Между тем именно человекообразные обезьяны прежде всего интересуют многих посетителей. Зоопарки не скупятся на покупку новых экземпляров, даже на экспедиции для их отлова, особенно, когда речь идет о гориллах и оранг-утанах. Но добыв драгоценные экземпляры, их заточают в клетки, обрекая на довольно скорую смерть. Для иных зоопарков важнее похвастаться «полным набором человекообразных», чем умением их хорошо содержать.
Все игры и развлечения для обезьян в таких зоопарках сводятся к тому, чтобы выпрашивать лакомства у посетителей, плеваться на них, мочиться, хлопать в ладоши (шимпанзе), выпрашивать лакомства и отсиживаться в куче соломы (оранг-утаны), часами сидеть неподвижно на глазах у публики (гориллы). Мало кто из посетителей (и даже директоров зоопарка) видел обезьян в их родной среде, так что они и не подозревают, как далека такая картина от действительности.
Не знаю, как влияет заточение на горилл и шимпанзе, потому что мне не посчастливилось наблюдать их на воле. Но если учесть, что они преимущественно обитают на земле, им, наверно, нужна обстановка, отличная от среды оранг-утана.
Оранг-утаны живут на деревьях. Их сильные руки созданы, чтобы держаться за ветки, и ноги приспособлены к тому, чтобы цепляться и лазить, а не ходить по земле. Между тем в зоопарках их содержат в тех же условиях, что приспособленных для наземной жизни горилл и шимпанзе. Часто держат даже в одних клетках с шимпанзе. Молодой оранг-утан еще может мириться с необходимостью ходить по цементному полу. Становясь постарше, оранг-утаны предпочитают отсиживаться на полках (если они есть); плохое содержание влечет за собой болезни, оранг-утаны теряют шерсть, и она уже не вырастает.
Скупщики животных и директора зоопарков не любят говорить, сколько человекообразных обезьян прошло через их руки. Пишут обычно только об «удачных» примерах. Но и эти примеры говорят о вопиющем непонимании природы оранг-утана.
В большинстве зоопарков посетителям запрещают кормить животных. Для этого есть веские основания. Сколько вреда причиняет такое кормление животным, особенно человекообразным обезьянам! Иные от этого погибают, и. уж во всяком случае закармливание приводит к ожирению и вялости. Взять, например, оранг-утана, который поступил в Лондонский зоопарк в 1948 году и прожил там до 1961 года. Он весь буквально оброс жиром и последние годы своей жизни предпочитал отсиживаться в куче соломы, выходя только тогда, когда его окликал смотритель или в клетке вдруг оказывалось что-то лакомое. Даже если бы ему сделали полку, он, наверно, не смог бы на нее влезть. Несмотря на физическую зрелость, он был неспособен к воспроизводству. Такой оранг-утан ни за что не выжил бы в джунглях.
Часто подобная вялость связана с серьезным заболеванием. Профессор Брандес описывает случаи с оранг-утаном Сэнди (в том же Лондонском зоопарке), которого рахит фактически превратил в инвалида.
Естественно, теперь животных стали кормить правильнее, регулярно дают им витамины. Для человекообразных лучше всего подходит стол, включающий фрукты, овощи и особый кормовой концентрат. Кроме того, им надо давать зеленые ветки, соблюдая, правда, осторожность, если был большой перерыв, скажем, на зиму. Не исключено также, что деревья умеренной полосы содержат плохо усваиваемые оранг-утаном вещества. С другой стороны, отсутствие свежей зелени, в рационе может через несколько месяцев повлечь за собой серьезные нарушения обмена веществ.
По-настоящему этот вопрос еще совсем не исследован. Тем не менее есть основания предполагать, что, наряду с воспалением легких и простудными заболеваниями, главной причиной смертности оранг-утанов в неволе являются болезни желудка и кишечника.
И с полной уверенностью можно утверждать, что орангутанам для здоровой жизни необходимы деревья.
О размножении человекообразных обезьян Филип Стрит писал в 1956 году в своей книге «Лондонский зоопарк»:
«До сих пор человекообразные редко размножаются в неволе. Мы не знаем ни одного случая появления потомства у горилл, и в этом, пожалуй, нет ничего удивительного, ведь они редко доживают в зоопарках до полной зрелости, а если и доживают, то в одиночестве. В 1942 году был отмечен первый в Великобритании случай появления потомства у орангутана (в Эдинбургском зоопарке), К сожалению, детеныш прожил всего три дня».
Вообще-то при хорошем содержании оранг-утаны рожают в неволе. Интересен случай с суматранской самкой Гуариной, которая содержалась в зоопарке в Гаване, а потом в Филадельфии. В 1929 году у нее появился первый детеныш, тогда ей было около десяти лет. Последнего детеныша она родила уже в тридцать три года, всего же Гуарина рожала в неволе восемь раз, и шесть детенышей выжили. Другие примеры подтверждают, что здоровая самка способна к воспроизводству во всяком случае до двадцати пяти лет. При идеальных условиях содержания она может рожать каждые три года, если очередного детеныша отнимают в одногодичном возрасте.
В диком состоянии детеныш, вероятно, до четырех лет нуждается в материнском молоке, хотя примерно с год сосет все меньше, переходя на другую пищу. Четырехлетний орангутан уже достаточно крепок, чтобы привыкать к самостоятельной жизни, особенно в составе стаи сверстников.
Если четырехлетний срок кормления считать нормальным, можно предположить, что здоровая самка в джунглях производит на свет за свою жизнь от четырех до пяти детенышей. Учитывая цифру смертности примерно сорок на сто, практически потомство составит два-три детеныша на самку.
К сожалению, скудость данных не позволяет сделать вывод, почему во многих зоопарках не удается получить потомство от оранг-утанов. Иногда указывают на плохое содержание, иногда на ожирение самца. Интересно также, что оранг-утан разборчив в выборе партнера. Нередко отношения оранг-утанов в неволе остаются чисто платоническими.
Количество научных наблюдений над человекообразными, проведенных зоопарками, очень мало. И я воспользовалась поездкой в Европу, чтобы самой собрать некоторые данные. Последний месяц своего отпуска в 1960 году я провела в Западной Германии и, в частности, побывала в Западном Берлине. Старый обезьянник Берлинского зоопарка кое-как восстановили после войны. В 1955 году посетители могли увидеть двух оранг-утанов, привезенных с Калимантана, в возрасте около одного года. Они неплохо развивались, и все-таки мне бросилась в глаза разница между ними и тремя оранг-утанами, которых приобрели в 1959 году и сразу поместили в новый обезьянник. В эту тройку входила и наша Ева. Вторая группа сохранила длинную блестящую шерсть, тогда как первые двое успели основательно облысеть.
Новый обезьянник в Берлине был устроен замечательно. Клетки очень просторные, оборудованы полками, балками, качелями, есть также столы и стулья. Пол очень гладкий — какой-то пластик. Правда, Ева и ее товарищи ухитрились содрать часть пластика, и пришлось делать ремонт. Поэтому я навестила их во временной обители на втором этаже.
Меня сопровождал директор зоопарка.
— Интересно, узнаете вы Еву или нет, — сказал он.
— Конечно, узнаю! Вы сомневаетесь?
— Сомневаюсь. Ведь Дженни и Джоки одного с ней роста и окраски. И вы не видели ее почти три года!
Мы вошли к обезьянам, они окружили нас, и я сразу подняла на руки Еву. Конечно, она выросла, но лицо осталось прежним.
— Мне хотелось, чтобы вы ее узнали, — признался директор. — Я сам считаю, что если вы хорошо знали оранг-утана, вы и потом непременно его узнаете. У них очень выразительные лица, и у каждого своя индивидуальность.
Ева выглядела превосходно, держалась смело, и ей явно нравилось у меня на руках.
— А она вас помнит, как вы думаете? — продолжал директор.
— Вот это вряд ли. Просто ее всякий посетитель должен заинтересовать, ведь сюда публика не приходит. А вот Бидаи она непременно узнала бы, в этом я уверена.
Если не считать выражения лица и черт индивидуальности, не было никакой разницы между четой с Суматры и нашей Евой с Калимантана. У всех троих светлая, золотисто-рыжая шерсть; правда, Ева среди наших детенышей была самой светлой.
Директор показал мне другие помещения и, в частности, ванную для обезьян, со стеклянной стеной, чтобы посетителям все было видно. На доске объявлений можно было прочесть, когда и кто будет купаться. На особой кухне готовился корм для обезьян. Но больше всего мне понравилась прилегающая к клетке оранг-утанов огороженная площадка. Здесь стояло большое дерево, было много разных приспособлений для лазания. Ева и ее товарищи проводили на этой площадке все лето.
— Видите вон тот дуб за оградой?
Я посмотрела — точно, дуб, но вроде бы ничего-особенного.
— Не заметили? Приглядитесь, примерно посередине… И на макушке… Знаете, что это такое?
