Судя по данным эмпирических исследований, телесные наказания в целом не более, а часто менее эффективны, чем другие дисциплинарные средства; они имеют больше возрастных ограничений (даже те, кто признает их допустимыми, возражают против телесного наказания детей младше полутора-двух лет и подростков старше двенадцати-тринадцати лет); телесные наказания дают значительно больше нежелательных побочных результатов, чем другие наказания.
Установлены многочисленные статистические корреляции, а иногда и причинная связь между телесными наказаниями ребенка и его агрессивностью, склонностью к насилию и антисоциальному поведению.
Телесные наказания объективно существенно повышают риск причинения ребенку физических травм и часто являются не чем иным, как физическим насилием над ребенком.
Частые и интенсивные телесные наказания отрицательно влияют на психическое состояние и здоровье ребенка, они могут быть основной или сопутствующей причиной депрессии, тревожности и ряда других расстройств, причем не только в детском возрасте, но и во взрослом состоянии.
В современном обществе, когда телесные наказания перестали быть всеобщей обязательной практикой, они могут существенно осложнять и ухудшать взаимоотношения ребенка с родителями и воспитателями. Это особенно касается подростков.
Отрицательное влияние телесных наказаний на учебную успеваемость, когнитивные процессы и умственные способности ребенка возможно, но проблематично.
Вместе с тем, демонизировать телесные наказания, представляя их единственной или главной причиной чуть ли не всех социально-педагогических трудностей и проблем развития ребенка, как делают некоторые западные правозащитники, не следует. Общеизвестно, что влияние на ребенка любых воспитательных воздействий зависит от целой системы опосредований, социальной ситуации развития и т. д.
Наиболее методологически сложные современные исследования показывают, что долгосрочный психологический эффект телесных наказаний зависит не только от их частоты и интенсивности, но и от контекста, точнее – нескольких контекстов:
1. Личностный контекст – как ребенок воспринимает пережитое им наказание в свете своих долгосрочных отношений с родителями, учитывая их эмоциональное тепло, заботу и прочие качества;
2. Соционормативный контекст – насколько телесные наказания распространены и морально приемлемы в данном социуме и микросреде;
3. Гендерный контекст – особенности восприятия телесных наказаний мальчиками и девочками;
4.
Возрастной контекст – чем старше ребенок, тем негативнее и болезненнее он воспринимает телесные наказания.
Оценить влияние на личность ребенка отдельно взятой дисциплинарной практики, вроде телесного наказания, принципиально невозможно. Ребенка можно ни разу в жизни пальцем не тронуть, но если все время говорить ему, что он туп и ни на что не годен, последствия будут не лучше.
Ключевой момент для социальной педагогики – не частный прием, а то, как он вписывается в конкретный стиль родительства и характерные для данного общества и среды принципы социализации. Авторитетным родителям телесные наказания практически не нужны, а авторитарным родителям они часто оказывают медвежью услугу, хотя бы потому, что по свойствам своего характера эти люди склонны перегибать палку. «Новое отцовство», не признающее телесных наказаний, возникает не потому, что эти мужчины читают резолюции ООН и чтут уголовный кодекс, а потому, что дети для них важны и они не желают превращаться в «наказующую машину», даже если их к тому призывают.
Законодательное запрещение телесных наказаний – важная политическая установка, фокусирующая в себе множество социально-педагогических и философских проблем. Но это лишь начало теоретической рефлексии. «Кризис телесного наказания» лишь одно из проявлений гораздо более емкого кризиса авторитарного воспитания, ответом на который могут быть только позитивные разработки.
Одна из серьезнейших проблем, ассоциирующихся с телесным наказанием, – это то, что оно, предположительно, способствует возникновению и развитию целого ряда психосексуальных трудностей и парафилий (садизм, мазохизм, эксгибиционизм).
Общеизвестно, что телесные наказания, особенно порка, вызывают сильные сексуально-эротические переживания как у наказывающего и наказуемого, так и, если порка является публичной, у зрителей. Такие переживания широко представлены в воспоминаниях и рассказах о порке, а также в научно-медицинской и художественной литературе. Некоторые авторы видят главный вред и опасность телесного наказания именно в том, что оно имеет неискоренимые психосексуальные последствия.
Общепринятой теории происхождения (этиологии) привязанности к порке (спанкинг-фетишизма) в современной сексологии и психиатрии не существует, все предположения остаются гипотетическими. Хотя пережитые в детстве телесные наказания, возможно, способствуют появлению такого пристрастия, это зависит от множества конкретных условий и обстоятельств.
Зрелище чужих телесных наказаний часто бывает даже более сильным стимулом, чем собственный опыт. Эротические фантазии такого рода также возникают до и независимо от него.
Детские переживания, с которыми субъект ассоциирует происхождение своей парафилии, в большинстве случаев не «травма», а триггер, спусковой крючок, который выводит на поверхность, делает достоянием сознания то, что раньше дремало в подсознании субъекта, затем эти переживания закрепляются в мастурбационных фантазиях и становятся неискоренимыми.
Возможный психосексуальный эффект телесного наказания зависит не столько от силы наказания, сколько от наличия в нем компонентов, которые могут быть восприняты и пережиты ребенком как эротические (оголение, связывание и т. п.). Подзатыльник или зуботычина могут быть болезненнее, чем шлепок по голой попе, но во втором случае нежелательные психосексуальные последствия значительно вероятнее, чем в первом.
Сознаем мы это или нет, телесные наказания нередко изначально бывают или становятся формой сексуального насилия над ребенком. Единственная возможность минимизировать связанные с этим психосексуальные риски – уважать телесную неприкосновенность ребенка.
Все эти доводы приемлемы только для того, кто в состоянии контролировать свои агрессивные и сексуальные импульсы и рассматривает ребенка не как собственность, а как автономную личность.
Из того, что «телесное наказание» при ближайшем рассмотрении оказывается «сексуальной практикой», не вытекает, что ее жертв и адептов нужно демонизировать. Костры инквизиции не сделали воздух Испании чище, сгорали на них не преступники, а жертвы.
Какие выводы вытекают из всего сказанного для конкретных родителей? Если иметь в виду нечто рекомендационно-директивное – никаких. Производство рецептов семейного счастья и личного благополучия – не моя специальность. Но некоторую пищу для ума эта книга, возможно, дает.
Каждый нормальный, психически здоровый родитель желает своему ребенку благополучия. Но не всё в его власти. Если вы живете в развитой культуре насилия, оградить от нее своего ребенка вы не можете. Правда, можно попытаться изменить среду. Я помню, как в позднесоветское время одна моя знакомая супружеская пара с огромными трудностями поменяла отличную квартиру в социально неблагоприятном районе на значительно меньшую в центре Москвы, чтобы избавить свою растущую дочь от опасной среды. Сегодня по аналогичным соображениям многие состоятельные родители отправляют своих детей за рубеж, откуда они уже никогда не вернутся.
Но это не всем доступно, да и не от всех опасностей можно уберечь ребенка перемещением его в пространстве. Родительское влияние на ребенка максимально, пока он маленький. В этом возрасте порка наиболее эффективна, но, к сожалению, ее эффект часто противоречит ожиданию, порождая в ребенке чувство незащищенности, страх и склонность решать все проблемы с помощью силы. Это не фатально, но достаточно вероятно. То же можно сказать и о других телесно-воспитательных эффектах.
Если родитель не будет злоупотреблять беззащитностью ребенка, а попытается влиять на него иначе, возможно, это поможет ребенку выработать ядро самоуважения и привьет ему, нет, не иммунитет, но хотя бы отвращение к насилию. Позже, когда насилие и унижение коснется его (рано или поздно это неизбежно случится), он найдет в себе силы сопротивляться. А может быть, и нет…
Нравится нам это или нет, решение – бить или не бить? – часто принимается не столько на сознательном, сколько на эмоциональном уровне. Благополучный родитель не бьет своего ребенка не потому, что это запрещено законом, или потому, что наука считает это вредным, а просто потому, что ему этого не хочется. Если же у него вдруг возникает такое желание – каждый человек иногда хочет кого-то побить и даже убить, – он сознает, что это его проблема и что, если он поддастся соблазну, ему придется раскаиваться. Не случайно все больше россиян не хотят пороть своих детей, видя в этом признак не силы, а слабости.
