбросив лозунг «Бейте Пуанкаре на Рейне, а Куно на Шпрее», лидеры компартии продемонстрировали готовность к союзу с крайне правыми силами. Впрочем, сотрудничество с «национал-большевизмом» осталось лишь незначительным эпизодом в истории КПГ. Гораздо большее значение имело успешное проведение партией «антифашистского дня» и участие во всеобщей забастовке 11 августа. Падение правительства Куно в Москве было записано на счет коммунистов, и в руководстве РКП(б) и Коминтерна заговорили о революционной ситуации в Германии. Осторожным Сталину и Радеку противостояли радикально настроенные Бухарин и Зиновьев, которые в конечном счете провели свою точку зрения о необходимости практической подготовки «немецкого Октября». По предложению Троцкого был даже назначен точный день вооруженного выступления – 9 ноября 1923 г., пятая годовщина «буржуазной» Веймарской республики. Политическое руководство СССР контролировало его организационную и военно-кадровую подготовку, советское посольство в Берлине стало штабом грядущей германской революции.
По аналогии с Советами в России, обеспечившими легальность партийной диктатуры, аналогичную роль должно было сыграть вхождение коммунистов в земельные правительства Центральной Германии. 10 октября лидеры КПГ получили портфели министров в правительстве Саксонии, через неделю – Тюрингии. Сразу же началось активное формирование «пролетарских сотен» – прообраза Красной Армии. Из СССР в Германию были направлены эшелоны с хлебом, чтобы убедить немецких рабочих в преимуществах новой власти.
Но уже 21 октября планы «немецкого Октября» дали решающую осечку. После того, как берлинское правительство предъявило правительствам Саксонии и Тюрингии требование о немедленном разоружении рабочих отрядов, лидер КПГ (и одновременно саксонский министр) Генрих Брандлер потребовал начать всеобщую забастовку, но не был поддержан представителями производственных советов и социалдемократами. Не решившись выступить в одиночку, КПГ разослала своим «военно-революционным комитетам» на местах сигнал отбоя. До Гамбурга он не дошел, и местные коммунисты начали восстание на свой страх и риск, в течение нескольких дней удерживая под своим контролем ряд рабочих кварталов города. Руководитель этого выступления Эрнст Тельман, пройдя через все перипетии внутрипартийного конфликта, возникшего в результате неудавшегося повторения российского опыта, возглавил КПГ. Но это уже была другая партия – вплоть до начала 30-х гг. коммунисты оставались в тени политической жизни Веймарской республики.
