и отвращение к мужчинам приобрели более двусмысленный, чем в недавнем прошлом, и тем самым более тревожный характер. Раньше их причиной был глубокий разрыв между детским организмом и его взрослым будущим, теперь они возникают из самих противоречий, которые девушка ощущает в своей плоти. Она понимает, что ею неизбежно будут обладать, поскольку сама к этому стремится, – и восстает против собственных желаний. Она одновременно и тяготеет к постыдной пассивности покорной жертвы, и страшится ее. Мысль о том, чтобы раздеться донага перед мужчиной, приводит ее в сладостное смятение, но при этом она понимает, что окажется беззащитной перед его взглядом. Еще большей властью, чем взор, наделена рука: она хватает, касается и потому пугает еще больше. Но самый наглядный и самый отвратительный символ физического обладания – это проникновение мужского полового члена. Девушке ненавистна мысль, что ее тело, которое она отождествляет с самой собой, можно проткнуть, как протыкают кожу, или разорвать, как разрывают ткань. Причем отвергает она не столько рану или боль, причиняемую этим актом, сколько тот факт, что и рану и боль ей
навязывают извне. «Ужасно думать, что тебя
пронзит мужчина», – сказала мне как-то одна девушка. Отвращение к мужчине возникает не от страха перед мужским членом, но этот страх становится подтверждением и символом отвращения; идея пенетрации приобретает свой непристойный и унизительный смысл в рамках некоей более общей формы, зато становится ее главным элементом.
Беспокойство девочки выражается в мучительных кошмарах и преследующих ее фантазмах; во многих случаях навязчивая мысль о насилии возникает как раз тогда, когда девушка чувствует себя втайне готовой к нему. Более или менее явные признаки этой идеи присутствуют в ее грезах и поведении. Перед сном девушка осматривает свою комнату, боясь обнаружить в ней какого-нибудь грабителя с непристойными намерениями; ей кажется, что в дом проникли воры или что в окно лезет бандит и набрасывается на нее с ножом. Все мужчины в большей или меньшей степени внушают ей страх. Она вдруг начинает испытывать некоторое отвращение к отцу, не выносит запаха его табака, не желает заходить после него в ванную; это физическое отталкивание часто присутствует, даже если она продолжает любить отца; если же девочка и прежде испытывала к нему враждебность, как часто бывает у младших детей, то теперь она перерастает в ожесточение и отчаяние. По свидетельству психиатров, у юных пациенток часто встречается один и тот же сон: они воображают, что их насилует мужчина – на глазах у немолодой женщины и с ее согласия. Ясно, что таким образом они символически просят у матери разрешения отдаться своим желаниям. Ибо один из самых ненавистных видов принуждения, тяготеющих над ними, – это лицемерие. Именно в тот момент, когда девушка открывает в себе и вокруг себя смутные тайны жизни и пола, от нее строго требуют «чистоты» и невинности. Она должна быть белее снега и прозрачнее воды, ее одевают в воздушную кисею, ее комнату драпируют палевыми тканями, при ее появлении понижают голос, ей не разрешают читать непристойные книги; но нет такой чистой и наивной девушки, которая бы не упивалась «мерзкими» картинами и желаниями. Она тщательно скрывает их даже от лучшей подруги, даже от себя самой; она хочет жить и думать только так, как велят правила хорошего тона; она не верит в себя и потому выглядит скрытной, несчастной, болезненной; и позже самой трудной задачей будет для нее преодоление этих запретов. Но, несмотря на все вытеснения, она ощущает на себе бремя немыслимых грехов. Ее превращение в женщину сопровождается не только стыдом, но и угрызениями совести.
Неудивительно, что для девочки переходный возраст – это время мучительной растерянности. Ей уже не хочется быть ребенком. Но мир взрослых кажется ей пугающим и скучным.
Итак, мне хотелось стать большой, но совсем не хотелось жить той же жизнью, которой живут взрослые, – говорит Колетт Одри… – Так во мне укреплялось желание стать взрослой, но не переходить на положение взрослого человека, не становиться на сторону родителей, хозяек дома, домохозяек и глав семейств.
Девочке хочется избавиться от материнского ига, но она ощущает и острую потребность в материнской защите. Она ищет убежища, потому что ее совесть отягощают грехи и проступки: онанизм, сомнительные друзья, чтение недозволенных книг. Характерно письмо [312], написанное подруге пятнадцатилетней девочкой:
Мама хочет, чтобы на большой бал, который дают X, я надела в первый раз в жизни длинное платье. Ее удивляет, что мне этого не хочется. Я умоляла ее позволить мне в последний раз надеть розовое платьице. Мне так страшно. Мне кажется, что, если я надену длинное платье, мама надолго уедет в путешествие и неизвестно когда вернется. Глупо, правда? А иногда она смотрит на меня так, как будто я еще совсем маленькая. Ах! Если бы она знала! Она бы связывала мне руки на ночь и презирала бы меня!
В книге Штекеля «Фригидная женщина» имеется замечательный документ о детстве женщины. Некая «Süsse Mädel», милая девушка из Вены, в возрасте двадцати одного года откровенно и подробно рассказала о своем взрослении. Здесь мы находим конкретный синтез всех тех моментов, которые рассматривали по отдельности.
«Когда мне было пять лет, у меня появился первый товарищ по играм, мальчик по имени Ричард, ему было шесть или семь лет. Мне всегда хотелось знать, как отличают девочку от мальчика. Мне говорили, что это делают по волосам, по носу… Я не спорила, но все же мне казалось, что от меня что-то скрывают. Однажды Ричард захотел писать. Я предложила ему свой горшок. Когда я увидела его член, а для меня это было нечто совершенно изумительное, я с восторгом закричала: „Что это у тебя? Какой хорошенький! Боже, как мне хочется тоже иметь такой!“ И, недолго думая, я смело прикоснулась к нему…» Одна из тетушек застала их, и после этого за ними бдительно следили. В девять лет она играла в свадьбу и во врача с двумя другими мальчиками, восьми – и десятилетнего возраста. Мальчики трогали ее половые органы, а однажды один из них прикоснулся к ним своим пенисом и сказал, что так делали ее родители после свадьбы. «Я очень разозлилась. О нет, они не занимались такими гадостями!» Она еще долго играла в эти игры и испытывала к обоим мальчикам дружеские чувства, смешанные с влюбленностью и сексуальным влечением. Однажды об этом узнала ее тетушка, разразился ужасный скандал, и ей пригрозили, что отправят ее в исправительный дом. Она больше
