А. Миллер – психоаналитик с двадцатилетним опытом работы – пишет о пережитом ею глубоком разочаровании в «разговорной психотерапии». Ее опыт работы в качестве психоаналитика (а также анализанда, прошедшего длительный курс психотерапии) убедил ее в недостаточности использования одной лишь вербальной экспрессии для преодоления психических травм. Она приходит к выводу, что психоаналитические конструкты по сути являются препятствием для исцеления. Она утверждает, что основа психоанализа – техника «свободных ассоциаций» – недостаточна для их преодоления, поскольку «усиливает интеллектуальное сопротивление чувствам и осознанию реальности. До тех пор, пока о чувствах говорят, они не могут переживаться, а если они не переживаются, препятствия на пути достижения действительно глубоких психических изменений сохраняются» (Miller, 1991, р. 183).
Вербальная экспрессия, может быть, и позволяет нам осознавать многое, но не дает возможности пережить катарсис на телесном уровне, что позволило бы нам стать активнее в отношениях с окружающим миром. Более того, феминистка Д. Спендер пишет о том, что вербальная экспрессия способствует угнетению женщин: «Язык является инструментом структурирования и упорядочивания мира, средством манипулирования реальностью. Используя язык, мы можем осознать свои отношения с миром, и если языковые структуры ущербны, мы воспринимаем отношения в искаженном свете. Если те правила, которые лежат в основе языковых и символических структур, невалидны, мы ежедневно обманываем сами себя» (Spender, 1982, р. 2).
В то же время, как отмечает П. Фрейр, осознание и описание угнетения имеет для освобождения принципиальное значение, и несомненно, что с помощью слов можно в какой-то мере передавать чувства и представления. Однако слова не позволяют выражать чувства с достаточной полнотой либо, передавая их с искажениями, не позволяют прийти к пониманию того личного и социального насилия, которое мы переживаем как женщины. Для того чтобы перестать быть жертвами угнетения и поверить в свои возможности, мы должны описать окружающий мир, используя свой собственный язык. Мы не должны бояться почувствовать связанную с этим телесную боль, если хотим освободиться от последствий психических и физических травм. Открывая сферу физических ощущений, интуитивные импульсы и телесные процессы, мы способствуем естественному процессу исцеления. А теперь рассмотрим, каким образом психотерапевтическое пространство в сочетании с изобразительными материалами может послужить освобождению от ложных форм самосознания. Я обращу особое внимание на создание визуальных образов как способа коммуникации, отличного от вербальной экспрессии и позволяющего женщинам почувствовать свою силу и восстановить связь со своим телом.
«Болезнь – это не некое ограниченное во времени событие или сбой в работе организма. Она является способом коммуникации – языком тела или его органов, посредством которого природа, общество и культура общаются друг с другом. Тело можно рассматривать как наиболее непосредственную и близкую к личности среду, в которой проявляются социальные истины и противоречия, а также как локус личного и социального сопротивления, креативности и борьбы» (Lock, Scheper-Hughes, 1987, p. 31).
Патриархальная культура унижает женщину. Она делает нас немыми, культурно невидимыми и неравными мужчинам, лишает нас возможности реализовать свой потенциал. Угнетение проявляется не только в нашем психическом состоянии, но и в состоянии тела. Вместо того чтобы, как это было принято, рассматривать зависимое поведение и эмоциональные нарушения как признак психических расстройств, некоторые теоретики культуры (Fernando, 1995; Fulani, 1997) считают их реакцией на дегуманизирующие практики патриархальных, империалистических властных структур. Наше тело является «зеркалом» угнетения, а потому оно также является локусом сопротивления ему, тем инструментом, используя который, мы можем себя освободить. Фрейр отмечает, что для того, чтобы подлинное освобождение стало возможным, необходимы не только рефлексия, но и действия, направленные против угнетения.
Мерло-Понти напоминает о том, что наше познание мира является чем-то большим, нежели сугубо ментальным, интеллектуальным процессом. Принадлежность к физическому миру предполагает постижение смысла бытия на феноменологическом уровне путем включения тела в процесс деятельностного осознания его сенсорных, моторных и аффективных возможностей. Мы постигаем мир посредством тела. Из этого следует, что связь тела с миром принципиально важна для осознания и что мы не можем освободиться лишь на ментальном уровне и нуждаемся в освобождении на уровне телесном.
Психотерапевты Макдугалл и Орбах убеждены, что фокусировка на теле задает процессу исцеления определенную направленность, предполагая психотерапевтическую работу на личном и культуральном уровнях. В процессе работы с женщинами, страдающими нарушениями пищевого поведения, Орбах сформулировала понятие «ложного тела». Она пишет о женщинах, не имеющих устойчивого, аутентичного физического образа «Я». Мы действительно часто ощущаем свое тело как предмет манипулирования, либо как нечто, что можно демонстрировать окружающим.
Орбах ссылается на Макдугалл, согласно которой, тело является средством преимущественно невербальной экспрессии и позволяет выражать наиболее ранние переживания дистресса на уровне физических симптомов. При этом тело выступает в качестве «вместилища неосознаваемых или не поддающихся контролю переживаний и внутренних конфликтов». Можно говорить о том, что тело является инструментом «эмоциональной памяти», запечатлевающим травматичные события на физическом уровне. Создание нового телесного образа «Я» предполагает физическое отреагирование травматичного опыта.
Т. Шефф (Scheff, 1979, p. 59) утверждает, что для подлинного инсайта необходимо больше, чем вербальная экспрессия. Клиент должен пережить больше, чем физический катарсис. Для того, чтобы понять, как наши тело и сознание могут активнее включаться в процесс катарсического отреагирования переживаний, можно воспользоваться введенным Шеффом представлением об «эстетической дистанции» как важном условии переживания катарсиса. Он подчеркивает, что, работая исключительно на вербальном уровне, клиент остается в роли наблюдателя. Для более полного отреагирования переживаний клиент должен быть и наблюдателем, и участником катарсического процесса. Разделы психотерапии, использующие экспрессивные виды искусства, предполагают физическую, телесную активность клиента, предоставляют ему необходимые условия и материалы, обеспечивающие наиболее глубокое и самонаправляемое отреагирование травматичного опыта.
Изобразительное творчество обладает способностью исцелять. Юнгианский аналитик Т. Мур (Moore, 1992) пишет о тех языках, которые используются для выражения наиболее сложного психологического содержания и связаны с мифологией, поэзией и сновидениями. Дж. Хиллман отмечает, что художники являются лучшим примером того, как страдание может трансформироваться через творческое воображение в позитивные переживания. Он пишет, что для того, чтобы «реальная жизнь души» смогла найти свое выражение в психотерапевтическом процессе, клиент должен быть вовлечен в эстетическую деятельность, позволяющую вернуть из небытия некогда имевшие место события (Hillman, 1992, p. 30). Он полагает, что получаемое клиентом в процессе эстетической активности удовлетворение необходимо для достижения психической целостности, и пишет об «эстетической психотерапии» как основном способе сохранить душевное здоровье. В то же время те психотерапии, которые связаны с раскрытием самоисцеляющих возможностей психики, предполагают переживание не только прекрасного, но и «сублимированного ужаса».
Мерло-Понти пишет, что «живопись прославляет таинство зримого (цит. по Crowther, 1993, p. 112). Создание образа с помощью тех или иных материалов является «немым» выражением отношений между телом художника и предметным миром. Визуальные, пластические образы можно рассматривать как свидетельства акта самореализации. Однако создание зримых форм, отражающих наши отношения с миром, предполагает нечто большее, чем визуальную репрезентацию этих отношений. Художник и арт-терапевт С. Макнифф (McNiff, 1992, p. 107) пишет, что связанные с творческим актом материальные, телесные процессы обладают большими трансформирующими возможностями, нежели аналитические практики, связанные с использованием отвлеченного понятия самости.
Мы существуем не в отрыве от материального мира, а в неразрывной связи с ним, и наше бытие является результатом постоянного диалога с окружающими нас образами и объектами. Благодаря этому изображения становятся факторами, способствующими изменению сознания. С. Макнифф пишет, что «изобразительное творчество может выступать в качестве первичного психотерапевтического метода, позволяющего перестраивать формирующие наше сознание образы и интерактивные процессы» (McNiff, 1992, р. 107).
