Общество, которое допускает и оправдывает телесные наказания взрослых мужчин и женщин, по определению не может осуждать телесные наказания детей. Дети в нем еще более бесправны, чем их родители. Хотя в русском законодательстве XVIII в. появляются некоторые «возрастные» послабления, ни сословные привилегии, ни законодательное ограничение меры телесных наказаний не распространялись на детей автоматически. Церковный канон и народная педагогика считали строгие телесные наказания детей необходимыми и полезными. Такова же была и повседневная практика. Первые протесты против нее начинаются в XVIII в. со ссылками на Руссо и Локка.
Как и в Европе, первые сомнения в правомерности и эффективности телесных наказаний в России касались школы и лишь много лет спустя распространились на родительскую семью.
Судя по мемуарам и другим историческим источникам, телесные наказания в российских учебных заведениях конца XVIII – первой половины XIX в. были не менее, а возможно, даже более массовыми и жестокими, чем в аналогичных европейских учреждениях. Как и в Европе, легальный учительский произвол дополнялся и усугублялся полулегальным произволом соучеников. Частота и интенсивность телесных наказаний зависела от сословного происхождения и социально-экономического положения учащихся (самыми жестокими были церковные школы), типа и индивидуальных особенностей учебного заведения. Особенно жестокой и щедрой на расправу была эпоха Николая I. В отличие от Европы первой половины XIX г., в которой школы обладали достаточно широкой автономией, в России школьная дисциплина была непосредственной частью и продолжением дисциплины государственной, что делало ее еще более всеобъемлющей и жесткой.
Вопрос об отношении к телесным наказаниям в школе встал особенно остро и приобрел открытое политическое звучание накануне крестьянской реформы 1861 г. Либеральную позицию в этом вопросе, со ссылками на английский опыт (смягчение и строгая регламентация телесных наказаний), занимал Н. И. Пирогов, а радикальную (полный запрет телесных наказаний) – Н. А. Добролюбов. Правящая бюрократия никаких реформ проводить не желала, но в пореформенные годы была вынуждена на них пойти. Сначала при этом возобладала умеренно-либеральная стратегия, а в конце XIX в. гимназии и кадетские корпуса вовсе отказались от телесных наказаний. В сельских и отдаленных школах они сохранились вплоть до 1917 г.
Домашние «телесно-педагогические» практики во второй половине XIX – начале XX в. стали более социально дифференцированными, в зависимости от социального происхождения и уровня образования родителей. В рабоче-крестьянских и купеческих семьях телесное наказание продолжало считаться нормальным и применялось регулярно, но в дворянских и интеллигентских семьях оно постепенно становится скорее исключением, чем правилом. Многое зависело также от культурно-идеологических факторов (уровень религиозности). Восприятие и оценка этих практик самими детьми также дифференцируется.
Величайшую роль в деле гуманизации российского воспитания и в признании телесных наказаний детей морально неприемлемыми сыграла русская классическая литература (Толстой, Достоевский, Чехов, Гарин-Михайловский и др.).
Мальчиков в школе и дома телесно наказывали чаще и интенсивнее, чем девочек. Однако это впечатление может быть не вполне адекватным, потому что, в отличие от полнометражной ритуальной порки, эпизодические телесные наказания (щипки, удары и подзатыльники) зачастую не фиксируются и не обсуждаются.
Продолжая прогрессивные тенденции русской педагогики и литературы, Советский Союз запретил и признал недопустимыми телесные наказания в школе. Для советской педагогики эта позиция всегда оставалась принципиальной. Однако обеспечить реальный контроль за соблюдением этого запрета власть не могла, да и не хотела. Тоталитарный строй невозможен без телесного насилия над личностью, и принятие этого порядка закладывается уже в детстве.
Главными очагами и рассадниками телесных наказаний в советское время были «тотальные институты» типа исправительных и иных закрытых специальных учебных заведений, приютов и детских домов.
Семейное воспитание было дифференцированным и зависело главным образом от усмотрения родителей. Государственные органы вмешивались в родительские дисциплинарные практики лишь в тех случаях, когда последние казались «слишком жестокими», но масштабы и возможности такого вмешательства были ограниченны. В рабоче-крестьянских семьях телесные наказания детей, особенно мальчиков, считались нормальными и применялись достаточно широко. Соседи и родственники предпочитали ничего не замечать.
Начавшаяся в 1960-х годах постепенная либерализация советской жизни способствовала артикуляции более критического отношения к телесным наказаниям, отчетливо выраженного в сочинениях таких авторов, как С. Я. Долецкий, С. Л. Соловейчик и А. И. Приставкин, которые оказали заметное влияние на общественное сознание, особенно – городской интеллигенции.
Отношение к телесным наказаниям в постсоветской России отражает и воспроизводит существующую в ней общую идеологическую поляризацию. Судя по результатам массовых опросов, значительная часть населения страны в теории или на практике (это не всегда совпадает) уже не прибегает и/или не хочет прибегать к телесным наказаниям детей, они для нее случайны и пережиточны. Однако есть немало россиян, для которых эти установки неприемлемы. Идейный водораздел между ними проходит по той же линии, что и отношение к рыночной экономике, демократии, модернизации и правам человека. Самые значимые факторы здесь – возраст, уровень образования, характер политических взглядов и, в данном случае это особенно важно, личный жизненный опыт. Эти факторы могут переплетаться друг с другом по-разному. Самыми горячими сторонниками телесных наказаний являются православные фундаменталисты и выходцы из семей «силовиков».
Степень реального распространения и интенсивности телесных наказаний, как и прямого насилия над детьми, неизвестна. Государственная криминальная статистика в данном вопросе политизирована и недостоверна, а независимые социологические опросы не всегда достаточно репрезентативны и сопоставимы друг с другом.
В последние годы российское государство стало уделять проблемам личной, в том числе телесной и сексуальной, безопасности детей значительно больше внимания. Однако нередко эта деятельность остается имитационной. О «незащищенных детях» воспоминают, когда хотят отвлечь внимание людей от насущных политических и экономических проблем. Теледебаты по этим вопросам часто имеют открыто антизападную направленность и производят впечатление, что главная задача – защитить российских детей от американских усыновителей или финляндских органов опеки.
Хотя вызывающие много эмоций российские споры по этим вопросам внешне похожи на европейские, между ними есть принципиальная разница. Во-первых, от них ничего не зависит, все заранее предрешено властью. Во-вторых, в них практически отсутствует базовая для европейцев категория «прав ребенка», которую традиционализм и религиозный фундаментализм считают подрывной и антисемейной. Вопрос о соотношении «телесного наказания» и «насилия над ребенком» всерьез не обсуждается, а содержательную аргументацию заменяют пропагандистские страшилки, похожие на те, с помощью которых в конце 1990-х была скомпрометирована и намертво заблокирована идея сексуального образования молодежи.
Учитывая общую социально-политическую ситуацию в России, включая фактическое сращивание церкви и государства, шансы на законодательное запрещение телесных наказаний в нашей стране близки к нулю, «сильная родительская власть» – одна из духовных опор авторитаризма. Однако практическое значение этой полемики, возможно, окажется меньше, чем думают ее участники. На поведенческом и мотивационном уровне все решают не церковно-государственные догмы, а повседневные родительские практики: готовы ли россияне регулярно, в духе «национальной традиции», пороть своих детей? Ответ на этот вопрос даст будущее.
В последние десятилетия в мире проведено множество социологических, психологических и социально-педагогических исследований, оценивающих степень эффективности и побочные последствия телесных наказаний.
За исключением христианских фундаменталистов, базирующих свои суждения на традиции и личном опыте, экспертные оценки телесных наказаний, как правило, отрицательны. Спор идет лишь о том, являются ли все телесные наказания вредными, или же существует некая градация, в свете которой некоторые телесные наказания (например, шлепки в отличие от ремня или розги) в некоторых условиях признаются допустимыми и/или неустранимыми.
Судя по данным эмпирических исследований, телесные наказания в целом не более, а часто менее эффективны, чем другие дисциплинарные средства; они имеют больше возрастных ограничений (даже те, кто признает их допустимыми, возражают против телесного наказания детей младше полутора-двух лет и подростков старше двенадцати-тринадцати лет); телесные наказания дают значительно больше нежелательных побочных результатов, чем другие наказания.
