Мэри Поппинс прилетела с Восточным Ветром. Она прилетела сама, пользуясь собственным зонтиком с ручкой, изображающей голову попугая. Пациентка была образована, умна, стройна, красива, высокомерна, строга. Относилась к себе как к абсолютному совершенству. Она пристально следила за сеттингом и за правилами поведения терапевта. Мэри обладала неисчерпаемыми талантами, удивительной расторопностью, покладистостью, сообразительностью. Её ассоциации блистали искромётностью. Подмечая чуть уловимые нюансы межличностных интеракций – пациентка умела вовремя пошутить, поиронизировать. Иногда психотерапевт чувствовал такую лёгкость в общении, что буквально парил – нет, не над землёй – в невысказанных мыслях. Он воспринимал Мэри лучшей своей пациенткой. Их отношения были свободными и проникновенными. Не успевал терапевт подумать, как Мэри Поппинс тут же интерпретировала содержания их интерперсональных или интерсубъективных отношений его же, ещё невысказанными, словами. Из небольшой дорожной ковровой сумки она извлекала на свет свои семейные истории, коим конца не было видно, а также личные ночные принадлежности. Психотерапевт начал распознавать в себе области и пространства, забытые и забитые с далёких детских времён. В них он начал вновь понимать язык животных – собак, коров и птиц. Большинство людей стал воспринимать благородными и доброжелательными, такими, каким почувствовал себя. Да и Мэри Поппинс стала ощущаться родной. Её забота о нём – внутри аналитической ситуации, конечно, – не знала границ. Сессии терапевт воспринимал медовыми пряниками, лучшими ассоциациями детства. Он словно стал членом семьи пациентки. Его энтузиазм приобретал магический размах. Стоило лишь захотеть и, казалось, он сможет допрыгнуть до неба, сорвать любую понравившуюся звёздочку, а на её место поставить свою, пряничную или игрушечную. Страхи психотерапевта (ему приходилось содержать их в прочных металлических клетках, как диких опасных хищников и змей), вдруг обнаружились безобидными ручными зверятками. Мэри Поппинс стала его внутренним объектом, его не только идеальной матерью, но модернизированной целостной матерью, а в другой внутренней Вселенной и безопасной комбинированной родительской фигурой. Фигурой, позволяющей интегрировать отщеплённых близнецов = части его Самости. Фигурой, во внутренних отношения с которой психотерапевт почувствовал «хорошее» и сумел интегрировать это «хорошее» в собственную слитную Самость, где теперь возможным оказалось признать женскую идентификацию части Самости (признать то, что в Самости есть не только идентификация «Майкл», но и идентификация «Джейн»). Комбинированная фигура с зонтом и ковровой сумкой – мужской и женской символикой – наконец-то была распознана терапевтом. Ручка зонта, голова попугая, уже не пугала психотерапевта, она лишь попугайничала, призывая и позволяя интроецировать пенис отца без ужаса фрагментации Самости от интроекции-пенетрации. Теперь психотерапевт начал разбираться в тонкостях интерсубъективных взаимодействий с пациенткой.
Что-то, всё-таки, его беспокоило. Пациентка пришла с запросом… каким?.. Она была одинока, не могла найти себе спутника жизни, не имела детей, ей всё попадались инфантильные мужчины, опирающиеся на неё… Мэри Поппинс многое вкладывала в них, те взрослели и теряли к ней интерес. Фея, оживившая статую Нелея, мальчика с дельфином-пенисом, оказывалась вынужденной ловить попутные ветры. Ко г-да психотерапевт понял, насколько он необходим пациентке как профессионал-мужчина-отец, пациентка, вероятнее всего, уже давно ощущала травматическое повторение и заказала такси – Западный Ветер. Она бросила терапевта. Она исполнила свою навязчивую миссию и… «доктор» Мэри Поппинс блестяще провела анализ терапевта. Многие аспекты внутреннего мира терапевта, непроанализированные в тренинговом анализе, магией феи проявились и развиваются.
В утешение – грустная шутка: хочется, чтобы перенос психотерапевтов и аналитиков мы всегда могли назвать контрпереносом…
Трансформации и трансвестиции
«Я всегда злюсь, когда меня отрывают от созерцания, размышления и общения, чтобы я записал нечто из созерцаемого, обдумываемого и принимаемого мною во взаимодействии, – для будущих олухов…»
William Chopinspieler «Будущие письма римскому другу»
Камера, мотор, эпизод первый, поехали… Давным-давно, в одной далёкой Галактике…
Я смотрю в окно. Холодный, почти ураганный, октябрьский ветер пронизывает всё на своём пути, проникает в каждый уголок и закоулок большого города, проносится дворами и раскачивает осиротевшие детские качели. Согнувшиеся деревья, не в силах удержать листья, отпускают их шумливыми змеями в отсыревшее прозябшее московское небо.
Как всегда хлопает дверь туалета, быстрые шаги… Диана, пациентка тридцати пяти лет, на кушетке…
«Много мыслей бродит, прочитала книжку Карен Хорни…» – говорит она.
Теперь она притащила в помощь себе ненавистницу Freud’a, – думаю я. Сама она своей яростью не смогла меня разрушить.
«В метро кто-то на меня упал… у меня реакция – я не ожидала, что меня кто-то коснётся… осознание – я заблудилась в себе…» – голос Дианы звучит уверенно и чётко.
Будто всё время я присутствую на психоаналитической лекции. Неожиданно для меня пациентка рассказывает сразу три сна. Если я скажу, что за последний год снов всего было шесть, включая эти три, то могу ошибиться в большую сторону.
1 – «Я на матче каком-то, в середине зрительских рядов… футбол, что ли… я просматриваю какие-то сувениры, футболку…» – «Я не сразу просыпаюсь, – добавляет пациентка, – ив это время мне снятся сны».
2 – «Я смотрю через дверь… но внутри двери решётчатое окно… смотрю на другую дверь – там окошечко как сердечко… разные двери мелькали…» «Это я пытаюсь в своё бессознательное посмотреть – увидеть, что там».
3 – «Масса людей… я готовлю какое-то мероприятие… что-то цветное – то ли картинка, то ли на земле какие-то полусферы… я начинаю презентовать… людям нравится, всё хорошо…
я показываю картинки – на лицах людей недоумение… я смотрю – эти полусферы не тех цветов, которые я видела…
я хочу зайти, или захожу; укрываюсь в полусферу…»
Далее Диана сообщает: это было как в жизни, она не проявляла эмоций – это не как во сне. «.Я в некотором смятении, я не до конца с Вами откровенна… конечно – я защищаю тот образ себя, который в себе ношу… то, что я вижу, и то, чего ещё не вижу, – всё это печально… многому в людях я завидую, у меня желание властвовать, казаться лучше всех… мне легче думать, что я такая непонятная, со сложной душевной организацией…
мои заблуждения мешают мне…
у меня в памяти остаётся ситуация скандала с сотрудницей… я не была откровенна с Вами – защищала себя… от Вас… но я вижу в Вас союзника… так вот – мне было не приятно, что меня уличили в двуличии…»
В процессе слушанья и вслушивания я начал понимать, сколько усилий приложила пациентка, чтобы позволить себе заметить, определить меня… сначала как нечто отличное от неё, ещё непонятное – опасное и обижающее или заинтересованное и укрывающее… затем я думаю, что моё невысказанное ироничное замечание, насчёт К. Хорни, означает трансформацию урагана ярости пациентки, направленного на меня на нескольких прошлых сессиях, в некую демаркационную линию, формирующую очертания пространств и объектов внутри пациентки. Т. е. я опознаю́ трансформацию в пациентке по трансформации моего собственного агрессивного фона – от злости к иронии.
Когда пациент приходит на психоанализ – в первую очередь он сталкивается с чем-то новым. Прежде всего, он попадает в новый пространственно-временной континуум с, как это ни парадоксально, ^сформированными пространственными и временными компонентами. Причём, пациент попадает не только во внешнее рабочее пространство аналитика, в кабинет, но и во внутрипсихическое рабочее пространство аналитика. Разумеется, Диана пытается сориентироваться. Она нашла точку отсчёта в офисе: туалет. Там, в маленьком, защищённом от моего всевидящего пенетрирующего и поглощающего ока, месте, через физиологические атаки и подарки, она может почувствовать свою оболочку (ещё только «полусферу»).
К. Хорни может знаменовать собой способность искать и находить транзиторный объект, инструмент для определения и создания параметров нового аналитического внешнего и внутреннего пространственно-временного континуума. Не следует эту задачу путать с возникновением «третьего аналитического» Томаса Огдена. «Третий аналитический» рождается уже в более или менее определённом и созданном пространственно-временном континууме… так ребёнок рождается из одного сформированного пространства в другое сформированное пространство… иначе случается изверг, что на славянском языке означает выкидыша…
